На небольшом холмике глины, выросшем за забором, сложили пирамиду из камней. Отдельными камешками отметили и каждую из шестнадцати могил. Кое-где среди камней появились букетики диких цветов. Джош Ли Хэмилтон положил несколько мелких белых роз чероки, которые в изобилии росли вокруг фруктовых садов, на могилу Сары Бингэм. Здоровяку нравилась задорная, остроумная девочка, и ее смерть разбила его сердце.
– Господи, просим тебя, возьми в свое лоно наших погибших друзей и соседей, – сказал Джош, стоя у изгороди.
Ветер трепал армейскую куртку оливкового цвета, которая была натянута на его массивный торс. На его обветренном лице блестели слезы.
Джош был воспитан баптистом и, хотя за годы и растерял большую часть своих религиозных чувств, этим утром спросил обитателей лагеря, может ли он сказать на похоронах несколько слов. Баптистов не особенно заботили молитвы о мертвых. Они верили, что праведники попадали в рай прямо в момент смерти, а неверующие так же быстро оказывались в аду. Но Джош все-таки чувствовал, что должен сказать что-нибудь.
Чуть раньше в тот день он встретил Лилли и обнял ее, прошептав несколько слов, чтобы ее успокоить. Однако он понимал, что что-то было не так. Внутри нее поселилась не только скорбь. В его медвежьих объятиях она обмякла и непрестанно подрагивала всем своим хрупким существом, словно раненая птица. Она почти ничего не сказала – лишь то, что хочет побыть одна, – и не пришла на погребальную службу.
– Просим тебя, забери их в лучшее место, – продолжил Джош, и тут его низкий баритон оборвался.
Работа по расчистке лагеря не прошла для здоровяка даром. Он силился держать себя в руках, но чувства душили его.
– Просим тебя… тебя…
Продолжить он не смог. Джош развернулся, уронил голову на грудь, и из его глаз тихо полились слезы. Дыхание перехватило. Он не мог оставаться там и, едва понимая, что делает, стал удаляться от толпы, от мягких и жутких звуков плача и молитв.
В тот день, замкнувшись в своей скорби, он упустил многое, в том числе и то, что на погребении подозрительно отсутствовала не только Лилли Коул. Не было и Чада Бингэма.
– Ты в порядке?
Лилли держала дистанцию и нервно ломала руки, стоя на поляне в пятнадцати футах от Чада Бингэма.
Мужчина в кепке с логотипом «Джон Дир» долго молчал. Он просто стоял у кромки леса спиной к Лилли. Голова его была опущена, а плечи опали, словно приняв на себя тяжелый вес.
За несколько минут до начала погребальной службы Чад Бингэм неожиданно подошел к палатке Лилли и спросил девушку, могут ли они поговорить наедине, сказав, что хочет расставить все по своим местам. Он уверил Лилли, что не винит ее в гибели Сары, и та поверила ему, заметив его душераздирающий взгляд.
Поэтому она и пришла за ним на эту поляну среди густой рощи деревьев к северу от лагеря. Поляна была небольшой – всего пара сотен квадратных футов покрытой опавшими сосновыми иголками земли, окруженной замшелыми камнями, – и раскинулась под навесом из зеленой листвы. Серый солнечный свет проникал внутрь широкими лучами, в которых клубились частички пыли. В прохладном воздухе пахло гнилью и испражнениями животных.
Поляна находилась достаточно далеко от палаточного городка, чтобы обеспечить уединение.
– Чад…
Лилли хотела сказать что-нибудь, хотела объяснить ему, как сожалела о случившемся. Впервые с момента знакомства с этим мужчиной, который поначалу шокировал ее своей готовностью флиртовать с Меган прямо под носом у своей жены, Лилли почувствовала, что Чад Бингэм был всего лишь человеком… Несовершенным, испуганным, чувствующим, смятенным и опустошенным потерей своей дочери.
Другими словами, он был просто обычным парнем – не лучше и не хуже других выживших. И Лилли ощутила, как ее захлестнула волна симпатии.
– Хочешь поговорить об этом? – наконец спросила она.
– Да, наверное… А может, и нет… Я не знаю.
Он все еще стоял к ней спиной, и слова по одному вырывались из него, как капли из подтекающего крана, звуча столь же слабо, как капающая вода. От скорби он ссутулился и слегка подрагивал в тени сосен.
