– Я дурак! Стрессогенная амнезия! Что-то послужило триггером! Только что, я пока еще не понял. Воздействие экстремального стрессора приводит к манифестации в виде трех констелляций: интрузии, избегания и гиперактивности! Это симптомы ПТСР!
– Стоп! Помолчи немного! – резко прикрикнула Симона, перебив восторженную речь сына и заставив его замереть с приоткрытым от возмущения ртом. – А теперь давай, то же самое сначала, но только так, чтобы я понимала хотя бы три слова из пяти, что ты говоришь. И помедленнее, пожалуйста.
Билл закрыл рот. Постоял несколько секунд, молча глядя на мать. Отошел от нее. Отодвинув стул, сел за стол. Осторожно ударился об него лбом. Полежал так недолго. И снова выпрямившись, заговорил. Медленно. Почти по слогам. Как с маленьким умственно отсталым ребенком.
– В его жизни что-то произошло. То, о чем он говорить не может. Что-то такое, что он запрятал очень глубоко в себе. Настолько, что забыл об этом, таким образом, спасаясь от стресса. А сейчас был какой-то очень сильный эмоциональный толчок, который привел к обнаружению набора эмоциональных реакций, вторжения, избегания и повышенной возбудимости, двигательной расторможенности.
– Би-и-и-лл… – предупреждающе протянула миссис Каулитц, снова перебивая начинающего забываться сына.
– Черт!
– И не чертыхайся.
– Ладно, – Билл прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, и снова начал объяснять: – Было что-то, что поспособствовало проявлению негативных эмоций. Понимаешь? Какой-то очень тяжелый момент в детстве. Что-то, что первоначально вызвало всю эту агрессию. То есть не совсем агрессию, а эмоциональный выплеск, который проявился в таком неконтролируемом поведении. Сейчас достаточно малейшего напоминания, какой-то ассоциации, и он начинает реагировать как бык на красную тряпку. Хотя, быки – они ведь дальтоники и цветов не различают, а реагируют именно на мельтешение. Вот и он так же. Что-то мелькнуло, и он среагировал.
Симона вытерла руки и села напротив. О чем говорит сын, она не понимала, но перебивать не смела, давая высказаться. Терпеливо дождалась, пока Билл замолчал, и спросила осторожно:
– Я знаю, что, наверное, кажусь тебе сейчас очень глупой, но, может быть, скажешь, о ком идет речь?
– Что?
– Ну, то, о чем ты сейчас рассказывал. Про воспоминания и реакцию… о ком ты говоришь? – Билл непонимающе посмотрел на нее, а потом ответил с таким видом, будто она его оскорбила, спрашивая очевидное:
– Том!
– Прости, – извинилась Симона, сама не зная за что. – А что у него произошло?
– Да в том-то и дело, что я не знаю! – всплеснул руками Билл. Вдруг он замолчал и, резко вскочив, выбежал из кухни, крикнув на бегу: – Я сейчас!
Симона встала и включила чайник, понимая, что разговор будет долгим. Билл вернулся через пару минут и положил на стол бумажную салфетку.
– Посмотри. Что ты видишь? – сросил он, внимательно глядя на мать. Женщина взяла рисунок и стала пристально вглядываться в изображение.
– Талантом художник явно не наделен, – хмыкнула она.
– Мама! – одернул Билл.
– Прости. Это нервное. Больше всего похоже на птичку или самолетик. Ты в детстве самолеты так рисовал. Однажды настоящий увидел, а потом у нас целый месяц все вокруг такими же палочками изрисовано было.
– Самолет. Ну конечно, самолет. Я же тоже сначала про птичку подумал… – и снова Билл заговорил быстро-быстро, перебивая сам себя: – Главная трагедия в его жизни - это смерть родителей. И повлиять на него она могла как угодно, но они погибли в автомобильной аварии, не в авиакатастрофе, и его в тот момент в машине не было. Я специально в Интернете смотрел. И у Йоста спрашивал, он подтвердил. Я не могу спросить об этом Тома, особенно сейчас, потому что при первом же затрагивании этой темы он может дать аффективную реакцию. Но в то же время эта реакция может сказать, по меньшей мере, столько же, сколько можно сказать словами, - продолжал задумчиво размышлять он, снова забыв о слушающей маме. – Понимаешь?
