– Ты считаешь, что богатство и власть делают людей избалованными?
– Такое мне в голову не приходило, но, возможно, ты права, – рассмеялся Якоб.
– Значит, королевские свершения делаются не ради подданных?
– Обычно короли утверждают, что их действия направлены на благо их народов. Но это неправда. А если и правда, то по чистой случайности.
– Но как же Бог? – спросила Наоми. – Разве короли не обязаны служить Богу? Они не боятся за свои бессмертные души?
– Боятся… время от времени.
– Мне кажется, что правителями должны быть только хорошие люди.
– Твои слова делают тебе честь, – ответил отец. – Но вот что я скажу, Наоми: не из всякого хорошего человека выйдет хороший правитель. Все будет зависеть от обстоятельств. Для правителя есть кое-что поважнее, чем просто быть хорошим, и об этом говорится в Библии.
– Ты имеешь в виду царя Соломона? – Наоми задумчиво наморщила лоб.
– Именно. Когда Соломон стал царем, Бог спросил его, какой бы дар он хотел получить. И Соломон попросил мудрости. Я счастлив, если нами правит хороший человек, но предпочел бы, чтобы он был мудрым.
– И как по-твоему, короли часто бывают мудрыми?
– На моей памяти такого, увы, не случалось.
Якоб видел, что их беседа заставила дочь задуматься и погрустнеть. Ему было жаль Наоми, однако лгать ей он не собирался.
Позднее, оглядываясь на прошлое, Якоб спрашивал себя, не был ли ошибкой тот откровенный разговор, не он ли заронил в душу дочери зерна скептицизма и разочарования, которые потом привели к трагедии? Может быть, и так, но прошел год, прежде чем стали заметны первые тревожные признаки.
В тот период король Франции Филипп, как обычно, искал источники пополнения казны. Он прибегнул к своим обычным методам: назначил новые поборы для евреев и даже выпустил в обращение обесцененную монету. Но денег все равно не хватало. Тогда он нашел новый, неожиданный способ.
– Мы будем брать налог с духовенства, – объявил он.
Поднялся шум. Епископы протестовали, сама папа римский обратился к королю Филиппу с требованием отменить налог.
– Почему король это сделал? – спросила Наоми у отца.
– На это есть простой ответ: потому что Церковь очень богата. Должно быть, не менее трети всех богатств Франции принадлежит церковникам.
– Но ведь Церковь не должна платить налоги.
– Она может сделать добровольное подношение королю, но вообще да, она освобождена от налогов.
– Потому что Церковь служит Богу.
– Да, таково обоснование. – Он помолчал. – Но на самом деле тут играет роль куда более важный фактор – власть.
– Пожалуйста, объясни, что ты имеешь в виду.
– Это продолжается уже очень давно. Если вкратце, то Церковь утверждает следующее: она представляет небесную власть и потому не подчиняется земным королям. Вот почему существуют церковные суды. Они часто назначают духовным лицам легкое наказание за преступления, которые для обычного человека означали бы смертный приговор. В Париже мы видим это каждый день, и многие недовольны таким положением дел.
– Да, студенты тоже пользуются защитой церковного суда.
– Правильно. А церковники самого высокого уровня иногда заявляют, что и короли должны отчитываться перед ними. Были случаи, когда папа римский пытался свергнуть короля. Как ты понимаешь, среди королей, даже наиболее богобоязненных, эти идеи непопулярны.
– Я и не думала, что дело заходит так далеко.
– Все зависит от папы. У кого-то из них жажда власти сильнее, у других слабее.
– Но разве они не во имя Бога действуют?
– Опять же – такова предпосылка. – Якобу хотелось точнее донести до дочери свои представления о том, как устроена жизнь. – Вот смотри. Собор Нотр-Дам – это памятник Богу, не так ли?
– Да, папа.
– На его месте раньше стоял другой собор. Но великий епископ Сюлли сказал, что старая церковь слишком мала, и построил новую, в новом стиле. Строительство обошлось казне в целое состояние.
– Собор очень красивый.
– Да. Только епископ Сюлли солгал. Старая церковь была практически такого же размера. Просто ему захотелось чего-то более величественного, такого, чем парижане гордились бы и говорили: «Смотрите, что построил великий епископ Сюлли». Разумеется, во славу Господа.
