VI
Не было ни попыток сопротивления, ни угроз, ни оружия, и пока все шло удачно без особенных усилий. Может быть, лунный человек рассудил, что так лучше, и потому не сопротивлялся похищению. А может быть, на самом деле действует неблагоприятный случай, в нежелательном направлении, и вся это легкость только кажущаяся.
Манадги не считал себя ни суеверным, ни легковерным — по крайней мере, старался не быть таким. И если дело пошло так легко, когда другая сторона могла пустить в ход огромные силы, это его очень беспокоило.
Но лунный человек, маленький, на целую голову ниже его самого, казался очень хрупким созданием, легко запыхивался, быстро выдыхался даже на пологом подъеме. Бледная кожа этого существа стала еще бледнее, оно часто спотыкалось — но упорно старалось не отставать от Манадги.
Может быть, оно боится, как никогда и ничего в жизни не боялось. Может быть, просто у лунных людей такой характер, что они терпеливо на все соглашаются — по причинам, которые только им и понятны, — но Манадги никак не мог поверить в такой вариант, точно так же, как не мог полностью себя убедить, что заводные машины безопасны для посторонних.
Он шел и шел, и лунный человек брел спотыкаясь рядом и непрерывно что-то бормотал — Манадги даже начал гадать, это существо всегда такое странное или просто повредилось в уме. Да ведь когда он нашел его, оно сидело перед квадратом травы, дергало стебельки и тоже разговаривало само с собой, и тыкало пальцем в черную коробку со множеством пуговиц, что, наверное, имело какой-то смысл, но для какого дела — Манадги представить не мог.
Может, оно просто сумасшедшее. Может, все лунные люди такие — в том числе и те свирепые преследователи, которые сперва бросились в погоню, а потом отстали.
А может, все-таки, это и в самом деле слабый и вялый народ, который даже не в силах оказать сопротивление, когда одного из них похищают…
Но тогда кто выпустил заводные машины разорять долину?
Лунный человек отставал все сильнее — не выдерживал скорости, спотыкался на каждом шагу, а потом упал на колени и схватился за бок.
— Встань! — строго сказал Манадги и показал рукой.
Лунный человек вытер лицо — и на нем оказалась кровь, да, бесспорно кровь, красная, как у любого человека, она текла из носа — поток жизни, разорванный из-за того, что Манадги заставил это слабое существо бежать и подниматься в гору.
Манадги расстроился — он ведь совсем не хотел причинять существу вред, а оно все время старалось делать то, о чем он просил, даже сейчас, когда у него кровь течет по лицу.
Он, слегка тронув существо за руку, предложил ему сесть снова, и оно, похоже, обрадовалось и почувствовало облегчение; согнулось, прищемило пальцами ноздри, но тут же начало кашлять — а он забеспокоился, как бы оно не задохнулось от этого кашля и кровотечения.
Манадги присел, зажав руки между коленями, и подождал — он надеялся, что существо знает, как себе помочь. Да, в эту минуту оно вряд ли кого-нибудь напугало бы, оно, похоже, задыхается, словно жизни его угрожает неотвратимая опасность… Он вытащил свою флягу с водой и протянул существу, надеясь, что вода поможет.
Лунный человек глянул на него страдающим взглядом, потом открыл флягу и вылил немного воды себе в ладонь — наверное, хочет убедиться, что это действительно вода, подумал Манадги, — а потом обтер себе лицо мокрой рукой. Затем налил еще немного в окровавленную ладонь и выпил глоток. Кажется, это помогло ему унять кашель.
Но тут же, едва пришло в норму дыхание, лунный человек снова забормотал — вот странное создание!
Не уродливое, не страшное существо, решил Манадги, вот только эта кровь, размазанная по бледному лицу. Не страшное — но настолько странное, что его мутило при одной мысли, что надо прикоснуться к нему — или когда-нибудь снова воспользоваться своей флягой… но все равно ему было очень совестно, что он причинил вред этому созданию — только кто же мог знать, какое оно слабое…
Тем не менее, насколько он понимал, ассоциаты лунного человека пустили по следу одно из заводных чудовищ.
— Встань, — сказал Манадги, используя точно то же слово, что и раньше. — Встань!