– Не очень, – призналась Симона. – Может, дашь мне ускоренный курс молодого психолога? Что-нибудь попроще. Для чайников, – у Билла было такое лицо, будто он собирается зарычать, и миссис Каулитц быстренько подсунула ему кружку с чаем, желая задобрить. – Прости. Но все эти слова… я не знаю, что они значат.
– ПТСР – это посттравматическое стрессовое расстройство, – заговорил Билл, немного отпив из кружки. – Реакция организма на стресс. Думаю, что такое стресс, объяснять не нужно? Стрессогенная амнезия. Это когда человеческая психика не может с чем-то справиться, и для собственной безопасности просто вычеркивает событие, решив, что так будет легче. А триггер – это своего рода спусковой крючок. Какой-то предмет или событие, вызывающее срыв. Чаще всего триггер является частью травмирующего опыта. Им может быть что угодно – лай собаки, белые цветы. Допустим, в момент стрессовой ситуации мимо проезжала машина скорой помощи, и теперь звук сирены всегда будет напоминать человеку о тяжелом моменте. Теперь понимаешь?
– Да. А что там с самолетиком?
– Не знаю, – Билл провел руками по волосам и сделал еще глоток. – Там все одно на другое накладывается. И явно идет из детства. Профессор Эдвардс рассказывал, что первый большой срыв произошел во время пресс-конференции. Вопрос о любимой детской игрушке. Потом была фотография. Тоже детская. Со дня рождения. Я тогда, дурак, совсем про нее забыл. Надо было с собой взять, но Тому так плохо было… а потом самолеты. В парке. Там просто мальчик мимо прошел, но для напоминания и этого хватило. И сегодня. Вот это действительно было страшно.
– А что произошло? – у Симоны появился очень важный вопрос, но она решила с этим подождать и дать Биллу договорить до конца.
– Сегодня был подарок. Деревянный самолетик. Дешевый совсем, маленький, такой в любом магазине можно купить… О че-е-е-рт!
– Что?
– Подарок! Если все остальное можно было назвать случайностью – и вопрос, и парк, и даже фотку, там ведь много таких было, то сегодня явно действовали запланировано. Хотя, фотография… вот что мне показалось странным! Все остальные были новыми, глянцевыми, а эта старая. Как будто ее из семейного альбома вытащили, а не специально для мероприятия сделали, – сидеть Билл больше не мог, поднялся на ноги, оперся руками о стол и продолжил говорить уже стоя: – Подарок принес Макс… – его глаза хищно сузились, голос стал очень холодным, – единственный человек в группе, у которого с Томом есть разногласия. На том благотворительном вечере он тоже присутствовал. Мне нужно с ним поговорить. Немедленно, – Билл выпрямился и повернул в сторону двери.
– Подожди. Сядь. У меня к тебе несколько вопросов по поводу всего сказанного, – задумчиво протянула Симона. – Чем конкретно ты занимаешься все это время, и что вообще происходит?!
Такого вопроса он не ожидал. Со всеми этими событиями Билл совершенно забыл, что о настоящей цели его работы мать не знает. И сейчас он понятия не имел, как будет ей все это объяснять. Да еще и так не вовремя. Ему нужно к Максу. Срочно. А потом к Тому. За эти несколько часов Билл совершенно извелся от мыслей. Где он? Что делает? Ему все еще так же плохо, или стало хоть маленько полегче?
– Мам, давай не сейчас, – выдавил он, покорно замирая на месте. – Мне ехать нужно.
– Успеешь. Сядь, – таким голосом мать с ним еще не разговаривала. Билл сел и очень серьезно посмотрел Симоне в глаза.
– У Тома очень большие проблемы. Но обращаться за помощью он отказался. Профессор Эдвардс попросил меня. Я дал согласие. Все. Остальное ты знаешь.
– Это нарушение врачебной этики. Ты понимаешь?
– Да. Но другого выбора не было.
– Билл! Это же подсудное дело! До тебя что, не доходит, насколько это все серьезно?! И профессор твой! Ну, ты – мальчишка, а он-то о чем думал, когда тебе это предлагал?! И отношения твои с Томом… это же совершенно недопустимо!
– Я знаю, – Симона невольно вздрогнула от сквозящей в голосе обреченности. – Я все прекрасно понимаю. И ты мне сейчас ничего нового сказать не сможешь, – он снова встал и сделал шаг в сторону двери. – Единственное мое оправдание – я могу помочь. А сейчас извини, мне нужно ехать поговорить с Максом.
