Ярким примером рассматриваемых дел были заявления о регистрации смертельной вражды — в этот день их было подано два, причем одно подала женщина против своего бывшего мужа, за незаконное обращение в свою пользу ее имущества.
— Лучше обратитесь в суд, — прямо сказал Табини. — Вы получите свои деньги обратно, частями, путем отчисления из его доходов.
— Нет уж, лучше я его убью, — сказала женщина.
— Зарегистрируйте, — сказал Табини, отпустил женщину движением руки и перешел к следующему делу.
Вот потому-то земляне предпочитали свой анклав, изолированную территорию на Мосфейре. Мосфейра была островом, находилась под человеческим управлением, в компьютерах содержались никем не оспариваемые числа, и законы не допускали кровной мести в качестве альтернативного средства разрешения конфликтов.
Однако, между прочим, на все шестьдесят так называемых провинций и на все — по заниженным оценкам — триста миллионов населения, находящегося под рукой айчжи, хватало одной-единственной тюрьмы, и обычно в ней содержалось в ожидании суда или слушания не более пятидесяти лиц, которые не могли быть отпущены под подписку о невыезде. Имелось несколько психиатрических лечебниц для тех, кто нуждался в таком лечении. Было еще четыре трудовых лагеря для неисправимо антисоциальных лиц — таких, например, что брали функции убийц в собственные руки после отказа гильдии, которая честно отвергала незаконные заказы.
Здравомыслящие, законопослушные атеви просто избегали склочников. Атева старался разводиться вежливо. Атева старался не вступать в конфронтацию со своими естественными противниками и не ставить их в неловкое положение. Слава Богу, атеви обычно предпочитали переговоры или, как последний разумный выход перед официальным объявлением смертельной вражды, физическую схватку без оружия — чего людям тоже следовало избегать. Земной человек, высокий и сильный, все равно был на голову ниже ростом и на треть легче, чем средний атева, мужчина или женщина — и для людей это была дополнительная причина предпочитать свою человеческую юрисдикцию.
Брен явно досадил какому-то лицу, не соблюдающему правил. Мысли его все время возвращались к этому объяснению. Никто не зарегистрировал смертельную вражду. Враги обязаны были известить его, это одно из самых строгих требований регистрации, но никто не проявил по отношению к нему даже обычного раздражения — а теперь Табини устанавливает в его жилище смертоносную защиту.
Ночной инцидент все еще прокатывался тревожными волнами в душе, перестраивая привычный ход мыслей, пока Брен не сообразил внезапно, что совершенно напрасно чувствует себя в полной безопасности, расхаживая по здешним коридорам. Профессиональные убийцы не склонны к публичной работе и не стремятся к широкой известности — но бывали случаи, когда нож выныривал из безликой толпы, когда жертву внезапно сталкивали с лестницы…
И многие властители держали у себя в штате лицензированных убийц, с которыми Брен ежедневно сталкивался в толпе, совершенно ни о чем не беспокоясь, — до этой минуты…
Некий пожилой господин принес сорок шестое дело, которое касалось, вкратце, просьбы о присутствии айчжи на региональной конференции по городскому развитию. Эта петиция легла в общую кучу, для архива.
Брен сам не раз говорил айчжи — и, как он знал, его предшественники говорили то же самое, — что в один прекрасный день архив завалится под тяжестью печатей, лент и бумаги, все десять этажей здания длиной во весь квартал рухнут в клубах пыли… Но на сегодняшний прием это была последняя петиция. Секретарь не вызвал следующего просителя. Стол перед ним, похоже, опустел.
Но, как оказалось, это было не последнее дело. Табини подозвал секретаря, который принес изукрашенную сверх обычного бумагу, отягощенную красной и черной лентами — знаком высокого благородства.
— Регистрация Намерения, — поднявшись, объявил Табини, чем перепугал помощников и многочисленных свидетелей.
