Пока взвод взбирался на полутораметровые скалы, женщина сумела догнать солдат. Старший лейтенант протянул руки, обещая помочь Людмиле Николаевне, как солдаты помогали один другому.
— Если вы специально солдат так гоните, чтобы меня уязвить, то стараетесь напрасно, — сказала она ровно, без возмущения, но холодно. — Я не отношусь к феминисткам и понимаю, что женский организм в физическом плане проигрывает мужскому.
— Людмила Николаевна, — примирительным тоном произнес Ослябя. — Я сам не любитель показухи и солдат гоню только потому, что хочу максимально сократить время, пока для этого есть возможность. Дальше на отдельных участках нам придется передвигаться бочком, делая по маленькому шагу над пропастью. Потерять время мы можем, а наверстать его нет. На подходах к туристической базе, где дорога тоже ровная, такую скорость поддерживать будет нельзя, потому что неизвестно, когда солдатам предстоит вступить в бой, а вступать в бой с перебивчивым дыханием нежелательно. Потерпите, скоростных участков у нас немного, хотя они тоже будут. Но этот был одним из самых продолжительных.
Она покачала в сомнении головой и ступила ногой в подставленные ей ладони старшего лейтенанта. Он без труда поднял ее и практически забросил на невысокую скалу. И только после этого сам, взявшись руками за край, подпрыгнул и перебросил наверх ноги. Все солдаты уже были на скалах.
— Вперед! Ноги беречь! — прозвучала команда. — Через щели не прыгать. Все, как в прошлый раз. Желательно движение в темпе…
И сам задал темп. Поскольку там, на вершинах скал, держать высокий темп было невозможно, а дальше вообще пришлось идти по острым камням предельно осторожно, Людмила Николаевна держалась поближе к командиру взвода, поскольку именно он помог ей и на скалы взобраться, и там, уже наверху, несколько раз протягивал руку, помогая пройти по сложному участку. Солдаты на женщину внимания не обращали. Даже те, кто участвовал в ее спасении. Хотя законы психологии, как Людмила Николаевна знала, гласили, что человек, который спас другого человека, относится к спасенному обычно лучше и с большей заботливостью, чем сам спасенный к спасителю. Этот закон было трудно объяснить, но, видимо, полученное спасителем чувство удовлетворения было сильнее естественного чувства благодарности спасенного. Хотя и спасатели, и спасенные бывают разными, и не бывает правил без исключений. Однако солдаты свои ощущения никак не проявляли и не рвались помочь женщине. Хотя, может быть, они просто видели, что командир взвода все, что нужно, делает сам, и считали свое вмешательство излишним.
В преодолении трехметровых скальных стен, несколько раз перегораживающих путь, Людмила Николаевна показала свою ловкость и навыки в скалолазании. Конечно, физической силы ей не хватало, и там, где Ослябя или солдаты могли позволить себе просто подтянуться на руках, женщине необходимо было искать опору для ноги. Благо скалы изобиловали трещинами, и мест, куда поставить ногу, было предостаточно.
Выйдя на тропу, Виктор Юрьевич опять взвинтил темп, и так до следующего подъема на трехметровую скалу.
— Вы помните весь путь? — спросила женщина командира взвода. — Завидная у вас память.
— На память не жалуюсь. Но проверять иногда себя следует.
Он вытащил из сумки планшетник, нажатием кнопки вывел его из «спящего» режима и посмотрел на 3D-карту, где сохранялся первоначально проложенный маршрут и толстой стрелкой отмечалось место, где находился сам компьютер. С маршрута старший лейтенант не сбился.