Билл развернулся и вышел из кухни, глядеть на расстроенную мать не было ни сил, ни времени, вытащил из кармана трубку, нашел нужный номер в списке контактов, нажал на вызов. Оглянулся по сторонам в поисках куртки, дожидаясь, пока ему ответят. Он прождал почти минуту, но на его вызов так никто и не отозвался, пришлось набирать другой номер.
– Профессор Эдвардс, это Билл Каулитц. Я не могу дозвониться до Дэвида, а мне нужен домашний адрес Макса Харпера. Срочно.
Он отключил телефон, схватил сумку и вылетел из дома, точно зная, что к тому времени, как заведет машину и выедет на главную магистраль, адрес у него будет. Билл никогда раньше не был столь агрессивно настроен и сейчас, совершенно четко осознавая, что ведет себя неправильно, поделать с этим ничего не мог. Он был зол.
15.
Билл гнал по ночному городу, превышая скорость. Он никогда не делал этого раньше и сейчас молился только об одном: чтобы его не остановили. О маме он старался не думать. Он помирится с ней. Обязательно. Мама простит и поймет, Билл не сомневался. Просто сейчас на это нет времени.
Он влетел в здание, сгорая от нетерпения, но был остановлен охранником. Захотелось громко закричать от ярости, но Билл насильно заставил себя успокоиться и, почти спокойно достав телефон, позвонил Максу. Номер дал профессор Эдвардс, спасибо ему большое, «так, на всякий случай».
– Это Билл, – сообщил он, когда трубку взяли. – Я в твоем доме. Позвони охраннику и скажи, чтобы меня пропустили.
– Еще чего! – тут же возмутился фронтмен. – Ты видел сколько времени?! Я уже сплю, между прочим, и никому звонить не собираюсь, – Билл прикрыл глаза, на пару шагов отошел от разглядывающего его с любопытством мужчины и заговорил почему-то, шепотом:
– Заткнись. И слушай внимательно. Я сейчас здесь такой скандал закачу, что мало тебе не покажется. А потом тебе еще и от Дэвида влетит за то, что не захотел со мной сотрудничать. Так что делай, как я сказал. Немедленно.
Это было странно, но Макс всегда слушался тихих прямых приказов, Билл заметил это еще после случая с Густавом в гримерке. Когда он поднялся на этаж, дверь в нужную квартиру уже была открыта, и ее хозяин нервно топтался на пороге.
– Какого черта тебе от меня понадобилось?! – тут же начал возмущаться он.
– Отойди, – прошипел Билл и, оттеснив плечом, нагло перешагнул порог.
– Ну, может объяснишь, чего приперся?
– Откуда ты взял самолетик? – ходить кругами настроения не было.
– Че-е-е-рт! Так и знал, что из-за этого психа у меня будут проблемы.
– Я настоятельно советую тебе очень вдумчиво подбирать выражения, когда говоришь про Тома, – отозвался Билл. – Рассказывай. Все. По минутам.
– Я же говорил. Меня посыльный попросил. Я из кафе возвращался. Подошел мальчишка в форме. Сказал, что узнал меня и попросил передать коробку Тому, объяснив, что застрял в пробке и сейчас очень сильно опаздывает со следующей доставкой. Ну, я и отнес. Все.
– А фотография?
– Какая фотография? – переспросил Макс с абсолютным непониманием в голосе. – Послушай, я понятия не имею, о чем ты сейчас говоришь. Все, что я сделал – передал эту проклятую коробку.
– Почему ты так не любишь Тома?
– Это из-за меня, – неожиданно раздался девичий голос. Билл повернулся и увидел вышедшую из спальни Лиз, одетую только в тонкий домашний халатик.
– Зачем ты встала? – тихо спросил Макс, тут же сбавив обороты. – Я же сказал, что сам со всем разберусь.
– Вижу я, как ты разбираешься, – возразила девушка. – Здравствуй, Билл. Это я во всем виновата…
– Ты ни в чем не виновата… – попытался перебить фронтмен.
– Помолчи, пожалуйста, – прикрикнула Лиза. – Я ему говорила, что у нас с Томом ничего серьезного не было. Встретились несколько раз и все, – Макс недовольно нахмурился и сжал кулаки. – Давно. Об отношениях с этим Отелло еще и речи не было, а он все равно с ума от ревности сходит. Но в том, в чем ты его обвиняешь, Макс не виноват. Он сам сегодня очень переживал из-за всего произошедшего.
– Лиз…