На дворе стоял канун рождества, и в подвале дома, в заснеженном Нюрнберге было тихо. Все елочные игрушки и украшения были уже извлечены, а больше людей ничего и не интересовало, поэтому, по их мнению, подвал был пуст и тих.
Старая крыса посмотрела на полсотни маленьких глаз, которые наблюдали за ней из темноты, легла на пол, обвив себя своим голым хвостом, и задумчиво произнесла:
- Вы... Вы все слышали эту историю, но даже не подозреваете, что началась она совершенно иначе. Более того, люди, которые пересказывают ее, разумеется, перевирают ее на свой лад. Впрочем, это понятно. В той войне не было победителей, а они решили скрыть ту постыдную правду от своих потомков. Я одна из немногих, кому удалось выжить, и я расскажу вам все так, как было на самом деле, чтобы вы помнили, и передавали дальше в века, среди нашего народа весть о том, что с ними не может быть примирения. Последняя война началась не здесь, а неподалеку от другого города, с того, что моя мать повстречала моего отца, и на свет появилась я, и шесть моих братьев. Мы были тогда еще лишь пары часов от роду, но позже она успела мне рассказать то, что тогда произошло.
Она немного помолчала, благодарно кивнула своему правнуку, который подтащил к ней зернышко, чтобы она могла подкрепиться, и вгляделась во тьму, царящую в округе. Мысли блуждали и путались, но, сделав над собой усилие, она заставила их течь ровно, и перед глазами поплыли воспоминания...
***
Это был хороший день. Один из тех дней, когда хочется побегать по траве, под ласковыми лучами весеннего солнышка, и подставить спинку легкому ветерку. Мать смотрела на свой выводок, ласково щекоча их усами, когда услышала легкие шаги. Инстинкт подсказал ей то, что сейчас произойдет непоправимое, и она метнулась в сторону от своих детей, чтобы отвести угрозу, которая рыжей молнией метнулась за ней.
Погоня длилась ровно столько, что она перестала чувствовать запах своих малышей, и, развернувшись к коту, она изо всех сил вцепилась ему в лапу. Дикий мяв огласил округу, и уже через несколько секунд на ее шее сомкнулись челюсти вечного врага всего крысиного рода. Однако ее участь была еще не окончательно решена. Придушив свою жертву, кот понес ее к хозяину, чтобы продемонстрировать то, что он не зря занимает свое место в доме.
Слегка придя в себя, она обнаружила, что кот принес ее к постели умирающего мельника, возле которого сидели все три его сына.
Он запрыгнул на кровать, положил свою добычу перед хозяином, и на секунду отвлекся, чтобы лизнуть ему руку.
Этой секунды ей было достаточно, чтобы ринуться прочь, но, обнаружив, что ее никто не собирается догонять, она остановилась и прислушалась.
- Дети мои, я умираю. Я прожил хорошую жизнь, и не жалею об этом. Наверняка вы уже думали о том, что я оставлю вам в наследство, и, чтобы не было споров и ссор между вами, я решил разделить все так... Мой старший сын, ты получишь мою мельницу. Будешь молоть зерно, и продавать муку людям. В этом тебе поможет твой средний брат, которому я завещаю осла и повозку. Ваш младший брат еще настолько мал, что вам придется заботиться о нем, но чтобы не было ссоры, ему я завещаю нашего кота, который охраняет мельницу от крыс и мышей. Так вы все будете зависеть друг от друга, и всегда сможете поддержать братьев.
Беззвучно крыса покинула дом, пока ненавистный кот не вспомнил о своей добыче, и не пустился в новую погоню. Лапы сами несли ее в сторону норы, и она надеялась лишь на то, что отец ее малюток успел вернуться и защитить их крох.
Вбежав в нору, она успокоилась, увидев, что за время ее отсутствия ничего непоправимого не произошло, и, при появлении своего избранника, она поманила его тонким коготком.
- В чем дело? – поинтересовался он.
- Кот чуть не нашел нашу нору. Надо перебираться в более безопасное место.
- Кот? Который?
