VI
Нойбауэр сидел в своем кабинете. Напротив него сидел капитан медицинской службы Визе – маленький человек с обезьяньим веснушчатым лицом и потрепанными рыжеватыми усами.
Нойбауэр был не в духе. Опять один из тех неудачных дней, когда буквально все из рук валится. Сообщения в газетах, мягко говоря, невразумительные; Сельма все время ворчит; Фрея бродит по дому, как тень, глаза красные; два адвоката, снимавшие у него в доме помещения под свои конторы, расторгли с ним договор; а теперь еще этот вшивый докторишка явился и чего-то там требует.
– И сколько же вам нужно людей? – пробурчал он.
– Для начала человек шесть. Желательно истощенных физически.
Визе не из их лагеря. Неподалеку от города у него имелась небольшая клиника, и он мнил себя человеком науки. Как и некоторые другие врачи, он проводил опыты на живых людях, и лагерь уже несколько раз поставлял ему для этого заключенных. Визе водил дружбу с бывшим гауляйтером провинции, поэтому никто особенно не интересовался, как он этих людей использует. В полном соответствии с лагерным распорядком трупы потом доставлялись в крематорий, этого было вполне достаточно.
– Вам эти люди нужны для клинических экспериментов? – поинтересовался Нойбауэр.
– Да. Исследования для армии. Пока, конечно, совершенно секретные. – Визе улыбнулся, обнажив под усами неожиданно большие зубы.
– Вот как, секретные, значит. – Нойбауэр засопел. Он терпеть не мог этих выскочек, этих образованных. Повсюду лезут со своей ученостью, оттирают испытанные кадры. – Можете получить сколько угодно, – сказал он. – Мы только рады, коли наши люди еще на что-то годятся. Единственное, что нам от вас потребуется, это запрос на откомандирование.
Визе вытаращил глаза.
– Запрос на откомандирование?
– Ну да. Запрос вышестоящих инстанций, чтобы я мог откомандировать людей в ваше распоряжение.
Нойбауэр с трудом подавил злорадную ухмылку. Он знал, что застигнет Визе врасплох.
– Но я действительно не понимаю, – зачастил докторишка. – Ведь раньше ничего подобного не требовалось.
Нойбауэр и сам прекрасно это знал. Для Визе ничего такого не требовалось, потому что он был дружком гауляйтера. Но гауляйтер тем временем из-за каких-то темных делишек угодил на передовую, и это давало Нойбауэру прекрасную возможность вволю поиздеваться над капитаном медицинской службы.
– Это все чистая формальность, – пояснил он как можно дружелюбней. – Как только армейское руководство даст вам на руки такой запрос, мы вам сразу же предоставим людей.
Визе от этого не было никакого проку – армию он приплел для пущей важности. Нойбауэр и об этом прекрасно знал. Визе начал нервно теребить ус.
– Я совершенно не понимаю. Раньше мне давали людей без всяких запросов.
– Для экспериментов? Кто давал? Я?
– Ну, здесь, в лагере.
– Это, должно быть, какое-то недоразумение. – Нойбауэр схватился за телефон. – Сейчас выясним.
Ничего ему не нужно было выяснять, он и так все знал. Задав несколько вопросов, он положил трубку.
– Все как я и предполагал, господин доктор. Раньше вы запрашивали людей для легких хозяйственных работ, и вы их получали. В таких случаях наше управление трудовых ресурсов не требует никаких формальностей. Мы ежедневно отправляем бригады наших рабочих на десятки предприятий. Люди при этом остаются в лагерном подчинении. А ваш случай – совсем другое дело. Ведь на сей раз вы просите людей для проведения клинических экспериментов. Значит, их необходимо откомандировать. Тем самым люди покинут лагерь уже официально. Но на это мне нужен приказ.
Визе затряс головой.
– Это ведь что в лоб, что по лбу, – втолковывал он, начиная злиться. – Раньше я точно так же брал людей для экспериментов, как и сейчас.
– Мне об этом ничего не известно. – Нойбауэр откинулся в кресле. – Мне известно только то, что значится в документах. И полагаю, будет лучше, если мы оставим это как есть. По-моему, не в ваших интересах привлекать внимание властей к подобной неувязке.
