Аналогичным образом у него нет права писать или какать в мой лоток. И если Натали не купит ему отдельный, пусть терпит или справляет нужду во дворе.
Я сказала ему, что из окна спальни на втором этаже можно смотреть на улицу. И в этот момент увидела, что детский сад по-прежнему закрыт. Желтая лента, преграждавшая улицу, исчезла, людей в белых комбинезонах, собирающих маленькие кусочки металла, тоже нигде не было видно, зато у входа лежали охапки цветов, стояли свечи и фотографии маленьких людей. По всей видимости, дверь ими украсили, пока я спала.
Феликс окинул сцену быстрым взглядом и спросил у меня, что все это значит, но я даже пальцем не пошевелила, чтобы объяснить ему столь сложное явление, как терроризм. Что ни говори, а способностей Пифагора у меня нет.
Я сменила тему разговора и сказала ему, что на третьем этаже есть балкон, с которого можно попасть на крыши соседних домов, но при этом нужно соблюдать осторожность, потому как водосточная труба закреплена плохо.
Потом мы подошли к спальне Натали, и я, еще раз ударив Феликса и разодрав когтями на подбородке кожу, дала понять, чтобы он никогда не входил в эту комнату и даже не думал о том, чтобы спать с моей служанкой. А во избежание недоразумений пометила все запретные для него зоны маленькими капельками пахучей мочи. Из чего ему следовало сделать вывод – если, конечно, чистокровные ангорцы вообще способны к дедуктивному мышлению, – что он может гулять только на территории, мною не помеченной.
Мы вновь спустились вниз, и я показала Феликсу свое место в кресле с бархатной подушкой, тоже хранившей мой запах. Потом ткнула лапкой в свою корзинку, стоявшую на подставке у обогревателя, тоже пропитанную моим ароматом. Вполне очевидно, что к этим местам он не может приближаться даже на пушечный выстрел.
В конце концов он свернулся клубком в углу коридора и неподвижно замер.
Вечером я засекла у входа в дом какую-то активность, тут же побежала посмотреть, в чем дело, и увидела, что к моей служанке явился с визитом какой-то самец. Она несколько раз повторила какое-то слово – вероятно, его имя: «Томас».
Он был выше ее, белокурый, зеленоглазый, от него исходил мускатный запах пота. Обладал большими ногами и сжимал в руках букет цветов. Он мне сразу не понравился, даже издали.
Но Натали, вместо того чтобы взять с меня пример и вздрогнуть от отвращения к этому типу, приблизилась губами к его устам, и вскоре их рты слились вместе. Мне в жизни не понять этих человеческих привычек. Потом Томас принялся мять Натали груди и бедра.
Она его отталкивать не стала и даже закудахтала от удовольствия, будто поощряя не останавливаться и продолжать в том же духе.
Наконец они успокоились, устроились в гостиной, принесли поднос и поели, глядя в висевший на стене телевизор. Взгляды их были неподвижны, дыхание участилось. Натали и Томас, казалось, очень разволновались при виде людей, из которых одни были обезглавлены, а другие хором повторяли одни и те же фразы, потрясая в воздухе кулаками.
Теперь, когда я стала все лучше и лучше понимать все эти образы, до меня дошло, что в криках толпы всегда присутствуют одинаковые интонации, независимо от того, идет ли речь о футболе или же о войне. Скорее всего, таким образом люди поощряют лучших участников.
Натали задрожала, а потом и расплакалась. Не успела я подойти и лизнуть ее, как самец вновь впился губами в ее рот, взял за руку, повел в спальню и запер дверь.
По доносившимся оттуда звукам и запахам я поняла, что они занялись актом воспроизводства потомства. Наверное, у их вида это рефлекс: когда в больших количествах умирают люди, они стараются компенсировать потери, производя на свет новых.
Я на мгновение пожалела, что так сурово обошлась с Феликсом, и позвала его в подвал. Там, в полумраке, пропахшем пылью и мышиным пометом, поведала ему о великом начинании всей моей жизни, рассказала, что хочу наладить межвидовое общение и что в рамках этого проекта намереваюсь отдавать напрямую людям приказы, мяукая фразы, и чтобы они при этом никогда ничего не путали.