– Мне так жаль, Чад. – Лилли подошла к нему ближе. В глазах ее стояли слезы. – Я любила Сару. Она была необыкновенной.
Чад произнес что-то так тихо, что Лилли не расслышала его, подошла еще ближе и мягко положила руку на плечо мужчины:
– Я знаю, в такой момент ничего не скажешь…
Она обращалась к его затылку. На пластиковом ярлыке, пришитом сзади к его кепке, значилось «Спалдинг». Между жилок на его шее была вытатуирована небольшая змейка.
– Это, конечно, не может утешить, – добавила Лилли, – но Сара погибла, как герой. Она спасла жизнь своим сестрам.
– Правда? – Его голос был лишь чуть-чуть громче шепота. – Она была очень хорошей.
– Так и есть… Она была невероятной.
– Ты так думаешь?
Чад по-прежнему стоял спиной. Его голова была опущена. Плечи подрагивали.
– Конечно, Чад. Она была настоящим героем, одной на миллион.
– Правда? Ты так считаешь?
– Несомненно.
– Тогда почему ты не смогла справиться со своей ЧЕРТОВОЙ РАБОТОЙ?!
Повернувшись, Чад так сильно ударил Лилли тыльной стороной ладони, что она прикусила язык. Сердце ее заколотилось быстрее, перед глазами замелькали мушки.
Чад снова ударил ее, и, попятившись, она споткнулась о торчавший из земли корень и повалилась на траву. Чад навис над ней. Кулаки его были сжаты, глаза сверкали.
– Ты тупая, никчемная сучка! Тебе нужно было лишь защищать моих девочек! С этим справилась бы и чертова обезьяна!
Лилли попыталась отползти, но Чад ударил ее в бедро стальным носком своего ботинка и повернул девушку на бок. Боль пронзила ее грудь. Она отчаянно хватала воздух, ее рот был полон крови.
– П-пожалуйста, не…
Чад наклонился и поставил ее на ноги. Схватив ее за свитер, он шипел на нее, и она ощущала на своем лице его горячее дыхание.
– Ты что, вместе со своей шлюховатой подружкой считаешь, что тут вечеринка какая-то? Ты прошлой ночью травку курила? А?
Правый хук Чада обрушился на челюсть Лилли, выбив ей зубы и снова повалив девушку на землю. Она скорчилась в муках, захлебываясь кровью. Два ребра треснули. Она не могла вздохнуть. По телу разлился жуткий холод, затуманивший ее взгляд.
Она едва видела, как мускулистый, коренастый Чад Бингэм навис над ней и тут же навалился на нее всем своим весом. С уголка его рта в бесконтрольной ярости стекала слюна, он плевался.
– Отвечай мне! Ты курила травку, когда была с моими детьми?
Лилли почувствовала, как сильные руки Чада сомкнулись на ее горле. Он колотил ее затылком о землю.
– ОТВЕЧАЙ МНЕ, ТЫ, ЧЕР…
Неожиданно позади Чада Бингэма возникла третья фигура, которая оттолкнула его от Лилли. Разглядеть, кто это, было непросто.
Лилли заметила лишь силуэт мужчины столь огромного, что он закрыл собой солнце.
Джош вцепился в джинсовую куртку Чада Бингэма и изо всех сил дернул его.
То ли из-за неожиданного выброса адреналина, руководившего здоровяком, то ли просто из-за относительной худобы Чада, в результате этого действия последний, как снаряд, по широкой дуге пролетел над поляной. Один из его ботинок сорвался с ноги, кепка, завертевшись, исчезла среди деревьев. Он плечом впечатался в ствол старого дерева. Дыхание его перехватило, и он сполз по стволу на землю. Хватая ртом воздух, он изумленно моргал.
Джош опустился на колени рядом с Лилли и нежно дотронулся до ее окровавленного лица. Она попыталась сказать что-то, но кровоточившие губы не слушались. У Джоша вырвался тяжелый вздох, стон боли, который шел прямо из его нутра. Что-то в ее лице – с глазами цвета морской пены и разбросанными по щекам веснушками, – которое теперь было забрызгано кровью, вызвало в нем ярость, застлавшую тонкой пеленой его взгляд.