– И к чему мы пришли?
– Две разные вещи могут быть верными одновременно. Церковь существует для того, чтобы привести людей к Богу. Но епископы и папы – те же люди, подобно королям. Они подвластны тем же страстям. Например, в те годы, когда жил святой Дионисий, христиан преследовали так же, как теперь преследуют евреев, но их вера, вероятно, была более чистой. Со временем Церковь стала богатой и всемогущей, и неизбежно возникли проявления продажности и разложения.
– Если Церковь продажна, то почему ты присоединился к ней, отказавшись от своей веры?
Якоба такой вопрос застал врасплох. Наоми никогда не говорила с ним на эту тему. Конечно, когда они только что крестились, он назвал ей ту причину, которая считалась общепринятой, – мол, Христос и есть тот Мессия, которого ждали евреи. Еще, отмечая тот или иной праздник в течение года, Якоб указывал своим детям на то, сколь похожи обряды христианства на лежащие в их основе обряды еврейской веры. Но, помимо этого, тема обращения в христианство не обсуждалась. Якоб не сомневался, что об этом позаботилась Сара.
Что же, неужели все эти годы Наоми размышляла об этом? Судя по ее вопросу, да. Так не настал ли момент, когда ему следует рассказать ей наконец правду? «Я перешел в христианство, чтобы спасти твою жизнь, жизнь твоего брата и твоей матери и да, конечно, и свою жизнь тоже». Мог ли он так сказать? Якоб не решился. Она ведь еще ребенок.
– Потому что я верю, что Иисус Христос есть Мессия, – сказал он. – Я ведь тебе уже говорил это, Наоми.
Она продолжала смотреть на него большими голубыми глазами, но ничего не добавила. И еще много месяцев не возвращалась к этой теме. Какими бы ни были ее мысли, Наоми держала их при себе. Якоб надеялся, что она поступает так из любви к нему.
Возможно, она так бы и молчала, если бы не чрезвычайное событие, случившееся в 1305 году, когда Наоми достигла возраста пятнадцати лет.
Спор между королем Филиппом и папой римским, не утихая, зашел в тупик, и вот наконец папа умер – внезапно и очень кстати. Его преемник последовал за ним в могилу в течение нескольких месяцев, вероятно в результате отравления. В Риме должны были состояться новые выборы, и парижане жаждали узнать, будет ли очередной папа более милостив к их повелителю. Выборы, однако, откладывались. Доходили слухи о том, что в Священном городе царит смятение.
В середине июньского дня, когда вся небольшая семья сидела за столом, в дверь постучал Ренар.
– Ага, кажется, я первым сообщу вам новости! – сказал он. Увидев по непонимающим лицам, что так и есть, он быстро продолжил: – У нас новый папа римский. Догадайтесь, кто это? Архиепископ Бордоский!
– Но он ведь даже не кардинал! – воскликнул Якоб.
– Нет. Зато он француз. Он человек короля Филиппа. Должно быть, не обошлось без негласного королевского участия.
Правители часто пытались повлиять на папские выборы в надежде продвинуть расположенного к ним кандидата, но это был небывалый случай.
– Этот папа – всего лишь кукла в руках Филиппа, – сказал Якоб.
– Тогда я вам расскажу, что по-настоящему удивительно. Новый папа будет жить не в Риме.
– Не в Ватикане?
– Он даже на коронацию в Рим не поедет. Церемонию проведут в Бургундии. После этого папский двор переведут в Пуатье, во владения короля Франции. Также говорят, что через год или два его двор может переехать в Авиньон, но, во всяком случае, не в Рим. Так что с сегодняшнего дня папа римский принадлежит королю Филиппу Французскому!
Вскоре Ренар ушел, чтобы распространять новость дальше. Якоб качал головой в задумчивости.
– Раньше бывало, что в опасные времена папа иногда оставлял Рим, – заметил он. – Но чтобы так… Не знаю, что и сказать.
Лицо Сары застыло неподвижной маской.
– Не вижу ничего удивительного. – Наоми пристально посмотрела на отца. – Церковь продажна. Ты сам мне это сказал. Я не считаю, будто Церковь имеет какое-либо отношение к Богу. Я презираю ее.
