Киру было достаточно одного взгляда на мать, чтобы понять – она уже заметила, но еще не осознала отсутствие отца. Но тем не менее, она первая оказалась у кроватки Вики, взяв ее на руки, стала медленно укачивать, успокаивая. Когда сестренка начала требовательно чмокать маленькими губками, прося поесть, Кир вышел из комнаты, на время кормления оставив маму одну.
Пройдя на кухню, он подошел к окну, рассматривая первых одиноких прохожих, что, кутаясь в воротники и капюшоны, брели по своим ранним делам. Брошенный на часы взгляд. Почти шесть… Это значит, отец уже далеко. Ночью он так и не смог уснуть, слышал, как отец собирался, слышал его тихие шаги. При звуке хлопнувшей двери уткнулся лицом в подушку, сжав ее зубами, чтобы не завыть от боли и страха. А потом вдруг резко вскочил и бросился к окну. Видел, как отец сел в машину, и долго потом еще смотрел ей вслед даже после того, как красные огоньки фар растаяли в темноте. А потом, бросившись в коридор, нащупал в кармане мешочек с вещами отца, и так и лежал, сжав его в руках, пока не услышал набирающий обороты плач Вики.
- Уснула…
Обернувшись на тихий голос матери, Кир кивнул и подошел к столешнице, машинально налив воды, включил чайник. Хорошо хоть сегодня из уроков только история и физра, думать он сегодня будет явно не в состоянии.
- Где он? – Прозвучал голос мамы прямо за спиной. Повернувшись, Кир увидел ее дрожащие ресницы так близко, что сердце сжалось, с трудом удержался, чтобы не задрожать, как она.
- Наверное, что-то поменялось, и он уехал, не захотев будить нас. – Тихо ответил он, доставая чашку и насыпая в нее две ложки кофе и три сахара.
Сняв с плиты уже начавший свистеть чайник, налил воды до самого верха, медленно помешивая ложку, слышал, как мама дошла до стола. Даже отсюда услышав «аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети», Кир облегченно вздохнул. Хорошо, проверил телефон отца, тот забыл его выключить.
- Вне сети…
Ольга смотрела на спину сына, уже минуты две размешивающего сахар. Не замечая ни темноты, никто из них почему-то не додумался включить свет, ни этого затянувшегося помешивания, она все думала, есть ли какая-то связь между не покидавшей ее все эти дни тревогой и внезапным отъездом Вити. С одной стороны, Кир прав, сколько было уже таких случаев, когда планы менялись или корректировались так внезапно, что Витя не всегда успевал предупредить ее. Но с другой… почему тогда этот странный, непонятный, необъяснимый липкий страх не покидает ее. Да и Вика, хоть и уснула, но кушала крайне нервно, несколько раз больно прикусив грудь, чего за ней никогда не наблюдалось. Даже в пик прорезывания зубов. Словно дочь что-то чувствовала.
Заметивший, что они все это время сидели в темноте, Кир включил свет, и Ольга тут же вздрогнула. Резко обернувшись на ее похожий на стон вздох, он подошел к столу в тот самый момент, когда она взяла лежащий под салфетницей листок бумаги, маленький листочек с блокнота записи покупок. Прочитав его, закрыла рот рукой и, прикусив губу, откинулась на спинку стула, повернув голову к окну.
«Я вас очень люблю»
Четыре слова, от которых защипало в глазах так, что Кир, положив листок обратно, вернулся к стоящей на столешнице чашке. Сделав глоток, поморщился. Как он умудрился сделать такое пойло? Неужели совсем в прострации? Стараясь, чтобы мама не заметила, тихо вылил содержимое чашки в раковину.
Впрочем, Ольге было не до этого. Что значит эта записка? Обычное желание перед долгой разлукой сказать такие простые, но такие важные слова? Но тогда почему ей между строк мерещится его отчаянное последнее «прости и прощай»?
- Куда он поехал? – Ей показалось, или Кир вздрогнул от ее вопроса.
- Он же говорил, – Кир всегда знал, что у мамы фантастическая интуиция на отца, но он обещал ему хранить тайну, – в Сур…
- Я знаю, что он говорил. Куда он на самом деле поехал? – Странное предчувствие нарастало в ней, не давая успокоиться.
- Не знаю. – Кажется, ему даже удалось сказать это более-менее уверенно.