- С мельницы. Кстати, старый мельник все-таки умер, но для нас это ровным счетом ничего не меняет. Кот остается на месте, как и сыновья мельника.
- Плохо. Этот кот стал заходить слишком далеко от мельницы. Если уходить дальше отсюда, то... Я даже не знаю, куда нам идти. Разве что...
Крыса нетерпеливо провела лапкой по усам.
- Что?
- На север.
Она задумалась.
- Ты имеешь в виду, к северному замку? – уточнила она.
- Да. На службу к Повелителю Крыс.
Нервно потеребив усы, она ответила:
- Сейчас – нельзя. Малыши еще не скоро выдержат такое путешествие, да и... Нельзя идти к нему на службу просто так. Нужно что-то сделать для него, или что-нибудь узнать.
Отец подошел к своим детям, облизал их, и спокойно ответил:
- Мы подождем. А пока, я прослежу, чтобы этот рыжий бандит с мельницы, не приближался к нашей норе.
***
Старая крыса перевела дух, и оглянулась на своих потомков.
- Войны часто начинаются с пустяков, но в этот раз дело не было пустяковым. Отец и мать растили нас, учили добывать себе еду, но, поскольку этот рыжий кот наглел все больше, мы не могли уйти. Он устраивал засады на всех путях, которые мы только могли выбрать. Он совершенно невероятно чувствовал то, куда мы собирались направиться, и оказывался там раньше, чем мы могли покинуть эти неблагополучные края. Как водится – в дело вмешался случай.
Она отвлеклась на то, чтобы разгрызть зерно, и, проглотив половину, продолжила рассказ.
- В дело вмешался случай. Вы еще слишком малы, чтобы сталкиваться с настоящим волшебством, но я с ним столкнулась именно в вашем возрасте. В тот день, я проверяла дорогу не на север от нашей норы, а на восток, к реке – родители объяснили мне, что в тех краях находится город, в котором, с одной стороны, можно и спрятаться, но с другой – в нем есть не один кот, а великое множество. Я решила проверить, действительно ли все так, и вернуться, потом, домой, чтобы рассказать остальным. К тому моменту я уже лишилась двух братьев, а ненавистный кот – куска уха...
Кот. Подранная шерсть кота знавала лучшие времена. Как и его рваное ухо. Чёртовы мыши!
Он ел сыр, лёжа на старых сапогах почившего мельника. Он всегда так делал: ел то, что мог бы съесть его хозяин, да не стащил у своих братьев. В то время как ржавый мышеед этим не гнушался. При старом мельнике такое бы не прошло: он держал всё в своих руках и воли не давал ни животным, ни людям. Крепкий был, не сгибаемый человек, а уж говорил – всё по делу.
Кот жевал твёрдый старый сыр и скучал по хрусту мышиных костей в пасти.
Человек, вверенный ему, спал, раскинувшись на стуле.
Кот знал, что он, из себя, представляет – этот человек. Этот человек, будучи братом двух здоровых мужил, выполняющих всю работу по мельнице, только и делал всю жизнь, что носился по окрестным полям и дул в свою дудку, издавая визг и шипение, подобно старой матери кота. А та, сказать по правде, это делала мерзко, просто отвратно.
Вот только человек этот нужен был ему, временно необходим… Хотя бы, чтоб таскать свободно еду со стола, в случае чего притеревшись к ноге хозяина. Да и привык он к нему.
В тот день всё сложилось как ни кстати. И всё – этот проклятый сыр.
Засветло еще двое братьев мельников затряслись в телеге по направлению к близлежащему городку. Дело ведь было важное! Позапрошлой ночью главный святой отец городища осудил ведьму. Прямо там, не погнушавшись войти в грязный подвал, где ту бестию связанной содержали. Истинно – духовенство ничем не гнушается. Да и осудил её по писанию, не раскаявшуюся, наказал очистить огнём. Народ захотел, чтоб на площади…
Весть о том пошла ещё с прошлого утра и с сёл потянулись зеваки, как на представление. Оба мельника выехали аккурат на следующее утро, до первых петухов, поспев на площадь, кишащую собравшимися зрителями, к возведению ведьмы на эшафот. У эшафота стояла большая железная клеть на телеге, которую до этого катали по городу на обозрение всем прохожим. Оба брата протиснулись (крепкие мельники умели толкаться локтями) к самым доскам помоста и стали ждать.
