А красавица и шалунья Зоряна, дочь Зимобора, никогда не упускала случая задеть парня шуткой-занозой:
– Ой, молчит, девоньки, наш милок приблудный, только глазами жалит. Да нам-то нипочем!
И снова взрыв смеха.
– Небось что-то страшное в лесу увидал да с перепугу и про язык забыл, – поддержали Зоряну подруги.
– Зато у вас языки без привязи. Ими бы снопы молотить, – не выдержал Чеслав, который какое-то время молчал, терпеливо снося насмешки.
Ох, лучше б он сдержался!
– Смотри, заговорил! Да как ловко! Сказал, что в белку попал! – И девушки загалдели все разом.
– Да разве ж это он сам? Это ему Ветер подсказал, что нам ответить.
– Вот-вот. Вам только с моим Ветром и тягаться в ржании, зубоскалки, – нехотя отбивался юноша.
– Ой, что-то он больно суров нынче. Видать, что-то не получилось у парня. Да и Ветер без поклажи вернулся. Наверное, промахнулись бедолаги.
– Не вам про то судачить, кикиморы!
Чеслав с Ветром двинулись далее, а вслед им еще долго звучали шутки и смех.
У Большого белого камня, к которому поселяне приносили снедь, чтобы умилостивить хозяина и покровителя их городища, Чеслав завидел блажного Вышату. Парень без стеснения трапезничал тем, что предназначалось духу.
– Эге-гей, ей, ей!.. Дай Вышате на конике покататься! – завидев Чеслава с Ветром, закричал Вышата.
– Отстань, Вышата, не до тебя нынче, – отмахнулся от юродивого, как от назойливой мухи, Чеслав.
– Ну дай, Вышата умеет на конике скакать, – канючил парень, идя за ним.
– Устал мой коник. Сил у него нет скакать, – терпеливо объяснял Чеслав.
Ему не хотелось обижать убогого.
– Ну и не надо. У Вышаты свой коник есть. Еще лучше твоего. – Схватив прутик с земли, парень оседлал его и, пристроившись в хвост Ветру, «поехал» за ними.
Проследовав какую-то часть пути за Чеславом, Вышата неожиданно снова закричал:
– Эге-гей! Плохой твой конь, не скачет совсем. А мой вон как скакать умеет! – Проскакав вокруг Чеслава и его коня, Вышата еще раз гикнул во все горло и помчался вприпрыжку на прутике прочь, только пыль закурилась из-под его ног.
Наконец-то Чеслав добрался до дома. Их жилище было побольше, чем у других, как и надлежало главе рода. Сложенный из дубовых бревен, потемневших от времени, а местами у земли даже покрывшийся мхом, это был все еще крепкий дом, в котором родилось, выросло, славно прожило и ушло в селение мертвых не одно поколение его предков. Как и прежде, из дверного проема жилища вился дымок от очага, а само оно смотрело на селение и его житье небольшими отверстиями-оконцами в стене, через которые дневной свет проникал в уютное нутро.
Привязав Ветра под навесом и дав ему свежего сена, Чеслав поспешил в дом. На пороге его встретила Голуба.
– Вернулся…
– Есть дай!
Голуба была дочерью рабыни, которую когда-то давно привели в их городище после стычки с кочевниками. Пленница жила в городище, помогая общине по хозяйству, выполняя всякую женскую работу, а по прошествии нескольких лет она считалась вольной и могла идти на все четыре стороны. Но она осталась. То ли некуда было идти, то ли родившаяся дочь стала камнем, который заставил остаться. Отца Голубы никто не знал. Женщина так и не призналась, от кого понесла ребенка. Несомненным было одно: отцом стал кто-то из мужчин селения. Женщины после этого косо стали поглядывать в ее сторону. Ведь отцом мог оказаться муж любой из них. А женщины племени не любили делиться своими мужчинами. Но боги, как видно, услышали их страхи и опасения. Как-то зимой женщина сильно простудилась и слегла. Горячка быстро сделала свое дело…
Когда мать Голубы умерла, Велимир пожалел девочку и взял ее к себе в дом.