– Не смей так говорить со своим отцом! – резко оборвала ее Сара.
Но Якоб не рассердился. Он был встревожен.
– Ты должна быть очень осторожна, Наоми, – тихо сказал он. – Такие мысли крайне опасны. А для новообращенных христиан – опасны вдвойне.
– Я не принимала христианство по собственному выбору, это ты заставил меня! – с горечью возразила Наоми.
– В любом случае теперь ты христианка. Никто, даже слуги в нашем доме, не должны слышать от тебя подобных слов. Ты можешь навлечь на всех нас смертельную опасность.
Наоми помолчала.
– Хорошо, я не буду ничего говорить, – ответила она через некоторое время. – Но теперь ты знаешь, что я думаю, и это никогда не изменится.
И ушла в свою комнату.
Что он мог поделать? Ничего. Ее чувства были ему понятны. Во многом он и сам их разделял: она испытывала отвращение к продажности, он тоже.
А еще Наоми была молода. Возможно, когда она доживет до его лет, то согласится с тем, что в этом несовершенном мире можно надеяться максимум на небольшие улучшения. Но пока у нее имелась другая точка зрения, и Якоб должен был уважать ее.
Он был благодарен дочери за то, что она держала обещание и больше не говорила о своем отношении к Церкви и религии. Наоми занималась обычными делами, помогала матери по хозяйству, всегда была спокойна и приветлива. Без жалоб ходила с семьей в приходскую церковь. Когда Якоб рассказывал сыну сказки, Наоми по-прежнему присоединялась к ним и даже начала учить брата читать и писать. Якоб с удовольствием сам занялся бы этим, но был рад, что обучение брата удерживает Наоми дома: это было совсем не лишним в темные зимние месяцы.
Потому что гулять она любила больше всего на свете. Каждый день сестра водила маленького Якоба на прогулку; когда бы отец ни собрался на садовый участок, она всегда была рада составить ему компанию. Еще она частенько отправлялась на остров Сите и ставила свечку в Нотр-Даме; Якоб не возражал, поскольку это выглядело как проявление религиозного рвения.
– Я думаю, для нее это просто повод выйти из дому, – заметил он как-то Саре.
Таким образом, их маленькая семья провела всю зиму без особых потрясений. Началась весна. Становилось теплее с каждым днем, и Наоми могла гулять дольше. Она рассказала отцу, что ходила на левый берег и посетила чудесную церковь Сен-Северин. С приходом хорошей погоды ее настроение также улучшилось. Возможно, она уже пережила потрясения прошлого года.
– Приближается время, – сказал Якоб жене в конце весны, – когда нам пора будет подумать о женихе для Наоми. При условии, конечно, – добавил он вполголоса, – что она не станет излагать перед будущим мужем свое мнение о папе римском.
В середине июня Якоба неожиданно навестил раввин. Он прибыл незадолго до полудня, когда Наоми гуляла с братом. За последние годы раввин прибавил в весе. Он тяжело уселся на скамью в конторе Якоба.
– Чем могу быть полезен? – настороженно спросил хозяин.
– Чем ты можешь быть мне полезен? – Раввин уставился на него. – Чем ты можешь быть мне полезен? – Он вздохнул и уныло покачал головой. – Ты не знаешь, почему я пришел?
– Не имею понятия.
– Смотрите-ка, этот умник не знает, – кивнул раввин, словно говоря сам с собой. – А я дурак! – вдруг выкрикнул он. А потом тихо добавил: – Но я знаю.
Якоб ждал.
– Твоя дочь Наоми часто уходит из дома одна, – продолжал раввин.
– Да. И что?
– Куда она уходит?
– В разные места. Иногда в Нотр-Дам, иногда в какую-нибудь другую церковь.
– И что она там делает, позволь спросить?
– Зажигает и ставит свечу. Так принято. Почему ты спрашиваешь?
– Потому что твоя дочь не ходит в Нотр-Дам. Она ходит в другое место.
– И куда же это?
– По мне, так пусть бы она ходила в Аквитанию! Где бы она ни бродила, делает она это вместе с моим сыном Аароном. Поэтому я здесь.