Здоровяк поднялся, развернулся и направился в противоположную сторону поляны, где корчился от боли Чад Бингэм.
Джош видел лишь молочно-белый силуэт человека на земле. Бледный солнечный свет едва пробивался сквозь густой воздух. Чад сделал слабую попытку уползти, но Джош без труда схватил его брыкавшиеся ноги и единственным решительным броском снова перекинул тело Чада под дерево. Затем Джош поставил поджарого мужчину на ноги и прислонил его спиной к стволу.
Давясь скопившейся во рту кровью, Чад пробормотал:
– Это… вообще не твое… Не-е-ет! Пожалуйста… брат… не стоит этого де…
Джош впечатал извивавшееся тело мужчины в ствол столетнего дуба. Череп Чада хрустнул, а между лопаток словно внезапно и жестоко вонзили осадный таран.
Чад издал жуткий сдавленный крик, скорее животный и неосознанный, чем сознательный. Его глаза закатились. Если бы Чада Бингэма снова и снова толкали в спину осадным тараном, сила этих ударов не сравнилась бы с той мощью, с которой Джош Ли Хэмилтон теперь принялся колотить жилистого мужчину в джинсовой куртке о дерево.
– Я тебе не брат, – сказал Джош с мрачным спокойствием.
Низкий бархатный голос вырвался откуда-то из самых глубин здоровяка, пока он снова и снова ударял безвольно, как тряпичная кукла, висевшего в его руках мужчину о ствол дуба.
Джош редко терял контроль над собой. Это случалось всего несколько раз в его жизни: однажды на футбольном поле, когда нападающий команды противника – славный малый из Монтгомери – назвал его черномазым… И еще когда карманник в Атланте выхватил кошелек из сумки его матери. Но сейчас тихий шторм внутри него бушевал сильнее, чем когда-либо прежде. Его действия вышли из-под контроля, но при этом он как-то руководил ими, снова и снова колотя Чада Бингэма затылком о дерево.
Голова Чада дергалась при каждом ударе, затылок проваливался, и к глухому стуку начало примешиваться чавканье крови. Изо рта Чада стала изрыгаться рвота – опять-таки бесконтрольно, – и по огромным рукам Джоша Ли Хэмилтона потекла желчь, смешанная с воздушными хлопьями, но здоровяк даже не заметил этого. Джош увидел, как левая рука Чада потянулась к рукоятке обшитого сталью «смит-вессона», засунутого за ремень у него на спине, без труда вытащил пистолет из штанов Чада и швырнул его на другую сторону поляны.
Собрав последние крупицы силы и чувствуя, как отказывает его мозг от многократных сотрясений, а у задней части расколотого черепа собирается кровь, Чад Бингэм сделал отчаянную попытку ударить здоровяка коленом в пах, но Джош легко и быстро одной рукой блокировал его ногу. Затем он обрушил на мужчину чудовищный удар – пощечину тыльной стороной огромной ладони, жутким эхом отразившую ту пощечину, которую несколькими минутами ранее получила Лилли, – и Чад Бингэм отлетел в сторону.
Он распластался на земле в пятнадцати футах от дерева.
Джош не заметил, что Лилли ковыляла к нему через поляну, и не услышал ее срывавшегося голоса:
– Джош, НЕТ! НЕТ! ДЖОШ, ОСТАНОВИСЬ! ТЫ УБЬЕШЬ ЕГО!
Но вдруг Джош Ли Хэмилтон очнулся и заморгал, словно обнаружив, что ходил во сне и оказался голым посреди бульвара Пичтри в самый час пик. Он почувствовал, как Лилли тянула его за куртку, силясь оттащить его от человека, скорчившегося на земле.
– Ты убьешь его!
Джош обернулся. Прямо позади него была Лилли – в синяках и ссадинах. Во рту у нее было полно крови, она едва могла стоять, дышать и говорить. Ее блестящие глаза смотрели прямо на него. Он стиснул ее в объятиях, и по щекам его побежали слезы.
– Ты в порядке?
– Все хорошо… Джош, пожалуйста… Пожалуйста, остановись, или ты убьешь его.
Джош хотел было сказать что-то еще, но осекся. Обернувшись, он посмотрел належавшего на земле человека. Последовала жуткая пауза, во время которой Джош двигал губами, но никак не мог произнести ни звука, не в силах облечь мысли в слова. Перед ним на траве в луже собственных жидкостей лежало поверженное тело, такое же неподвижное и безжизненное, как груда тряпья.