Теперь она из костлявой, худосочной сироты, какой была в детстве, превратилась в цветущую нежным первым цветом девушку. Спокойная и послушная, Голуба смотрела на все, что окружало ее, своими внимательными и непривычными для этих мест карими глазами – наследие матери. Сплетенная из красно-белых нитей полоса перехватывала чистый, чуть смугловатый лоб и слишком темные для местных жителей волосы – опять же напоминание о ее матери, попавшей сюда из дальних мест. Тихая и сноровистая, она ловко управлялась в доме Велимира, помогая вести хозяйство.
Перешагнув через порог, Чеслав подошел к столу, уселся на широкую лавку и бросил взгляд на родимые стены. Каким бы лесным бродягой он ни был, а возвращение в это жилище всегда наполняло его какой-то теплотой и благостным спокойствием. Эти темные бревенчатые стены, пропитанные за многие десятилетия дымом очага, были для него сродни пуповине, что связывала его с давними предками, давшими жизнь ныне живущему роду.
Еще в детстве ему казалось, что если хорошенько напрячь слух, то можно услышать голоса всех, кто когда-то жил в этом доме: прадедов, прабабок и… матери, которых он никогда не знал. Особенно эти голоса пугали и в то же время притягивали маленького Чеслава ночью, когда всё и все вокруг погружались в сон и ночную тишину. Тогда малейший звук, скрип, шорох казался ему тайным словом, значение которого он порой пытался разгадать еще долго, пока, борясь со сном и умаявшись, засыпал.
С острым чувством сопричастности к этому родному мирку Чеслав отметил, что за его, пусть и недолгое, отсутствие в доме ничего не изменилось. Даже паук, верный служка духа и хозяина их жилища – Домового, неподвижно зависший на своей паутине под жердями крыши, и тот был ему привычным и почти родным. Тем более что их дому он служил исправно, старательно истребляя назойливых мух, комаров и всякую кровососущую мошкару.
Проворно хозяйничая у очага, Голуба поставила перед Чеславом миску с кашей и положила ломоть ржаного хлеба. Юноша жадно накинулся на еду.
– А где отец?
– Они с Ратибором частокол осматривают. Скоро уж придут. – Голуба поставила на стол кувшин с квасом и тихо добавила: – Велимир сердился очень, что ты уехал, ничего не сказав.
Неожиданно паук, до этого, казалось, бесстрастно взиравший на все происходящее в доме своими крохотными глазками-бисеринками, дернулся и, проворно перебирая лапками, побежал по паутине, пока не скрылся в темном углу-убежище. Со двора донесся шум, а затем мужские голоса. Вернулись Велимир с Ратибором.
– Надо как можно скорее заменить прогнившие бревна. Того и гляди обвалятся. – С этими словами Велимир вошел в дом.
Это был еще крепкий, почти без седины в бороде, мужчина. Высокий, статный, закаленный суровой жизнью, он походил на могучее дерево, крепко ухватившееся корнями за землю. В его словах и поступках была житейская рассудительность, а в руках сила. За это его уважали, а порой и побаивались. На нем была ответственность за весь род и селение. И он с достоинством и честью нес эту ношу. Когда он смотрел на соплеменников своими строгими и внимательными серыми глазами, даже самые строптивые из них вынуждены были признать его авторитет.
За спиной Велимира стоял Ратибор, старший брат Чеслава. Ратибор очень был схож с отцом. И многие говорили, что Велимир в молодости был именно таким. Еще бóльшую схожесть подчеркивал характер Ратибора. И если Чеслав был горяч, а порой и упрям, то Ратибор был таким же рассудительным, как отец. Он был старше Чеслава на несколько лет и считался уже полноправным членом племени. У них с Чеславом были разные матери, но один отец.
Заметив Чеслава, Велимир остановился у порога, шумно вдохнул воздух, но при этом спокойно и как бы между делом заметил:
– Вот и наш Чеслав к дому прибился. – Затем, кашлянув, неспешно подошел к столу и сел, как и полагается хозяину, во главе.
Ратибор последовал за отцом и уселся напротив брата.
– Где был, сын? – так же буднично спросил Велимир, но Чеслав знал, чувствовал, что отец сердится.
– Охотился, отец, – постарался ответить в той же спокойной манере, что и отец, Чеслав.
Велимир, как бы соглашаясь с объяснением сына, кивнул и провел рукой по столу.
– Ну что ж, похвались доброй охотой, богатой добычей.