Дальнейший переход не вызвал проблем. Только мешали опять трещины и разломы, которые приходилось обходить. Но общее направление при этом не терялось. Так и вышли к высокой скале, в которую были вбиты альпинистские страховочные крючья. Спускались здесь уже не по крючьям, а просто на веревках. Сверху держат, половина личного состава спускается. Оставшиеся опять делятся на две части, и начинается новый спуск. И так до того момента, когда на скале остались только командир взвода с Людмилой Николаевной. Первой спускалась, естественно, она. А вот самому Ослябе пришлось бы уже или пользоваться крючьями, или пожертвовать одной из веревок взвода. Если бы была веревка большой длины, можно было бы пропустить ее через кольцо верхнего крюка, и спускаться, держа сразу два конца, а потом снизу протянуть один конец и веревку вытащить. Но Виктор Юрьевич выбрал свой путь. Хотя длины веревки у него не хватало для полного спуска, он все же пропустил ее через кольцо, спустился до середины, там потянул веревку на себя, получив упавшим концом чувствительный удар по плечу, потом пропустил веревку через кольцо крюка на середине скалы и спустился до конца. Таким образом, и удобства свои не забыл, и веревку, которая могла еще сгодиться, сохранил.
И опять пошел темповой участок. Но здесь тропа была не такая хорошая, как рядом с плато, изобиловала камнями и ямами, и потому Ослябя уже всем привычную предельную скорость развивать не стал. Хотя кому-то и этот темп показался бы высоким. И так шли без привалов. Остановились только перед скалой с узкой тропой над пропастью.
Виктор Юрьевич посмотрел на часы.
— Мы минут на тридцать опережаем свой же график. А вы говорили — двое суток…
— Мы другим путем шли, — призналась Людмила Николаевна. — Нам сказали, на том маршруте природа интереснее. Правда, про этот маршрут даже не говорили. Его и на карте нет. А здесь, я вижу, и природа не хуже, и интереснее с точки зрения преодоления препятствий. По крайней мере, по категории сложности этот маршрут тянет на мастерский.
— Хуже. Не каждый мастер спорта здесь пройдет. Это специальный маршрут для служебного пользования для особо подготовленных людей, — сказал Ослябя. — И потому сюда не пускают туристов. Маршрут существует только на специальных картах спасательных отрядов и отрядов спецназа. На туристических картах его нет.
— Ваши солдаты имеют квалификацию выше мастерской?
— Возможно. Мы не соревновались с мастерами спорта по горному туризму. А вот в рукопашном бою я сам мастеров спорта побивал. Это не хвастовство. Это аналогия и информация к размышлению. Матюшин! Коля!
Старший сержант встал из-за камня.
— В этот раз идешь первым.
— Есть, идти первым, — замкомвзвода без лишних слов пристегнул страховочную веревку к карабину на своем поясе и двинулся к тропе. Хотя весь взвод уже проходил здесь, все наблюдали за старшим сержантом с напряженным вниманием. Трое солдат держали конец страховочной веревки и аккуратно, понемногу, чтобы не путалась у идущего под ногами и не тянула его в пропасть, стравливали ее. Старший сержант скрылся за поворотом скалы, а через некоторое время подергал за веревку, показывая, что ее уже можно держать выше и с меньшим натяжением. Веревка снова стала перилами. Обычная работа в горных условиях была выполнена — прошел самый опытный, за ним уже с меньшими проблемами и с меньшим риском двинулись другие.
— Идите за мной, — распорядился командир взвода, выходя к тропе. — Дистанция три метра. Главное здесь не торопиться и вниз не смотреть. Страховку к веревке прицепите.
Людмила Николаевна, соглашаясь, кивнула.
Здесь уже и разговора о каком-то темпе не велось. Шаги были короткими и медленными. И предельно аккуратными. Ладони старательно залипали на поверхности скалы, и каждому казалось, что на ладонях у него выросли присоски, наподобие лягушачьих. Старший лейтенант как пошел первым, так, естественно, и завершил путь первым. Он посмотрел на Людмилу Николаевну только тогда, когда почувствовал под ногами твердую почву, на которой свободно можно было поставить две ноги рядом. К его удивлению, женщина как вошла на тропу, так и сошла с нее, сохраняя прежнюю дистанцию, не задержалась в сомнении, не суетилась, а просто шла. Наверное, нервная система у Людмилы Николаевны была крепкой, и именно эта нервная система, которой совсем не свойственна обычная женская истеричность, и позволила ей такое длительное время просидеть на уступе скалы, дожидаясь, когда ее спасут. И опыт туристических походов сказался.