Визе обескураженно умолк. Он сообразил, что сам себя загнал в ловушку.
– А если бы я попросил людей для легких работ, мне бы их дали? – додумался он наконец.
– Разумеется. Для того мы и держим управление трудовых ресурсов.
– Хорошо. В таком случае я прошу дать мне шесть человек для легких работ.
– Но, господин капитан! – возразил Нойбауэр с укоризной и плохо скрытым злорадством в голосе. – Мне, по совести сказать, не вполне ясны причины, побуждающие вас так быстро менять решения. Сперва вы хотите людей физически ослабленных, а теперь вдруг просите людей для легких работ. Это совсем не одно и то же! Ежели у нас кто физически ослаблен, так он даже чулки штопать не в силах, это уж вы мне поверьте. Ведь у нас тут трудовое воспитательное учреждение, железный прусский порядок…
Визе сглотнул, в сердцах вскочил и схватился за шляпу. Нойбауэр тоже поднялся. Он был доволен, что разозлил Визе. Но делать этого человека своим врагом вовсе не входило в его намерения. Кто знает, вдруг бывший гауляйтер снова окажется в фаворе.
– У меня есть другое предложение, господин доктор, – произнес он миролюбиво.
Визе обернулся. Он был бледен. Веснушки резко обозначились на его мучнистом лице.
– Да?
– Раз уж вам так необходимы люди, можете поискать добровольцев. Это избавит нас от лишних формальностей. Если заключенный сам хочет послужить науке, мы препятствовать не будем. Это, конечно, не вполне официально, но это уж моя забота, не бог весть какая ценность, особенно эти дармоеды из Малого лагеря. Пусть только подпишут соответствующее заявление, и дело с концом.
Визе ответил не сразу.
– В этом случае не требуется даже оплата за использование рабочей силы, – радушно добавил Нойбауэр. – Официально люди как бы остаются в лагере. Видите, я делаю что могу.
Визе все еще смотрел недоверчиво.
– Не знаю, почему вы вдруг так со мной суровы. Я служу родине…
– Мы все служим родине. И я вовсе не суров. Но порядок есть порядок. Канцелярская рутина. Для научного светила вроде вас это, может, и ерунда, а для нас, бюрократов, знаете, от этого иной раз жизнь зависит.
– Так я могу забрать шестерых добровольцев?
– Шестерых и даже больше, если хотите… И я даже дам в провожатые нашего лучшего лагерного гида – он отведет вас в Малый лагерь. Это оберштурмфюрер Вебер. В высшей степени способный офицер.
– Очень хорошо. Благодарю вас.
– Полноте, какие благодарности! Приятно было побеседовать.
Визе ушел. Нойбауэр тут же схватился за телефон и проинструктировал Вебера.
– Только не мешайте ему, пусть побегает. Никаких приказов! Одни добровольцы. По мне так пусть уговаривает хоть до чахоточного кашля! А уж если желающих не найдется, что ж, мы ничем не сможем помочь.
Кладя трубку, он довольно ухмыльнулся. Плохого настроения как не бывало. Приятно было показать одному из этих выскочек, кто чего стоит. А с добровольцами вообще идея прекрасная. Пусть теперь попробует хоть кого-то уломать. В лагере почти все знают, что это за эксперименты. Даже лагерный врач – тоже, между прочим, считает себя ученым, – но когда ему для экспериментов здоровые люди нужны, арестантов даже не спрашивает, сразу за ворота бежит. Нойбауэр снова ухмыльнулся и решил завтра обязательно разузнать, что из всего этого вышло.
* * *
– А дырку видно? – допытывался Лебенталь.
– Почти нет, – заверил Бергер. – СС точно не разглядит. Последний зуб. И челюсти уже свело.
Они положили труп Ломана возле барака. Утренняя поверка прошла. Ждали труповозку.
Рядом с пятьсот девятым стоял Агасфер. Губы его почти беззвучно шевелились.
– За него можешь кадиш не читать, отец, – заявил пятьсот девятый. – Он вообще был протестант.
Агасфер поднял на него глаза.