- Господи… – Ольга, в который уже раз перечитывая записку, уже была почти уверена, что ни в какой Сургут Витя не поехал, что его снова послали на какое-то секретное задание, когда даже семье запрещалось говорить, куда ты едешь. А значит, остается только верить, ждать и молиться. Чтобы опасность и беда обошли стороной, чтобы вернулся живым.
- Хочешь, я передам через ребят, что заболел, и посижу с Викой. – Видя, в каком состоянии мать, Кир был готов на все, только чтобы облегчить ей боль расставания с отцом.
- Нет, – Ольга, встрепенувшись, покачала головой, – не стоит. Я справлюсь. Мы, – она посмотрела на сына, протянув руку, коснулась его лица. Витин разрез глаз, его скулы, его линия губ, с годами Кир все больше становился копией отца, – справимся… Только бы он вернулся…
Кир молча обхватил руку матери, поцеловав ее, задержал у щеки. Дрожь пальцев как дрожь сердца, словно залетевший шальной февральский ветер сковал их. И в этом плену холода им жить до весны и верить, что пьянящий аромат цветущей сирени ворвется в их дом вместе с вернувшимся отцом.
Сжав в руке записку, Ольга медленно поднялась и пошла в комнату. Надо приготовить вещи для Вики, которая скоро проснется, запустив очередной день, первый из множества, что им предстоят без их папы… Замерев в полумраке коридора, Ольга коснулась рукой его лежащих на тумбочке перчаток. Забыл… Поднеся их к лицу, она вдохнула запах кожи, смешанный с его запахом.
- Только пожалуйста… вернись… – Прошептала она, не зная, где он сейчас, посылала ему ниточки своей любви, зная, что ее молитва найдет его, где бы он ни был.
Последний щелчок карабина, последняя проверка снаряжения.
- Через десять минут будем над местом! – Крикнул им, выглядывая из кабины, второй пилот.
Кивнув, Введенский повернулся к Пчелкину.
- Значит, смотри сюда, – он раскрыл прямо на рюкзаке карту, – ветра особого нет, значит, приземлимся примерно в этом радиусе. – Он обвел ручкой небольшой участок на карте между двумя хребтами, словно борта, окружавшими средней густоты лес. – Относительно успешно можно сесть только тут, – второй кружок внутри первого обозначил небольшое плато, – но вероятность этого пятьдесят на пятьдесят. Поэтому возьмём его скорее за ориентир. Если нас разбросает, встречаемся на нем.
Пчелкин кивнул, прикидывая, где по отношения к хребтам и двум возвышенностям находится это плато. Прыгать с высоты почти две тысячи метров было крайне рискованно, почти на грани фола, особенно в условиях гористой местности. Но другого варианта у них не было.
- Главное, – повернул к нему голову Введенский, – смотри, чтобы тебя на деревья не понесло. Зацепит за верхушку, как минимум все ветки оборвешь, не дай Бог, сорвешься.
Пчелкин снова кивнул. Главное еще в воздухе понять, куда тебя несет, чтобы на земле уже знать, в какую сторону идти. И стараться уходить подальше от хребтов, после встречи с которыми шанс стать лепешкой был примерно равен вероятности сорваться с высоты гораздо превышающей высоту показавшихся под самолетом сосен. Увидев которые, Введенский быстро свернул карту, дав ему знак завершить экипировку.
Когда второй пилот снова показался в дверях кабины, они с Введенским уже стояли у борта в полной готовности. Кивнув пилоту, Введенский пропустил Пчелкина вперед. Командир всегда замыкает, чтобы видеть, что происходит, и в случае форсмажора прийти на помощь.
- Стой! – Перекрикивая вой ворвавшегося в салон ветра, Введенский крепко схватил Пчелкина за плечо, еще раз сам проверил все защелки, карабины, застежку шлема. Окончательный обмен знаками.
Перекрестившись, Пчелкин сделал решительный шаг вниз. Больше всего в десантировании он всегда любил именно этот этап свободного падения, когда стремительно приближающаяся земля заставляет сердце замирать, и его стук перекрывает даже свистящий в ушах ветер. Пока хлопок раскрывшегося парашюта не приостановит это смертельное пике.
Увидев раскрывшийся справа парашют Введенского, Пчелкин сразу понял, что тот, скорее всего, приземлится примерно на краю лесополосы. А значит, окажется к обозначенному плато гораздо ближе него. И все бы ничего, расстояния между оговоренными ориентирами было не такое уж большое, но непонятно откуда взявшийся ветер вдруг откинул его влево, отдаляя от командира и места их встречи и приближая к крайне нежелательному варианту приземления. Показавшиеся верхушки гор, несмотря на свою красоту, вызвали у Пчелкина отнюдь не чувство восхищения прекрасным. Времени на принятие решения было не так уж много, он уже видел под ногами сосны, как назло, как раз под ним достигающие максимальной густоты. Оставался вариант взять в сторону хребта, но и там были свои нюансы.