Лунный человек немедленно попытался сделать то, о чем его просили, и показывать жестом не потребовалось, значит, существо действительно поняло это слово. Он поднялся на ноги, сунув флягу под мышку, словно хотел оставить ее себе, и снова все время говорил на ходу — только теперь тонким, неуверенным голосом, без всякой твердости.
Они миновали поваленный камень праматери. Оставили позади ободранную догола землю и пошли по участку, заросшему густой травой с мелкими колючками, которая цеплялась за штаны и заплетала ноги. Дальше, у подножия холма, есть ручей, вспомнил Манадги, по другую сторону крутого откоса, за густыми папоротниками, тот самый ручей со сброшенным в воду плоским камнем. Вот это ему и нужно было — холодный, чистый ручей и возможность передохнуть немного в хорошо укрытом месте, куда заводная машина так просто не доберется.
— Осторожно! — предупредил он существо, потянув за синий рукав, и оно оглянулось на него, бледное, с окровавленным и испуганным лицом — и тут же лунный человек поскользнулся и свалился вниз под грохот камней и треск папоротника.
Свалился — но даже не вскрикнул. Шлепнулся задом наполовину в воду, наполовину на берег, опрокинулся на спину и остался лежать без движения, пока Манадги в страхе и ужасе торопливо съезжал вниз.
Он подумал, уж не переломало это хилое существо кости. Оно лежало тихо и неподвижно, а он мог думать только о том, что если злая судьба нашла способ вмешаться в их встречу, то он, возможно, только что погубил и себя, и айчжи — ему жутко было даже коснуться этого существа, но что другое оставалось делать, кто ему тут поможет?
Манадги за руку и плечо вытащил лунного человека из воды — а тот посмотрел на него странными затуманенными глазами, и все продолжал смотреть, словно испытывал такое же замешательство, как он сам, словно его восприятие своей вселенной было опустошено и разрушено точно так же, как у Манадги.
Тогда он отпустил существо, а оно присело у воды и начало мыть лицо и шею, и кровь стекала в чистую воду, будто предзнаменование событий, которых он так опасался.
Но теперь Манадги ясно понимал, что тащил и гнал это существо с безрассудной и безумной скоростью, оно совершенно лишилось сил, чувствовало себя отчаянно плохо — и все-таки не протестовало.
В целом оно представлялось ему достаточно смелым созданием, и совсем не агрессивным, и проявляло искреннее желание выполнить все, о чем просил Манадги. Он обрадовался, когда увидел, что оно восстановило дыхание и как будто не пострадало слишком сильно от падения. Затем оно посмотрело на него, словно бы ожидая, что сейчас опять придется продолжить эту безумную гонку. Только глазами могло оно спросить, кто он такой, чего хочет и куда они идут, задать все вопросы, которые задал бы любой нормальный человек, так почему бы и ему это не спросить? Разве не спросил бы любой человек, чего от него хотят и почему он должен куда-то идти?
И в самом деле, зачем лунный человек пошел с ним, когда намного безопаснее было бы остаться в этих страшных зданиях, и что он делал один на холме, и зачем ему было убегать от своих, этому странному существу, которое сидело и пересчитывало стебельки травы?
Может быть, Фортуна так велела, а лунный человек чувствовал это и не стал противиться.
А если это так, если это так, то осмелится ли он, Манадги, потерять то, что послал ему в руки благоприятный случай, или рискнуть безопасностью этого существа, заставляя его напрягаться сверх сил?
Он заговорил спокойно, вполголоса, даже осмелился мягко тронуть лунного человека за колено, опустившись рядом с ним на берегу ручья, он старался, чтобы голос звучал тихо и успокаивал:
— Отдохни, отдохни тут, отдышись. Все хорошо. Пей.
Можно предположить, что обычно это существо пьет нормальную воду, а не какую-то эфирную субстанцию. Он согнул ладонь ковшиком, зачерпнул воды из ручья и напился сам, и снова сказал: «Пей», чтобы оно поняло и запомнило это слово — и лунный человек повторил его, пусть нечетко и слабо.