Желтые глаза ангорца не выражали ровным счетом ничего. Он сказал, что ему неинтересно ни понимать людей, ни вести с ними диалог. Какое жалкое, ограниченное создание!
Хуже всего, что в своем нынешнем состоянии он был совершенно счастлив: не питал амбиций, не проявлял ни к чему интереса, прозябал в своей жалкой вселенной ангорского кота, напрочь лишенного перспектив в таком деле, как познание окружающей вселенной.
Да, Пифагор был прав, из нас очень многие довольствуются скудным мирком дома. В своем невежестве они черпают успокоение, а любознательность других внушает им тревогу и страх. Они хотят, чтобы дни походили друг на друга как две капли воды, чтобы завтрашний день напоминал вчерашний и чтобы в будущем происходило только то, что уже было в прошлом.
Так что я отказалась от намерения заняться образованием Феликса и расхотела делиться с ним своими планами.
Я немного нервничала и поэтому предложила ему принести хоть какую-то пользу, занявшись любовью с моим телом. Он не заставил просить себя дважды. Я почувствовала, как он вошел в меня и как затвердели в моем влагалище иголочки его члена. Мне это доставило боль, но я сжала челюсти. Феликс несколько раз дернулся и задрожал. Как сексуальный партнер он оказался так себе. Ни страсти, ни воображения, ему даже не пришло в голову меня слегка укусить, хотя я обожаю, когда мне в шейку впиваются острые резцы.
По мере нарастания волны наслаждения я, чтобы как-то себя вдохновить, представляла себе Пифагора.
Принципиальная разница между сексуальностью людей и кошек, пожалуй, в том и состоит, что нам для занятий любовью необходимы чувства, в то время как для них это лишь акт воспроизведения потомства, которому они предаются, когда слишком нервничают или беспокоятся за выживание своего вида.
Феликс возбуждался быстро, с плохо сдерживаемой энергией. На мой взгляд, он еще не научился направлять свои чувства в нужное русло. Его прикосновения меня раздражали. Я мяукнула, что ангорский кот, вероятно, принял за крик оргазма. Он вышел из меня. Все кончилось быстро, буквально за несколько секунд. Обычно после занятий любовью меня тянет поговорить, но на этот раз я решила остаться одна и знаком велела Феликсу проваливать. К счастью, настаивать он не стал.
Я вновь подумала о сиамце. Вот он действительно произвел на меня впечатление. Весь вечер мне не давал покоя вопрос: как он мог узнать так много вещей, о которых я даже понятия не имела? Я поднялась на третий этаж, устроилась на перилах и стала наблюдать за соседним балконом. Поскольку Пифагор все не появлялся, я решила его позвать и мяукнула. Мне показалось, что за занавеской в спальне мелькнул какой-то силуэт. Может, это он?
Но хотя окно было открыто, сосед все не шел. Я была уверена – он меня услышал. А если затаился за шторой, то только потому, что не желал больше вести со мной разговоры.
И даже, скорее всего, жалел, что поделился со мной столь обширными знаниями о людях.
Если конечно же я его не напугала.
Мне так хотелось, чтобы сиамец вновь пустился объяснять мне, что такое терроризм и что такое война, которую люди исподволь готовят, но на данный момент показывают только по телевизору.
Я бросила мяукать и вернулась к Феликсу, чтобы он еще раз оказал мне честь и помог расслабиться. Что же до тебя, Пифагор, то в один прекрасный момент я до тебя доберусь, ведь ничто не в состоянии остановить непреклонную в своей решимости кошку.
Не люблю, когда ко мне относятся с презрением.
6
У «него» дома
Каждый день в этом мире что-то происходит. И каждый день у меня возникает впечатление, что нужно очень внимательно относиться к хорошим или плохим последствиям этих событий.
После нападения на школу, приобретения телевизора, дегустации слез Натали, встречи с Пифагором и появления в нашем доме Феликса я решила, что больше ничего необычного на этой неделе уже не будет. Однако эта история лишь продолжала набирать обороты. Может Вселенная, узнав, что я хочу с ней общаться, услышала меня и стала в ответ посылать сигналы?