Заметив откинутого ветром в сторону гор Пчелкина, Введенский тихо чертыхнулся. В способности Вити сесть в самых экстремальных условиях он не сомневался, все-таки, почти две тысячи прыжков что-то да значат, но десантирование всегда было коварно тем, что даже мастера спорта бились насмерть просто от рокового стечения обстоятельств. Сейчас же эти самые обстоятельства складывались для Пчелкина не лучшим образом. Увидев, что тот уходит на разворот еще дальше в сторону, Введенский понял, что Витя принял решение садится не на верхушки деревьев, а ближе к хребту.
Почувствовав под ногами твердую землю, Введенский быстро свернул парашют. Чтобы понять, куда двигаться, ему даже компас был не нужен. Сев на самом краю плато, он, тем не менее, направился не к нему, а в совершенно противоположную сторону. Предчувствуя, куда сядет Пчелкин, Введенский понимал, что придерживаться первоначально оговоренного плана, как минимум, неразумно, а как максимум, просто преступно по отношению к Вите. Непростые условия посадки почти стопроцентно не пройдут без последствий.
В чем Введенский и убедился, когда примерно минут через десять оказался на противоположной от его места приземления кромке леса. Справа уходящая вверх метров на двадцать по склону хребта, слева она шла до самого обрыва, корнями крайних деревьев свисая вниз. Несколько секунд сканирования местности закончились вырвавшимся из него:
- Блядь!
С трудом преодолевая спутавшиеся в морские узлы корни, Введенский спешил к виднеющемуся между стволами крайних у обрыва деревьев бело-красному куполу Витиного парашюта. Самого Пчелкина Введенский пока нигде не наблюдал. Старался не смотреть в сторону обрыва, в конце концов, при самом хреновом исходе тут он уже ничего не сможет сделать. А вот если Витя зацепился за деревья или при жесткой посадке пострадал, он еще может ему помочь. На первый взгляд парашют не был поврежден, да и крепления ему с такого расстояния показались не оборванными, а открытыми обычным путем. Прикинув высоту, Введенский уже более уверенно, чем поначалу, склонялся к варианту, что Витя мог освободиться сам и спуститься на землю. Правда, учитывая прошедшее время, вряд ли так быстро обычным путем.
- Сила притяжения земли – великая вещь…
Услышав голос чуть слева за спиной, Введенский шумно выдохнул:
- Твою… мать…
- Полностью согласен. – Кивнул Пчелкин, усмехнувшись, посмотрел на Введенского, прищурив глаза от слепящего прямо в них солнца. Именно оно в самый последний момент, когда земля уже была на расстоянии нескольких метров, ослепило его, заставив ослабить хватку рук, чем тут же воспользовался очередной порыв ветра, отнеся его прямиком к краю обрыва. Пчелкин до сих пор сам не понял, как успел ухватиться за ветки сосны, не замечая впившиеся в руки иголки, держался, пока не зацепился уже более-менее уверенно ногами. Смог выпутаться из накрывшего с головой купола, отстегнуть карабины и начать неспешный спуск. И все шло хорошо ровно до того момента, как он ступил на вполне крепкую на первый взгляд, а на поверку оказавшуюся гнилой, ветку. Так что вторую половину пути пришлось лететь, слава Богу, шлем не снял, а то бы точно череп пробил. И все… прими меня, чужбина. Правда, без последствий все же не обошлось. Именно они мешали сейчас Вите подняться навстречу командиру.
- Что у тебя? – Введенский почти сразу почувствовал, что Пчелкин не просто так присел под деревцем отдохнуть. Подойдя ближе, он увидел небольших размеров сук, примерно на пол-ладони вошедший в ногу Пчелкина чуть ниже колена. Молча скинув рюкзак на землю, Введенский достал аптечку. Не смотря на Пчелкина, лишь слышал то и дело раздающееся скрипение зубов да тяжелые прерывистые вздохи. – Идти сможешь? – закрепив края повязки, поднял на него глаза.