Мало того, глаза человека на мгновение стали ясными, из них исчез испуг (если Манадги правильно оценивал выражение этого лица), они красноречиво говорили об интересе к нему — и даже благодарности.
— Иан, — сказал лунный человек, показывая на себя, и повторил еще раз.
Манадги был почти уверен, что это имя. И назвал собственное имя, повторив жест существа:
— Манадги.
— Иан, — сказал лунный человек и протянул руку, словно ожидая, что тот сделает точно так же.
— Манадги.
Он протянул руку в ответ, готовый показаться дураком, а существо схватило ее и начало энергично трясти.
— Иан, Манадги, — сказало существо, словно испытывало восторг от своего открытия. Они сидели, тряся друг другу руки, как два дурака, одинаково напуганные, одинаково испытывающие облегчение, одинаково смущенные своими различиями.
Манадги не имел представления, каковы у них обычаи и чего они могут ждать. А это существо не имело никакого представления о его обычаях и ожиданиях. Но все равно можно было держать себя цивилизованно, и он считал, что вполне правильно быть любезным с таким существом, сколь ни странно оно, — может быть даже, пришла ему в голову поразительная мысль, установить отношения ассоциации с их определенно могущественным сообществом, обладающим неизвестной силой, с существами, искусными в самых удивительных делах.
— Мы пойдем, — медленно проговорил он, показывая пальцами. — Мы пойдем в деревню, Иан и Манадги, вместе.
КНИГА ТРЕТЬЯ
I
Через открытую решетку выходящей в сад двери лениво вползал воздух, напоенный ароматом цветущего по ночам вьющегося растения вроде винограда, которое оплетало наружную стену спальни. Пробежала — клац-клац — о'ой-ана, снова крикнула, предсказывая дождь, а Брен лежал без сна и думал, что, будь он поумнее, поднялся бы и закрыл решетку и дверь, прежде чем заснуть. Ветер скоро переменится с восточного на западный, нахлынет воздух с моря и выстудит комнату. Для свежести вполне хватит вентиляционной системы. Однако ночь была душная, нагоняла вялость, он лежал и дожидался перемены ветра, дожидался без сна, а первые отблески молний отбрасывали тень решетки на шевелящуюся кисею гардины.
Фигуры на панелях решетки представляли Фортуну и Случай — бачжи и начжи. Тень от лоз снаружи шевелилась под легким бризом, который наконец наконец-то! — надул гардину, обещая прогнать жару и духоту.
Следующая вспышка осветила тень атеви, словно на террасу снаружи была внезапно трансплантирована статуя. Сердце Брена остановилось на миг, когда он увидел эту тень на блеклом пузыре вздувшейся кисеи, на террасе, где никто не мог оказаться в нормальных обстоятельствах. Брен застыл на мгновение, а потом соскользнул с кровати.
Следующая вспышка высветила решетку, уже сдвинутую дальше назад, и незваного гостя, входящего в комнату.
Брен сунул руку под матрас и выхватил спрятанный там пистолет — сцепил руки, вытянутые на матрасе, как учил его айчжи, и нажал на спусковой крючок. Отдача ударила по рукам, вспышка пламени ослепила, скрыв и ночь, и неизвестного. Он выстрелил еще раз, просто для устрашения, в слепую тьму, в звенящую тишину.
А потом не мог даже шевельнуться. Не мог перевести дух. Он не слышал, чтобы кто-то упал. Подумал, что промахнулся. Белые прозрачные гардины вдували внутрь прохладный ветер, очищающий спальню.
Руки, стискивающие пистолет, онемели. Уши заложило, он не услышал бы сейчас никакого звука слабее грома, слабее, чем скрежет замка в дверях спальни — охранники открывают своим ключом, подумал он.
А может, и не охранники… Он перевернулся, оперся спиной на боковину кровати и, зажав вытянутые руки между коленями, нацелил ствол на середину дверного проема — но тут внутренняя дверь с грохотом распахнулась, в лицо ударили свет и тень.
Охранники айчжи не тратили времени на расспросы. Один бросился бегом к решетчатой двери и выскочил наружу, во двор, под струи начинающегося дождя. Другой — безликая, посверкивающая металлом тьма — завис башней, выворачивая у него из рук пистолет.