Сегодня я встала после полудня и вышла на балкон. Рядом уселась птичка, что-то вроде воробья, и принялась радостно чирикать. Пение было весьма мелодичным, с отличительными тремоло, наполненными тончайшими вибрациями.
Я подумала, что это пернатое, вероятно, хочет поговорить и что мы с ним, как два самых храбрых представителя наших видов, наконец преуспеем там, где я потерпела поражение в случае с мышами, людьми и рыбами.
Балансируя на перилах, я направилась к птичке. Воробей подпустил меня к себе, поглядывая то правым, то левым оком (глаза у птиц расположены по бокам головы, поэтому смотреть прямо перед собой они не могут).
Я тихонько проурчала:
Здравствуйте, воробей.
Он не двинулся с места и в ответ выдал еще более мелодичную трель.
Неужели он действительно понял меня и ответил? Я подошла ближе.
К моему величайшему удивлению, он отпрянул, подпрыгнув несколько раз на своих крохотных лапках.
Мы можем с вами поговорить?
Он ничего не ответил и отлетел в дальний угол балкона. Я знала, что скоро окажусь в зоне, где довольно велик риск упасть. Конечно же я умею группироваться и приземляться на лапы, но при такой высоте ничего гарантировать нельзя, к тому же кости у нас, кошек, тонкие и, как следствие, хрупкие.
Воробей попятился еще и принялся замысловато щебетать, прекрасно модулируя звуки: в них вполне можно было услышать приглашение.
В голове пронеслась мысль: а этот воробей, случаем, не желает воспользоваться моим стремлением к общению для того, чтобы заманить меня в ловушку? Чем внимательнее я прислушивалась к его чириканью, тем больше понимала, что он в открытую надо мной смеется.
Когда я приблизилась к опасной зоне, он вдруг вспорхнул, оставив меня в одиночестве балансировать на шатких перилах. Да, эта грязная козявка действительно хотела воспользоваться моей страстью к диалогу, чтобы увидеть, как я грохнусь на землю. На этот счет у меня не было никаких сомнений. Я в самый последний момент остановилась, вернулась обратно (даже не испугавшись и не причинив себе ни малейшего вреда), а потом заставила мысли переключиться на что-то другое, дабы не впасть в гнев.
Я вновь посмотрела на балкон дома Пифагора. Каким же интригующим мне казалось это место!
Вдруг внизу открылась входная дверь, из нее вышла человеческая самка со светлыми волосами, немного прошлась, остановилась и позвонила к нам.
Я услышала, как моя служанка выбежала в переднюю и открыла ей. Две человеческие самки заговорили на непонятном мне языке. Не успела я спрыгнуть с моего наблюдательного пункта, чтобы броситься на первый этаж и потереться об их ноги, как Натали уже набросила плащ и они ушли. Я бросилась за ними по улице. Самки преодолели небольшое расстояние, разделявшее наши дома. У детского сада было еще больше цветов, свечей и фотографий, чем накануне.
Я то и дело подбегала и терлась об их ноги. Потом мы вошли в «его» дом. Его убранство было необычным, пропитанным весьма странными запахами.
Две самки уселись в креслах, и та, у которой были светлые волосы, предложила моей служанке горячей, подкрашенной чем-то желтым воды в маленьких сосудах (я понюхала и поняла, что это не моча). Между делом принялась изучать нашу хозяйку – моя служанка звала ее «Софи». Это была старая, покрытая морщинами человеческая особь с удивительно живым и подвижным взглядом карих глаз. От нее исходил аромат роз. Она позвала: «Пифагор!» Но поскольку кот так и не явился, пошла его искать, вскоре вернулась в гостиную и поставила его прямо передо мной.
В моей душе вновь забрезжила надежда. Может, наши служанки хотят, чтобы мы, как соседствующие кошки, поддерживали глубокие чувственные отношения?
Мы синхронно втянули носами воздух, делая вид, что встретились впервые. Я уже собралась вступить с Пифагором в разговор, но он вдруг развернулся и ушел. Я прошествовала за ним на кухню и нагло взялась есть из его миски, решив бросить ему вызов (лично меня провоцировать не стоит, но сама я какая есть – такая есть). Однако Пифагор не только не попытался мне помешать, но даже не посмотрел в мою сторону.