Старший сержант Матюшин крепко держал веревку, которую на другом конце удерживал кто-то из солдат. Смена старшему сержанту пока не требовалась, и Виктор Юрьевич присел на камень, который сначала потрогал ладонью — не холодный ли. Сидеть на холодных камнях старший лейтенант не рисковал, поскольку имел некоторое время назад контузию спины, и она отзывалась на холод острой болью. Камень был большой, плоский и не очень холодный. Людмила Николаевна, которой места вполне хватило, присела рядом и перевела дыхание. Все-таки при прохождении скалы она задерживала дыхание. Может быть, непроизвольно, но это ей, конечно, мешало.
— Устали, Людмила Николаевна? Отдыхайте, пока солдаты переходить будут. Подстелили бы на камень свою куртку. Она у вас теплая, — проявил Ослябя заботливость командира.
— Вы думаете, мой уступ в скале был более теплым, чем этот камень? После сегодняшней ночи все камни, что лежат на солнце, мне кажутся сковородкой.
— Здоровье себе не подорвали?
— Жива осталась. Это главное. А здоровье вернется, если за ним следить. Заболею — буду лечиться. Мне это легко дается. Без врачей, конечно. Сама…
— Организм, наверное, хорошо настроен. У нас в спецназе даже существуют курсы обучения саморегуляции. Вы чем-то подобным пользуетесь?
— Не совсем подобным. У меня другая методика. Дело в том, что любой организм можно настроить соответствующим образом. Хоть на здоровье, хоть на болезнь. Это и есть моя работа — настройка человеческого организма. То, чем так интересуются наши специалисты по оружию. И не только, как вы утверждаете, наши. Мы с группой, которую я возглавляю, даем стабильные практические результаты, хотя российские стационарные академики, несмотря на эти результаты, признавать нашу методику не желают. Сами они ничего показать и сделать, к сожалению, не могут, а тем, кто что-то делает, Академия наук всячески вредит. И при этом академики возмущаются тем, что государство пытается реформировать их структуру. Ее не реформировать следует, а полностью прикрывать и создавать новую академию наук с новыми членами. Из всего состава сегодняшней академии только двадцать процентов являются ценными научными кадрами. Остальные мешают науке. И создают комиссии по «лженауке», чтобы другим палки в колеса вставлять. Отработанная еще в советские времена система. Наука, как считалось, должна соответствовать идеологии материализма. Хотя настоящая наука давно уже согласна с существованием Бога. И многие настоящие ученые — истинно верующие люди.
Старший лейтенант только плечами пожал.
— Я не могу поддерживать вас в этом разговоре, потому что не имею в этой области нужных знаний, — мягко отказался Ослябя от темы. — Хотя меня интересует, как вы можете настроить организм. Мне, как человеку не просто военному, а офицеру спецназа, хотелось бы ознакомиться с вашими методами. Это может, как я понимаю, иметь практическое значение для того, кому приходится воевать. Причины для любопытства у меня очевидные. Вот я смотрю на вас, Людмила Николаевна, и искренне удивляюсь, да и любой человек удивился бы. Вы так долго просидели на этом каменном уступе. Ночью, когда я разговаривал с вами, у вас зубы стучали так, что я боялся за ваш мобильник. Были опасения, что вы его разжуете. Тогда у нас с вами не было бы телефонной связи. Когда я вытащил вас, вы на ногах стоять не могли. Ноги вас, помнится, не держали, и солдаты вынуждены были вас поддерживать. А уже через короткий промежуток времени вы бежали вместе со всеми солдатами моего взвода полная сил и энергии. Это тоже последствия вашей методологии?