– Не добыл я ничего нынче, – стараясь не смотреть на отца, ответил Чеслав.
– Голуба, принеси-ка воды из ручья, – неожиданно мягко обратился Велимир к девушке.
– Да вот же вода. – Голуба зачерпнула ковшом из ведра.
– Я сказал, свежей, из ручья. – Теперь в его голосе совсем уж не было мягкости. – А Ратибор проводит тебя, чтобы не боязно было.
Голуба, пожав плечами, послушно подхватила деревянное ведро и вышла за порог. За ней так же молча последовал Ратибор, наградив при этом брата укоризненным взглядом.
– Не похоже это на тебя. Рука у тебя верная, а глаз меткий. Без дичины обычно не возвращался… – Велимир пристально посмотрел на сына.
Чеслав, насупившись, молчал. Ему, конечно, неприятны были слова отца, но и ответить было нечего.
– Ну что ж, и такое бывает, – между тем продолжал Велимир. – И хорошему охотнику порой не идет зверь в руки. Али Лесу не угодил чем? Прогневил могучего?
– Не гневил я могучего, обычаи знаю, – потупившись, тихо сказал Чеслав.
– А может, рука твоя не была тверда от мыслей, что ушел из городища, никому не сказав, куда и надолго ли?
И хотел бы Чеслав сейчас промолчать, да не мог – отцу отвечать надо.
– Я уже не малец неразумный. – Краска залила лицо юноши.
Чеслав не хотел врать отцу, но правду сказать о своей охоте не решался. Не время было.
– То-то и оно. Мальца выпорол бы, поучил уму-разуму, делов-то. – От сыновнего упрямства гнев Велимира готов был выплеснуться наружу, но он пытался унять его. – Не сам живешь, в семье, в общине. И я должен знать, где ты пропадаешь.
– Да ведь я уже давно на охоту сам хожу.
– И я всегда знал об этом! – Велимир все же не сдержался и стукнул кулаком по столу.
– Ой, а чего это вы в темнотище сидите? – В дом вошла Болеслава.
Она направилась к очагу и подбросила щепок. От получившего свежей поживы огня в доме сразу стало светлее. От него же женщина лучиной зажгла плошку с жиром, что служила светильником.
Болеслава была сестрой Росавы, второй жены Велимира, матери Чеслава. Жизнь распорядилась так, что главе рода не везло с женами. Первую жену, мать Ратибора, задрала в лесу медведица, когда бабы по грибы ходили. Они случайно наткнулись на косолапую с детенышами, и та кинулась на женщину, оберегая своих чад. Так малолетний Ратибор остался без матери, а Велимир без жены.
Пережив утрату, Велимир взял себе другую жену – Росаву. И через некоторое время счастливая женщина поняла, что носит под сердцем дитя. Велимир с радостью воспринял эту новость. С первой женой их соединили, когда они были совсем еще юными и мало что понимали в своих чувствах. Они были молоды, полны сил и желания, и только поэтому их тянуло друг к другу.
Вторую жену Велимир выбирал уже осознанно, долго присматривался, объезжая соседние селения и хутора. И наконец нашел. Видная собой Росава запала ему в душу сразу, но он выжидал некоторое время, проверяя себя, не блажь ли это. Он относился к ней с восторгом и нежностью, с теми чувствами, которые редко проявляли его соплеменники к женщине. Он жалел ее! Росава, в отличие от многих женщин племени, крепко сбитых и сильных, была хрупкой и напоминала Велимиру лесной ландыш.
Когда молодой женщине пришло время рожать своего первенца и начались схватки, позвали самых опытных в этих вопросах старух рода. Но Росава страдала и мучилась в родильных муках полдня, а разродиться все никак не могла. Тогда Велимир, нарушая запреты волхва Колобора, решил позвать старую Мару. Но и она ничем не смогла помочь. На исходе второго дня обессиленная Росава стала угасать.
– Предки зовут ее, – вынесла свой безжалостный приговор Мара.
Велимира будто молния ударила в грудь и выжгла там все до пустоты. Сейчас он терял ту, которая была великодушно подарена ему Великими, была вся его без остатка, его частью и ближе и дороже всего на этом свете. Как сквозь туман Велимир снова услышал голос Мары:
– Дитя еще живое, шевелится…
Старуха выжидательно смотрела на Велимира. Мужчина стоял молча, стиснув зубы, хотя ему хотелось выть. Он стал на колени возле постели Росавы и положил голову возле ее плеча, пряча скупые слезы.