Секретарь развернул перед собой документ и зачитал:
— «Табини-айчжи против неизвестных лиц, которые, без регистрации Намерения, нарушили мир в моем доме и принесли угрозу причинения вреда персоне пайдхи-айчжи, Брена Камерона. Если из этого проистечет вред для любого гостя или же лица из состоящих при моем дворе, причиненный этими лицами или любым другим лицом, злоумышляющим против пайдхи-айчжи, я лично объявляю намерение зарегистрировать смертельную вражду за осквернение безопасности моего крова, через посредство Банитчи из города Дачжошу провинции Талиди в качестве моего зарегистрированного и лицензированного агента. Я публично объявляю настоящее Намерение и повелеваю опубликовать и поместить в общественных записях с его печатями, его подписями и знаками».
Брен был глубоко потрясен. Он почувствовал себя нечистым и подозрительным, когда отовсюду начали поворачиваться головы и зазвучал говор — комментарии и вопросы посыпались сразу же, как только Табини-айчжи покинул возвышение и прошел мимо него со словами:
— Будьте благоразумны, нади Брен.
— Да, айчжи-ма, — пробормотал он и отвесил глубокий поклон, чтобы скрыть смущение.
Аудиенция была окончена. Табини прорезал широкий проход через толпу, направляясь к боковым дверям и внутренним коридорам, Чжейго устремилась вслед за Табини вместе с отрядом приближенных и телохранителей.
Брен двинулся прочь своим путем, со страхом думая о длинной дороге через внешние коридоры и гадая, находился ли в зале совершивший покушение или его наниматель и ждет ли его самого полицейское сопровождение снаружи.
Но на пути у него возник Банитчи и пошел рядом, провожая через Шепчущую дверь и по открытым для публики коридорам.
— Табини объявил Намерение, — сказал Брен, гадая, знал ли Банитчи заранее, что задумал Табини.
— Не удивляюсь, — сказал Банитчи.
— Я должен ближайшим самолетом улететь на Мосфейру.
— В высшей степени глупо.
— У нас другие законы. И на Мосфейре атева резко выделяется. А попробуйте найти убийцу в этой толпе.
— Вы ведь даже не знаете точно, что это был кто-то из нас.
— Тогда это был такой чертовски широкоплечий землянин, каких я в жизни не видел… прошу прощения.
Если ты пайдхи-айчжи, то не должен произносить бранных слов, по крайней мере в открытом для публики коридоре.
— Это был не землянин, я знаю точно.
— Вы знаете, кто входил в вашу комнату. Однако вы не знаете, кто его нанял. И Мосфейра не свободна от контрабанды, как известно пайдхи. Связи, о существовании которых мы не знаем, создают весьма опасные возможности.
Спряжение глаголов в языке атеви не указывает на грамматический род. «Входил, нанял» могло означать и «входила, наняла». Имелись, в отличие от земного языка, и «бесполые» личные местоимения, общие для мужского и женского рода. Политики и персонал айчжи пользовались такими грамматическими формами традиционно и привычно.
— Я знаю, где мне будет безопаснее.
— Табини вы понадобитесь здесь.
— Зачем?!
Значит, айчжи собирается предпринять что-то кроме рутинных дел? Это новость. Он ничего не слышал. Банитчи имел в виду какое-то дело, о котором Брену никто не говорил.
А ведь пару недель назад Табини проявил беспрецедентный каприз: вооружил Брена и целых два часа лично тренировал у себя в охотничьем домике. Они шутили, стреляли по дыням, насаженным на колья, а потом поужинали вместе, так что у Табини было предостаточно времени предупредить его, если надвигалось что-то особенное, кроме обычных заседаний совета и собраний комиссий, в которых положено участвовать пайдхи.
Они свернули за угол. Банитчи, как не преминул отметить Брен, словно не слышал его вопроса. Вышли в колоннаду. За колоннами поднимались светлые и ровные стены древнего Бу-чжавида, поток людей на ступенях теперь лился в обратную сторону, вниз. Атеви, которые записались на аудиенцию, получали номера, и айчжи будет принимать их в порядке очереди.
Но когда они свернули в пустой коридор, ведущий к садовым апартаментам, Банитчи дал Брену два ключа.
— Пользоваться надо только этими ключами, — сказал он. — Будьте любезны, не перепутайте их со старыми. Старые тоже действуют. Только они не отключают проволок.
Брен встревоженно глянул на него — но и этого Банитчи, кажется, не заметил.