— Именно. Это и есть тот практический результат, который академики не хотят замечать. Хотя методология эта не моя, и вы зря мне ее приписываете. Я только один из разработчиков и продолжателей темы. Своей темы, но в продолжение темы, уже апробированной до меня. Саму методологию разработал профессор Гаряев. Слышали про такого ученого? Петр Петрович сумел добиться основных результатов до того, как его перестали подпускать даже к аппаратуре, которую он создал. И теперь он, доктор наук, профессор, вынужден проводить эксперименты дома. Ему много раз предлагали перебраться за границу, предоставляли там хорошие условия. Но он не пожелал. Он пытается принести пользу своей стране.
— А что он сделал? — спросил старший лейтенант. — Где-то я слышал эту фамилию…
— Он научился считывать специальным лазерным устройством информацию о ДНК человека с фотографии и перекладывать ее в звуковой ряд. У каждого человека есть дома детские фотографии. Петр Петрович предпочитает работать с фотографиями совсем маленьких детей, нескольких месяцев от роду. В этом возрасте ДНК еще чистая и представляет собой программу здорового человеческого развития. А потом взрослому больному человеку предлагается слушать программу своей ДНК в качестве звукового ряда. И это настраивает его, возвращает его ДНК, которая тоже умеет, оказывается, слушать, к своей первооснове, и в итоге излечивает серьезно больного человека. Более того, метод Гаряева останавливает старение организма. Если бы вы видели сами Петра Петровича, вы бы не дали ему больше пятидесяти лет. А ему уже за семьдесят. Конечно, омолодиться и стать юным благодаря этому методу нельзя. А вот остановить старение — возможно. Гаряев на себе испытывал свое оборудование. Тогда ему было около пятидесяти. И до сих пор у него сохраняется такой биологический возраст. Он не стареет. Сколько лет вы мне дадите?
Людмила Николаевна посмотрела на старшего лейтенанта с усмешкой.
— Я просто знаю, что вам сорок три года, но выглядите вы женщиной, которой около тридцати. Наверное, даже чуть-чуть меньше тридцати.
— Вот-вот. Мне было двадцать девять, когда я стала прослушивать записи со звучанием своей ДНК. И это как раз тот возраст, на который я сейчас выгляжу. Так же я выглядела в двадцать девять, когда работала вместе с Гаряевым.
— Значит, сейчас вы с ним не работаете?
— Я себе выбрала другую тематику. Которая и заинтересовала, как я понимаю, военных. Хотя я, как человек, долгое время занимавшийся спортом, разрабатывала свою методологию только для восстановления спортсменов после сложных стартов. У меня более практический подход к применению методики Гаряева. Я занимаюсь не излечением больных, вне зависимости от их болезни, а приведением спортсменов к наилучшей спортивной форме. Пока еще не в массовом масштабе, пока только на экспериментальном уровне. Для этого я также снимаю лазером программу ДНК спортсмена, но не с детской фотографии, а уже с фотографии, когда спортсмен находился в своей наилучшей форме. Переношу эти данные в звуковой ряд, спортсмен слушает, и его ДНК в действительности воспринимает ту самую старую программу. Более того, моим собственным достижением является то, что я сумела использовать фотографии других спортсменов, высококлассных спортсменов, для снятия их ДНК-программ, и эти программы получают ранее ничем не примечательные середнячки в спорте. И показывают удивительные результаты. Но здесь есть опасные моменты косвенного влияния. У каждого народа имеется свой менталитет, и этот менталитет тоже находит свое отражение в ДНК каждого представителя этого народа. Так, у нас получилось, что один добрый, в общем-то человек, но спортсмен среднего уровня, после полугодового прослушивания записи известного американского спортсмена превратился в злобное, жадное и расчетливое существо. Стал стопроцентным американцем. И даже его родители заметили перемену. Но при этом сам спортсмен показывал стабильно высокие спортивные результаты, такие, о которых раньше и мечтать не мог. И мне, чтобы вернуть этого человека в его естественное состояние, тоже пришлось работать с детскими фотографиями спортсмена. Процесс был долгим, но удачным.
— Значит, — серьезно произнес Ослябя, — если снять ДНК-программу больного человека и переслать ее здоровому, здорового тоже можно превратить в инвалида?
Людмила Николаевна невесело усмехнулась.
— Признаться, от военного человека я ждала именно этого вопроса.