Ведьму под локти вытащили из клети и втолкали к ступеням. Она шла, шатаясь, понурив голову и рыжие волосы, заляпанные грязью, смрадом и тухлыми помоями крыли лицо. И только возведённая к столбу, привязанная, она подняла свою головку - открылась ликом на обозрение. Вздохи, всхлипы и кашель с руганью пролетели в толпе одной волной – вслед за её взглядом – по кругу. Вместо глаз в пустых глазницах торчали два листка клевера. Палач выругался и сорвал лепесток с правого глаза. По щеке заструилась кровь. Палач отпрянул и, нащупав рукою приготовленный заранее факел, забыв о словах обвинения, ткнул огнём в сухое сено. Затем попятился, оступился и, рухнув с парапета, сломал себе шею. Но дело было сделано.
Пламя вспыхнула слева от неё. Люди, вскричав от восторга, стали бросать в неё свои благословенные ругательства ещё громче, посылая в ад чертовку: для пуще благодатного урожая на будущий год. Не только словами бросались люди. Правда плевки и замокревшие овощи, разбивающиеся о её измазанное кровью лицо, не могли потушить пламя, сидящее на волосах и играющее платьем на ветру. Ветер поднялся, стал летать по площади, овевая головы всех собравшихся: и мужчин и женщин и детей. И тогда слово взяла ведьма.
Гулким шипением над площадью пронеслась речь горящей женщины. И ни у кого тогда не было сил произнести ни слова, даже мыши, видевшие это, не пищали. Ведь, когда слово берёт ведьма, его ни у кого не остаётся.
- Вы! Челядь мрака вылупившаяся в сношении мрака своих отцов! Они умерли! Вы умрёте! – тишина, только ветер…
- Но лучше!
Умеет ли зловеще улыбаться жаренное огнём лицо?
Она прокричала:
- Получайте же с частью меня мрак забот своих отцов! Живым от мёртвых привет!
Последние слова – будто пролаяла, сошла на хрип и забурлила.
Голова ведьмы в тот же миг взорвалась как полая тыква с порохом. И горячие куски и капли брызнули на толпу всю зевак, ту т же зашедшуюся визгом, и, затаптывая друг друга, удирающую с площади.
Но, как ни странно, двух мельников у самого подножия помоста брызги не коснулись. Только ветер гулял возле них. Они же, тоже, не будь дураками, ринулись прочь. И смех добрый, последний смех ведьмы, едва заметный, нёся на ветру волосок цвета огня, упал с ним в карман старшего брата.
Добравшись к дому послав, оставшегося сторожить мельницу, брата с вопросами куда подальше, в весьма хмуром настроении стали готовится к трудовому дню. Правда, трудиться было не чем. Была мельница, но вот зерна в округе не было: засушливые неурожаи прошлой осенью встретили амбары селений, а не собранное зерно. Трудное было время: люди стали собирать посеянное весной, из остатков, зерно с полей, да не со своих, а с чужих, фермеры стали сторожить посевы и, то сторожа умудрялись залупить насмерть вора, то вор приходило не один, и на утро сторожа находили в канаве - мёртвым. То зерно что осталось, на мельницу не везли – дорого. Тёрли на камнях по домам, по-маленьку. Жутко жилось людям в тот год. Одна была надежда – на сожжение какой-нибудь ведьмы. Её долго искали и, найдя всё-таки, даже привезли из дальних лесов, что находятся за пределами славной Франции – с лесистых холмов Германии.
Её-то сожгли, а значит – будет урожай, и фермеры не будут убивать друг друга.
Старший брат сунул руку в свой большой карман куртки, достав припасённый на дорогу кусок сыра. Есть ему, после виденного, отчего то (не как всегда) не хотелось, А потому он просто кинул его на стол. И ушёл за дверь.