— А вы не можете просто отбить охоту этому ублюдку? Нагнать на него страху. Он не профессионал. Извещения не было…
— Я действую в пределах моей лицензии, — ответил Банитчи. — Намерение объявлено. Разве не вы сами это сказали? Дурак он будет, если попробует снова.
У Брена замутило в желудке.
— Банитчи, черт побери…
— Я предупредил слуг. Честные и разумные слуги, пригодные для работы в этом доме, отныне будут спрашивать разрешения войти. Ваши апартаменты теперь не отличаются от моего жилища. Или квартиры Чжейго. Я себе сам меняю простыни.
Как ни хорошо он знал Чжейго и Банитчи, но понятия не имел, что они у себя дома подвергаются такому риску. Впрочем, если говорить о них или о Табини, это имело смысл. Но стеречь так пайдхи?
— Я полагаю, — говорил дальше Банитчи, — что дубликаты ваших ключей не ходят по рукам. Никаких дам. Никаких… гм… прочих связей. Вы ведь не стали бы рисковать?
— Нет!
Банитчи тоже его знал, знал, что у него есть связи с женщинами на Мосфейре, во-первых, а во-вторых, что Брен не склонен к тому, что Банитчи назвал бы «ночь на одну свечку». А на более основательное общение здесь у пайдхи-айчжи не было времени. Ни на долгие романтические маневры, нежные или оскорбленные чувства, долгие разговоры при встрече и прощании — а самое главное, он избегал риска: не хотел, чтобы кто-то торговал его влиянием и пытался подтолкнуть его в том или ином деле. Даже на Мосфейре его подруги не задавали вопросов. И не ждали от него большего, чем букет цветов, телефонный звонок или вечер в театре.
— Просто подумайте, не давали ли вы кому-то ключей.
— Не такой я дурак.
— В Бу-чжавиде таких дураков полно. Я уже поговорил с айчжи достаточно строго.
Дайте атеви одну-другую техническую новинку, и они порой соединят их так, как не пробовали земляне за всю свою историю — изобретатели, выходя за рамки своего социального окружения, комбинировали идеи таким образом, какого вы никогда не ожидали и уж никак не желали, ни по социальным последствиям, ни по техническим. «Проволока» была одним из таких примеров. Вспомните, что атеви имеют пристрастие к изобретениям, относящимся к личной защите, вспомните, что атевийские законы не запрещают использования смертоносных устройств, — и спросите себя, как далеко они продвинули другие новинки и какие виды их использования не особенно афишируют.
Пайдхи старался предвидеть такие вещи. Пайдхи старался идти голова в голову с каждой технической новинкой и каждой новой статьей словаря в известной вселенной, но разные мелочи постоянно ускользали от его внимания, и процесс этот все ускорялся — утечка знаний, рекомбинация известных предметов в вещи, совершенно не поддающиеся контролю землян.
А самое главное, атеви вовсе не были лишены способности делать технические открытия и изобретения чисто своими силами — и без особых усилий благоразумно сохраняли их в тайне. Это не очень болтливый народ.
Остановились у двери. Брен воспользовался ключом, который дал ему Банитчи. Дверь открылась. Ни защитный мат, ни проволока не были видны.
— На высоте лодыжки и черная, — сказал Банитчи. — Но сейчас она опущена и деактивирована. А вы и в самом деле воспользовались нужным ключом!
— Вашим ключом. — Брену не нравились шуточки Банитчи. — Но я не вижу мата.
— Он под ковром. Не вздумайте ходить босиком. Поранитесь до крови. На проволоку легко наступить. Пока она отключена, по ней можно ходить. Но только не босиком, даже когда отключена.
Брен едва разглядел проволоку. Прошел по мату. Банитчи остался на другой его стороне.
— Эта штука пробивает через изоляцию, — сказал Банитчи. — И через кожу обуви, когда включена. Не трогайте ее, пайдхи-чжи, даже когда она отключена. Заприте дверь и не бродите по коридорам.
— У меня сегодня во второй половине дня совет по энергетике.
— Вы захотите сменить пальто, нади. Подождите здесь Чжейго. Она вас проводит.
— Зачем это? Меня что, будут провожать, куда я ни пойду? На меня нападет министр общественных работ? Или застрелит начальник Водного управления?