Даже если его корм не такой хороший, как мой, я сделала вид, что смакую каждый кусочек. Потом пописала в его лоток. Но он и на этот раз даже пальцем не пошевелил, чтобы этого не допустить, и даже, наоборот, удалился, будто я для него была пустым местом. Я отправилась на его поиски и в одной из комнат второго этажа наткнулась на кошечку, прятавшуюся за застекленной дверцей шкафа, точно с такой же шерсткой, как у меня.
Это была самочка, причем моего возраста.
До меня вдруг дошло, почему Пифагор не проявлял ко мне никакого интереса: у него дома и так была самка.
Подойдя ближе, я явственно увидела ее зеленые глаза и небольшое черное сердечко на мордочке. И хотя она была той же масти, что и я, в ее нелепой наружности мне все казалось отталкивающим. Она выглядела вульгарной и надменной. Не сводя с нее взгляда, я двинулась вперед, то же самое сделала и она. Я напустила на себя устрашающий вид, выгнула спинку и вздыбила шерсть, чтобы казаться больше, она тоже последовала моему примеру.
Пора было переходить к следующему этапу. Я агрессивно вытянула вперед лапу. Она тоже.
Я подошла и плюнула. Одновременно со мной это сделала и она.
Мы стали наносить друг другу удары лапами, но разделявшее нас стекло не позволяло по-настоящему ранить соперницу. Ее счастье, что мы оказались от него по разные стороны, в противном счете я бы ей повыдергивала все усы.
Я повернулась и задрала хвост, давая понять, что о ней думаю. Она же, вполне очевидно, в точности повторила этот мой жест.
Когда мне надоело осыпать ее оскорблениями, я вернулась в гостиную, где две служанки продолжали трещать без умолку. Пифагора по-прежнему нигде не было, и сложившееся положение дел стало казаться мне унизительным. Почему он так ко мне относится? Из-за той самки на втором этаже? А может, из-за этой сиреневой нашлепки на макушке, благодаря которой он узнал о людях много чего интересного?
От досады я забралась на колени служанке, тут же погладившей меня по головке, где не было даже намека на «Третий Глаз», затем повернулась и подставила животик, который она тоже почесала. Таким образом я всем и каждому показывала, что дрессирую свою служанку специально, чтобы она доставляла мне удовольствие.
По возвращении домой я попросила Феликса вновь заняться со мной любовью и, пользуясь случаем, орала во всю мощь голосовых связок, чтобы Пифагор услышал, на какие вершины блаженства я возношусь, и понял, чего себя лишил, проявив ко мне такое небрежение (уверена, что его самка в сексе не так хороша, как я). Вероятно, я кричала даже чересчур громко, потому что на следующий день Феликса унесли в решетчатом ящике, а когда он вернулся, на паху у него красовалась повязка, а в стеклянной банке плавало то, что я поначалу приняла за две вишневые косточки…
Ну что же, должна признать, что по отношению к Феликсу это было несколько несправедливо, но если из нас двоих кого-то и наказывать, то уж лучше его.
Да и потом, я не питала к нему никаких чувств. Меня привлекал только Пифагор. Причем привлекал до помрачения рассудка. Где он набрался столь точных и конкретных знаний о человеческих нравах?
Меня вдруг пробрала дрожь. Может, он смотрит на меня примерно так же, как я смотрю на Феликса? Как на умственно отсталого невежду?
Эта мысль еще больше укрепила чувство ревности к самке со второго этажа.
Ну ничего, при следующей нашей с ней встрече я ей спуску точно не дам.
7
Вид сверху
Тестикулы Феликса, плававшие в банке, его будто гипнотизировали.
Почему самцов всегда так очаровывают эти два маленьких бежевых шарика? Он смотрел на них так, будто перед ним были рыбки, с той лишь разницей, что эти штуковины не передвигались в воде, а лишь вращались вокруг собственной оси под влиянием тепла, исходившего от стоявшего рядом обогревателя.