Рыжий кот так сделал, только если бы наелся до отвалу. Вот он сидел на полу и наблюдал сию нелепость, думая как бы её исправить. Погрызанное, крысачьим отродьем, ухо болезненное ныло и напоминало о вкусе еды, в коею превратился тот грызун. В общем, хотелось есть. Он, не особо стесняясь, влез на стол и стянул сыр. А затем, устроившись на сапогах старого мельника, стал грызть добычу. Пришёл младший сын мельника, нагулявшись и надудевшись вволю и даже не глянув на кота, плюхнулся на стул, да и уснул там разморённый. Кот вернулся к своему занятия. Вот тут-то ему и попался на глаза рыжий волосок, прилипший к сыру. Кот тоже был рыж и свои волосы есть не стеснялся. Что он, собственно и сделал: подумаешь – чуть отдаёт костром, но ведь и мясом – тоже!
Кот поперхнулся и закашлялся, кусок встрял в горле. Сапоги под лапами стали неудобны, всё стало мешать задыхающемуся коту, он привстал на вытянутые лапы и захрипел, толчками выдавливая попавшую в горло шерсть. Стало тошнить, горлом пошла кровь, комната поплыла в глазах кота. Он хрипел.
- Хре…хррее…хррее… хрррр… Хренова шерсть, чтоб её!
И чего это, подумал кот, я тут раскорячился? Он, пошатываясь, опираясь на передние лапы встал, будто человек на задние, помотал головой и огляделся. Моя мельница. Кот вдруг понял, что знал эту мельницу и до того как был котом: помнил, даже, как строил её. Всё в ней было знакомо, каждый угол и каждое бревно. Странное было чувство: будто он – не он. И кот… и не только.
Затем кот оглядел себя. Он заметил, что заметно подрос, всем телом, да и здоровья в нём стало, как у мельника - хоть трёх сыновей строгай! А ещё он заметил, что, как дурак, стоит босой на полу. Он огляделся и упёрся взглядом в старые сапоги. Мои сапоги, подумал кот. Он не торопясь сел на пол и натянул по сапогу на каждую заднюю лапу. И стали они у него, точно ноги, правда голенища сапог заменили ему и штаны. Кот встал, походил туда-сюда и нашёл, что это очень удобно. Он подошёл кадке с водой, окунул в неё лапу и утёр морду. Вглядевшись в своё отражение на воде, решил, что это - не порядок...
Прошагав к старому сундуку, откинул крышку и порывшись в нём, выудил со дна старую мельникову шляпу, ту в которой ходили на праздники.
- Свиньи! Поубиваю крыс! – кот заметил маленькую дырку в шляпе.
Он снова порылся в сундуке и достал длинное белое перо. Подойдёт, решил он, заткнул её за кожаную ленту вокруг тульи, закрыв тем самым дырку на той.
Кот элегантно напялил головной убор на холку, примяв уши, и стал - почти как человек… Только – кот. Он направился к столу взобрался на стул и ухватив кувшин налил себе разбавленного вина в пустуй кружку.
Сын мельника спал. Э-эх, подумал кот, совсем парень от рук отбился, пристроить бы его куда… женить что ли? Он уселся на край стола, уставился в стену, как делал некогда старый мельник, и задумался. Посидев немного, наконец, обернулся.
- Ржуле! Вставай, дряхлый лентяй…
Ржуле, что-то промычал, не открывая глаз.
Кот выпил вина, поставил кружку и спрыгнув на пол прошествовал к спящему.
- Улёгся, как маркиз… учить тебя и учить.
Он поддел ножку наклонённого стула и тот вылетел из под седока.
- Вставай…
Ржуле огляделся спросонья. И заметил кота.
Он уже было подумал, что это ему снится: его рыжий кот – в отцовских сапогах и шляпе с белым пером на боку. Кот вздохнул:
- Пойдём, горемыка. Нас ждут великие дела.
Ржуле же встав с пола, огляделся, рукавом подтёр нос и потянулся взять кота за шкирку.