— Благоразумие, благоразумие, нади Брен. Чжейго — остроумная спутница. И она в восторге от ваших коричневых волос.
Он был возмущен.
— Вам все эти гадости доставляют удовольствие! Это не смешно, Банитчи.
— Простите меня. — Банитчи тут же стал безукоризненно серьезен. — Но все же развлекайте ее. Сопровождение — страшно скучное занятие.
II
Это был давний спор — шоссейный транспорт или рельсовый, он вызывал серьезное давление со стороны лобби автодорожников: они хотели протянуть асфальтированные дороги в горные города и вовсю интриговали против железнодорожной индустрии, которой нужны были деньги на исследования по повышению скоростей, а в дальнейшем — на прокладку веток в горные районы. И те, и другие боролись против коммерческой авиации и против рядовых налогоплательщиков, которые не хотели повышения налогов. Губернатор провинции отдавал предпочтение шоссе, а не железнодорожной ветке, и подогревал споры, привлекая самые влиятельные силы, чтобы подействовать на министра общественных работ.
Брен, у локтя которого стоял компьютер с давным-давно выключенным экраном, выслушивал аргументы, которые слышал уже много раз под разными личинами, — сейчас звучала перекрашенная и подштукатуренная в очередной раз версия — и рисовал в блокноте переплетенные кольца, которые психологи сочли бы многозначительными.
Куда более интересное времяпрепровождение, чем выслушивать речи министра. Чжейго осталась снаружи, наверное, наслаждается прохладительными напитками, а у пайдхи-айчжи уже кончается вода со льдом.
Речь министра общественных работ отличалась певучим убаюкивающим ритмом. Но пайдхи-айчжи обязан слушать — не исключено, что с его стороны понадобятся какие-то действия по этому предложению. Пайдхи-айчжи, конечно, не имеет права голоса (хотя мало похоже, что вопрос о шоссе сегодня дойдет до голосования). Он не имеет даже права выступить без приглашения, если только не решит воспользоваться своей единственной реальной властью: наложить прямое вето на рекомендации комитета высшей палате, ташриду вето, которое будет в силе до тех пор, пока ташрид не соберется для рассмотрения вопроса. Он дважды использовал свое право вето в совете по исследованиям и развитию, но не при этом министре общественных работ, хотя его предшественник делал это рекордное число раз — восемнадцать, по поводу так и не достроенного Горного шоссе через хребет, которое теперь, после стыковки железнодорожной линии, стало предметом бесконечных споров.
Человек всегда надеется.
В библиотеке на Мосфейре имелось полное описание всей человеческой истории, все записи и отчеты их предшественников и все, до чего им еще предстоит добраться, — все эти записи показывали, с глубокой мудростью взгляда из настоящего в прошлое, что неуемное потребление нефтехимических ресурсов планеты в не знающей удержу оргии личного транспорта — не самый лучший долгосрочный выбор, если думать об окружающей среде или уровне жизни. Советы пайдхи могли противоречить местническим амбициям. В случае с системой шоссейных дорог эти советы действительно противоречили, еще как. Но атеви сумели совершить небывалый прогресс, а воздух над горами Бергид все еще чистый и искристый. Пайдхи испытывал от этого определенную гордость — от имени всех пайдхиин, своих предшественников на протяжении почти двухсот лет.
Когда на планете появились люди, незваные и непрошеные, атеви еще не овладели как следует энергией пара.
Атеви видели технику, атеви, как и люди, жаждали выгод и прогресса но, в отличие от людей, они были склонны видеть выгоды преимущественно в мерках власти, нарастающей в их сложных и переплетенных взаимоотношениях. Это как-то связано с устройством их мозгов, говорили человеческие теоретики, поскольку склонности эти, кажется, выходят за пределы сугубо культурных традиций; схоластические рассуждения, имеющие какую-то ценность для теоретиков, уютно отсиживающихся на Мосфейре, но не для пайдхи-айчжи, который должен давать практически осмысленные советы властителю атеви Ассоциации Раги, в городе Шечидан, центральном городе ближайшей к Мосфейре Ассоциации, ее давнего союзника…