Глава четвертая
– Не шевелись, милая.
Боб Стуки аккуратно повернул голову Лилли, чтобы лучше рассмотреть ее опухшую губу, и выдавил каплю антисептика размером с горошину на ее разодранную, покрытую корками запекшейся крови кожу.
– Уже почти закончили.
Лилли поморщилась от боли. Боб стоял перед ней на коленях. Сбоку на койке, на которой девушка лежала ничком, уставившись в брезентовый потолок, виднелась открытая аптечка. В палатку проникали бледные лучи вечернего солнца, пробивавшиеся внутрь сквозь грязные полотняные стенки. Было холодно. Пахло дезинфицирующим средством и выдохшимся алкоголем. Обнаженная грудь Лилли была прикрыта одеялом.
Бобу хотелось выпить, и очень сильно. Его руки снова тряслись. В последнее время его опять стали настигать воспоминания о днях, проведенных на госпитальной службе в морской пехоте США. Одна командировка в Афганистан одиннадцать лет назад, во время которой он подносил судна больным в Кемп-Дуайере, не могла подготовить его к такому. Казалось, сейчас его отделял от нее целый миллион световых лет. Он и тогда регулярно выпивал и из-за пьянства еле смог окончить свое обучение медицине и практику в Сан-Антонио. А теперь война постучалась прямо в двери Боба. Изувеченные шрапнелью тела, которые он зашивал на Ближнем Востоке, меркли в сравнении с полями сражений этой войны. Бобу иногда снился Афганистан: он видел, как ходячие мертвецы врывались туда в духе театра «Гран-Гиньоль» и заражали боевиков движения Талибан – холодные, мертвые, серые руки прорывались сквозь стены мобильных операционных.
Но зашивать раны Лилли Коул для Боба было совершенно иным делом – гораздо худшим, чем работать медиком на поле боя или расчищать последствия атаки зомби. Бингэм сильно потрепал ее. Осмотрев девушку, Боб заключил, что у нее было сломано по меньшей мере три ребра, под левым глазом расплылся огромный кровоподтек, который мог привести к кровоизлиянию в стекловидное тело или даже к отслоению сетчатки, плюс все ее лицо было покрыто жуткими синяками и ссадинами. Боб почувствовал, что плохо подготовлен – как в техническом отношении, так и из-за недостатка медикаментов – к тому, чтобы даже притворяться, что лечит ее. Но, кроме Боба, рассчитывать тут было не на кого, поэтому он наложил на грудь Лилли импровизированную повязку из разорванных на полосы простыней, твердых книжных обложек и эластичных бинтов и нанес крем-антибиотик из своих иссякавших запасов на все ее неглубокие раны. Больше всего его беспокоил глаз. Его нужно было осмотреть, чтобы удостовериться, что он залечится как следует.
– Вот и все, – сказал Боб, нанося последний мазок крема на губу Лилли.
– Спасибо, Боб. – Речь Лилли была немного затруднена из-за отека, и она чуть пришепетывала. – Можешь отправить счет в мою страховую компанию.
Боб безрадостно усмехнулся и помог ей снова натянуть пальто на перевязанную грудь и испещренные синяками плечи.
– Что там, черт возьми, случилось?
Лилли вздохнула, села на койке, осторожно застегнула пальто на молнию и поморщилась от покалывавшей ее тело боли.
– Все немного… вышло из-под контроля.
Боб отыскал свою помятую флягу с дешевым пойлом, откинулся на спинку складного стула и сделал долгий целебный глоток.
– Может, я сейчас скажу очевидное… Но это никому не на пользу.
Сглотнув, Лилли словно протолкнула в себя осколки стекла. Завитки ее золотисто-каштановых волос падали на лицо.
– И не говори, – отозвалась она.
– Там сейчас обсуждают все это в большом шатре.
– Кто?
– Симмонс, Хеннесси, несколько старших, Элис Бернсайд… Ну, знаешь… Сыны и дочери революции. Джош… Я его таким раньше не видел. Он совсем сбит с толку. Просто сидит на земле около своей палатки, как сфинкс… Ни слова не говорит… Только смотрит в пространство. Сказал лишь, что согласится с любым их решением.