– Спаси дитя. Пусть останется с тобой вместо меня, – прошептала Росава, и ее рука нежно коснулась волос Велимира.
Она ерошила его волосы, как тогда, когда им казалось, что они вместе дойдут до конца своего пути и ничто не сможет помешать этому.
В какой-то момент Велимир почувствовал, что рука его подруги безвольно упала рядом с его головой. Велимир тяжело поднялся с колен.
– Дитя должно жить, – глухо произнес он, обращаясь к Маре, и направился к выходу.
У порога Велимир остановился, еще раз посмотрел на Росаву и вышел.
Тогда Мара взяла острый нож и, разрезав живот роженицы, достала ребенка из чрева Росавы. Так появился на свет Чеслав. Мара вынесла его из дома, кричащего, завернутого в полотно, всего в материнской крови и еще не знающего, что он стоил своей матери жизни, и передала в руки Велимира.
– Мальчик.
Велимир взглянул на сына и отвел глаза.
– Возьми. – Он отдал ребенка Маре и пошел прочь.
Он вернулся только на следующий день. Где пропадал и что делал – никому про то ведомо не было. Но еще несколько дней после погребения Росавы он не мог подойти к выдолбленной из дерева люльке, где лежал младенец, его сын. За ребенком ухаживали женщины, пытаясь поить козьим и коровьим молоком, но мальчик часто плакал, как будто чувствуя потерю матери. Этот плач не давал покоя его отцу и всей округе. И однажды ночью Велимир не выдержал и, взяв сына на руки, стал успокаивать. Он прижал его к груди и носил по дому, убаюкивая, пока не наступил рассвет. Только тогда он почувствовал, как дорого ему это беспомощное существо. И вместе с тем к нему пришло осмысление того, что этот горластый мальчик – единственное, что осталось, кроме воспоминаний, от его любимой, его Росавы.
Через несколько дней в их доме появилась Болеслава, родная сестра Росавы. Тяжкий рок и на сестре погибшей оставил свой безжалостный след. У нее самой несколько дней тому назад умер ребенок, а до его рождения река забрала мужа. Болеслава стала кормить Чеслава и в дальнейшем заменила ему мать. Женщина осталась в доме Велимира и после того, как мальчик подрос, стала вести хозяйство и приглядывать за двумя сорванцами и Велимиром. И только когда после нескольких лет одиночества Велимир привел в дом третью жену, Болеслава вернулась в городище своего рода.
Но и третью жену суждено было потерять Велимиру. После рождения дочери у нее началась родовая горячка, и она угасла, как лучина. Через день не стало и ребенка.
Тогда в доме Велимира вновь появилась Болеслава.
По просьбе Велимира волхв Колобор разжег родовой костер и спросил богов о напасти, постигшей женщин вожака рода. Пообщавшись с богами, Колобор поведал Велимиру их волю: не будет ему счастья с женами. Велимир решил не противиться больше воле богов и не искать себе новую жену. Будучи еще в мужской силе и желании, он стал жить с Болеславой. В городище если об этом и судачили, то не в открытую, ибо побаивались сурового нрава Велимира…
При Болеславе Велимир не стал продолжать разговор с сыном, считая, что и того будет достаточно в поучении, к тому же он знал, что женщина все равно будет на стороне своего выкормыша. И хоть никогда не посмеет перечить ему, мужчине, но свое молчаливое неудовольствие и несогласие сумеет выказать. Уж будь в том уверен. Женщины это умеют. И потому, еще раз строго взглянув на сына из-под нахмуренных бровей, Велимир отправился на свое ложе спать.
– Как ты, сынок? – тихо спросила Болеслава, убирая со стола.
– Как видишь, цел, – буркнул юноша и ступил за порог.
Раздосадованный, не зная, на кого он больше сердится, на себя или на отца, Чеслав вышел из дома. На дворе он увидел Ратибора и Голубу. Они сидели рядком на бревне и о чем-то тихо разговаривали. Заметив Чеслава, парочка почему-то замолчала, а Голуба, подхватив ведро с водой, пошла в дом.