Аарон. Ее друг детства. Полный мальчик несколькими годами старше, ничего особенного. Якоб уже много лет даже не вспоминал о нем.
Значит, протест Наоми привел к тому, что она стала вновь встречаться со своими старыми друзьями из еврейской общины. Что ж, Якоб мог ее понять, но с ее стороны это так неосторожно! Тем более показываться на улицах в обществе сына раввина… Люди могут неверно это истолковать. И неизвестно, с кем еще из евреев она виделась, что им говорила…
– Я не знал об этом. Скажу Наоми, чтобы больше она не встречалась с Аароном.
Он почувствовал желание протянуть руку и похлопать раввина по плечу, но решил, что это будет неуместно, и просто улыбнулся, надеясь, что улыбка получилась примирительной.
– Я уверен, что Аарон – достойный молодой человек. Но в нашей ситуации… – Он печально развел руками. – Их давняя дружба очень нежелательна.
– Ты не понимаешь! – сказал раввин. – Они хотят пожениться.
– Пожениться?
– Да, Якоб бен Якоб. Твоя дочь хочет вернуться к вере своих предков. Она хочет выйти замуж за моего сына и снова стать иудейкой.
Якоб молча смотрел на раввина. Потом опустил голову.
Вот, значит, как. Она предала его. Его как будто ударили в живот, он даже согнулся.
Она отвернулась от него. Она больше не его дочь. Знает ли Сара? Или вся семья втайне предала его? Он сделал глубокий вдох.
Наоми молода. Нужно учитывать это. Конечно, она умеет писать и читать, умеет думать самостоятельно, высказывает разумные суждения. Но все равно она еще девочка, к тому же, если верить раввину, влюбленная девочка. Так пытался уговорить себя Якоб, пока боль не стала совсем невыносимой.
– Ты уверен? – спросил он раввина, не поднимая глаз.
– Да. Мой сын говорил со мной.
– Это абсолютно невозможно.
– Конечно невозможно!
– Неужели она не понимает, что из-за ее поступка вся наша семья окажется в опасности! Мое обращение в христианскую веру будет выглядеть подозрительным!
– Ваша семья? – Раввин наклонился вперед и заговорил низким, напряженным голосом, полным гнева. – Неполных тридцать лет назад, Якоб бен Якоб, один христианин из Бретани перешел в иудаизм. Это редкость, практически исключение из правил. Мы не стремимся к этому, но так случается. И когда тот новообращенный христианин умер, его похоронили как еврея, на еврейском кладбище. И знаешь ли ты, что сделала инквизиция? Сожгла раввина на костре. За то, что позволил тому человеку умереть как еврею, ведь, по их мнению, его должны были похоронить в освященной земле. Ты видишь в этом какую-нибудь логику? Я – нет. Но было сделано именно так. – Он помолчал. – И что, по-твоему, случится со мной и моей семьей, если инквизиция решит, что мы заманили новообращенную христианку обратно в иудаизм? А случиться с нами может что угодно, но, скорее всего, меня сожгут, и сына моего тоже, – за то, что мы забрали душу твоей дочери в свои злые цепкие когти. Над нами висит угроза не меньшая, чем над тобой, Якоб. Если не бо́льшая.
– Что ты сказал сыну?
– Запретил даже думать об этом.
– А он что ответил?
– Что ни на ком другом не женится. Я ему сказал, что тогда он вообще не женится. – Раввин воздел руки. – Он думает, что они могут переехать в другой город, где их не знают. Хотят прибыть туда уже женатыми, как семья. Это глупость. Я сказал ему «нет». Но… Кто знает, на что они способны.
– Ты же не думаешь, что…
– Что на подходе ребенок? Нет. Слава Господу. Аарон утверждает, что они не… Только нам все равно нужно принять меры предосторожности. Ты должен запереть дочь дома, Якоб, чтобы прекратить это безумие.
– Да, я так и сделаю.
Однако сначала он попытался образумить дочь.
– Дитя мое, ты считаешь, что я не понимаю?! – воскликнул он. – Когда человек влюблен, для него открыты небеса, он думает, что видит ангелов. Все кажется возможным. Но в мире действуют темные силы, и я хочу защитить тебя от них.