Пчелкин молча кивнул, оперевшись на протянутую Введенским руку, поднялся. Последний заметил и его побледневшее лицо, и тщательно скрываемую боль. Но сидеть и ждать, когда хоть сколь-нибудь ощутимо полегчает, было для них слишком непозволительной роскошью. А потому придется идти. Судя по карте, до ближайшей деревушки было около пятнадцати километров, которые в свете украшения на ноге Вити им дай Бог преодолеть до темноты. Рана не представляла опасности, самое главное было добраться до места, где можно будет спокойно переночевать.
Оставлять парашют в ветвях было крайне нежелательно, но и достать почти нереально. Проблему по-своему решил очередной, особенно сильный порыв ветра, который вырвал его из объятий хвойных иголок и унес вниз в бесконечность обрыва.
- Главное, чтобы до курдов не долетел. – Хмуро произнес Пчелкин, понимая, что, если боевики найдут парашют, то тут же начнут обыски близлежащих территорий, и двое мужчин, один из которых с поврежденной ногой, невольно вызовут вопросы.
- Нам главное переночевать и переодеться, – бросив на него взгляд, Введенский сразу понял причину набежавших на лицо Вити тучек, – чтобы утром двинуться дальше. Пару дней посидишь на обезболивающих, потом уже не должно беспокоить.
Кивнув, Пчелкин двинулся в сторону хребта. Судя по карте, если идти вдоль склона гор, можно выйти как раз к нужной им деревушке. Отказавшись от помощи Введенского, он старался не отставать от него, благо, тот так умело перевязал ногу, что рана напоминала о себе, лишь когда Пчелкин либо соскальзывал с очередной коряги, либо поднимал ногу, чтобы подняться на уступ. За все время пути остановившись всего лишь раз, чтобы он мог выпить первую таблетку обезболивающего, они увидели покосившиеся домики в тот момент, когда солнце коснулось своим оранжевым колесом горизонта. Если за прошедший день ничего кардинального не произошло, то эта деревушка должна была быть под контролем правительственных войск. В чем их убедил развевающийся на одном из домов красно-бело-черный с двумя зелеными звездами флаг.
- Располагайтесь, отдыхайте, – не задавая лишних вопросов, лишь услышав русскую речь, на таком же достаточно хорошем русском ответил им открывший двери мужчина средних лет с длинной бородкой, – я распоряжусь приготовить вам поесть. И Фатима посмотрит рану. Она врач, когда-то была главным ординатором центральной больницы Ракки до того, как его заняли боевики.
Русских простые жители Сирии любили так же сильно, как оппозиция и подконтрольные ей боевики ненавидели. Прекрасно понимая, что ждало бы ребят, попади они в руки курдов, старейшина деревни считал своим долгом помочь им. Поэтому поторопил свою жену Фатиму, попросив хорошенько посмотреть рану и обработать так, чтобы к утру она позволила русскому спокойно передвигаться. А сам, с тревогой вглядываясь в стремительно темнеющее небо, молился лишь о том, чтобы в эту ночь курды не решили предпринять очередную попытку что-нибудь поиметь с их и так обескровленной деревни.
А в ста километрах от него один из трех черных джипов, рассекающих песчаные просторы, резко затормозил в тот миг, когда фары выхватили белое пятно на фоне бесконечно желтого песка. Выскочивший из него молодой курд сразу узнал в обрывках парусиновой ткани еще совсем недавно целый парашют. Брошенные подоспевшему второму боевику короткие фразы, кивки головы и прищурено всматривающиеся в сторону возвышающихся хребтов глаза не предвещали ничего хорошего для владельца этой находки. Ибо курды прекрасно знали парашюты войск НАТО и сразу поняли, что этот принадлежит представителям совсем другого участника происходящих на их земле событий.
«Russian rаt…»* – Подобно шипению змеи прозвучали в ночной тишине слова.
Бесконечный день подходил к концу. Ольга с благодарностью улыбнулась пришедшему раньше обычного сыну, который, вместо того, чтобы привычно после уроков пойти гулять с друзьями или с Настей, сразу поспешил домой. Только взглянув на вымотанную мать, не зная, что больше является причиной ее состояния – традиционно давшая жару сестренка или отъезд отца – Кир обнял ее и, велев отдыхать, отправился на кухню. Откуда в скором времени донеслись такие слюновыделяющие запахи, перед которым не устоял бы никто. Но Ольга совершенно не хотела есть и только понимание того, что ей нужно кормить дочь, и нежелание расстраивать старающегося помочь ей сына, заставили ее взять в руки вилку.