Появились другие охранники; а тем временем Банитчи — это его голос звучал над головой — забрал пистолет.
— Обыскать территорию! — приказал Банитчи. — Позаботьтесь об айчжи!
— Табини невредим? — спросил Брен, ошеломленный и дрожащий. — С ним все нормально, Банитчи?
Но Банитчи говорил по карманной рации, раздавая дальнейшие приказы, и был глух к его вопросам. С айчжи наверняка все в порядке, убеждал себя Брен, иначе Банитчи не стоял бы здесь, разговаривая с наружной охраной так спокойно, так уверенно. Он слышал, как Банитчи отдает приказания, слышал, как чей-то голос ответил, что на крышу никто не забирался.
Брен боялся. Он знал, что пистолет у него находится незаконно. Банитчи тоже это знал, и Банитчи мог его арестовать — Брен боялся, что тот так и сделает; но вот Банитчи спрятал рацию, вот Банитчи подхватил его под голые руки и усадил на край кровати.
Через садовую дверь вошел другой охранник — это оказалась Чжейго. Она всегда работала в паре с Банитчи.
— Там кровь. Я предупредила охрану у ворот.
Выходит, я кого-то подстрелил… Чжейго выскользнула обратно в сад — а его начало трясти. Банитчи включил свет и вернулся к нему — атева, черный, гладкокожий; желтые глаза сузились, тяжелая челюсть хмуро и грозно выдвинута вперед.
— Это айчжи дал мне пистолет, — сказал Брен, прежде чем Банитчи успел обвинить его.
Банитчи постоял, пристально глядя на него, наконец проговорил:
— Это мой пистолет.
Брен был смущен. Он сидел голый, покрытый гусиной кожей, в конце концов шевельнулся и натянул на колени одеяло. Он слышал суету во дворе, Чжейго кричала на других охранников.
— Это мой пистолет, — с ударением повторил Банитчи. — Разве могут у кого-то появиться сомнения, что это мой пистолет? Вас разбудил шум. Я лежал, подстерегая убийцу. Я выстрелил. Что вы видели?
— Тень. Какую-то тень, проходящую через гардины.
Его снова передернуло и затрясло. Он вдруг понял, какой был дурак, когда стрелял прямо по открытой двери. Пуля могла пролететь через весь сад, до самой кухни. Могла отлететь рикошетом от стены и попасть в кого-нибудь, спящего в другом помещении. Перенесенное потрясение до сих пор отдавалось в руках и ушах, сильное, как запах порохового дыма в воздухе, совершенно не место этому запаху возле меня, в моей комнате…
Дождь припустил с мстительной яростью. Банитчи снова вытащил рацию, поговорил с теми, кто обыскивал здание и территорию, со штабом охраны, солгал им — заявил, что это он стрелял, увидев неизвестного, который направлялся в комнату пайдхи, нет-нет, пайдхи не пострадал, только напуган, не нужно будить айчжи, если он не слышал выстрелов. Но стражу надо удвоить и обыскать все до южных ворот, пока, сказал Банитчи, дождь не смыл следы.
Наконец Банитчи выключил рацию.
— Зачем они пришли сюда? — спросил Брен.
Он понимал, что это были убийцы; но чтобы какой-то обыкновенный убийца решился войти в дворцовый комплекс, где повсюду были охранники, где сон айчжи охраняли сотни усердных защитников? Такого не сделал бы никто в здравом уме.
А убивать меня, Брена Камерона, когда айчжи на вершине полной власти, когда все най'айчжиин утвердились в своих домах и поддерживают Табини, какой в этом смысл? Где тут выгода для человека в здравом уме?
— Нади Брен! — Над ним стоял Банитчи, сложив большие руки, глядя на него сверху вниз — словно разговаривал с беспомощным ребенком. — Подробно: что вы видели?
— Я уже сказал вам. Просто тень, входящую через гардины.
Его встревожил настойчивый тон этого вопроса. Это ведь все могло мне просто присниться. Может быть, я поднял на ноги весь дворец и переполошил охрану всего-навсего из-за страшного сна. Собственно, я ведь и был уже на грани сна, я теперь сам уже не знаю наверняка, что именно видел.