– Ничего. Ему не повредит, – спокойно ответил он и забормотал дальше.
Появился и Бухер. Следом за ним шел Карел, мальчонка из Чехословакии. Ноги у него были тоненькие как спички, а лицо, сморщенное в кулачок, смотрело с огромного, тяжелого черепа.
– Возвращайся в барак, Карел, – сказал пятьсот девятый. – Тебе тут холодно.
Мальчишка замотал головой и подошел поближе. Пятьсот девятый знал, почему тот не хочет уходить. Ломан иногда делился с Карелом своей пайкой. А здесь, сейчас, были похороны Ломана. Путь на кладбище, венки и цветы, их терпкий аромат, молитвы и поминальный плач, – все было тут, воплотившись в том единственном, что они только и могли сделать: стоять молча и сухими очами смотреть на мертвое тело, распростертое под утренним солнцем.
– Машина идет, – сказал Бергер.
Раньше трупы из лагеря убирали носильщики; потом, когда мертвецов поприбавилось, носильщикам дали телегу, запряженную сивой клячей. Но кляча сдохла, и теперь ее заменил старенький, видавший виды грузовичок, борта которого нарастили дощатой обрешеткой – таким манером возят с бойни мясные туши. Грузовичок переползал от барака к бараку, подбирая трупы.
– А носильщики там?
– Нет.
– Значит, самим грузить. Зовите Вестхофа и Майера.
– Башмаки! – взволнованно прошептал вдруг Лебенталь. – Вот черт, про башмаки забыли! Они еще сгодиться могут…
– Точно. Но он должен быть обутый. Заменить есть чем?
– В бараке осталась какая-то рвань, от Бухсбаума. Сейчас принесу.
– А вы пока встаньте вокруг, загородите, – распорядился пятьсот девятый. – И следите, чтобы никто меня не видел.
Он встал на колени у ног Ломана. Остальные обступили его полукольцом так, чтобы ни с грузовика, который остановился сейчас у семнадцатого барака, ни с ближайших пулеметных вышек ничего не было видно. Башмаки снялись легко, они были Ломану велики – вместо ног у того давно уже были одни кости.
– Другие где? Скорей же, Лео!
– Сейчас.
Лебенталь уже вышел из барака. Драную пару он нес под робой. Протиснувшись в кружок, он как бы невзначай встал над пятьсот девятым и выронил башмаки. Пятьсот девятый тут же сунул ему другие, Лебенталь прикрыл их полами куртки, утолкал понадежнее под мышку и отправился обратно в барак. Пятьсот девятый натянул Ломану на ноги рваные башмаки Бухсбаума и, пошатнувшись, встал. Грузовик уже остановился перед восемнадцатым бараком.
– Кто за рулем?
– Да сам начальник. Штрошнайдер.
Лебенталь возвратился из барака.
– И как это мы могли позабыть! – укоризненно бросил он пятьсот девятому. – Подошвы еще почти новые.
– Продать сможем?
– Обменять.
– И то хорошо.
Грузовик подъезжал все ближе. Ломан лежал на солнце. Рот был приоткрыт и слегка перекошен, один глаз тускло выглядывал из-под века, как желтая роговая пуговица. Никто ничего не говорил. Все только смотрели на Ломана. А он был уже далеко, бесконечно далеко.
Мертвецов из секций «Б» и «В» уже погрузили.
– Шевелись! – орал Штрошнайдер. – Ждете, когда вам проповедь прочтут? А ну, забрасывайте ваших жмуриков.
– Пошли, – сказал Бергер.
В их секции «Г» было этим утром только четыре трупа. Для первых троих место еще нашлось. Но сейчас все было забито. Ветераны не знали, как погрузить Ломана. Трупы лежали плотными штабелями до самого верха. Большинство уже застыли.
– Наверх забрасывай! – надрывался Штрошнайдер. – Или, может, вас поторопить? Пусть двое-трое наверх залезут, у-у, тунеядцы поганые! У вас тут одна работа – подыхать да грузить, так вы и с той не справляетесь!
Погрузить Ломана снизу не было никакой возможности.
– Бухер! Вестхоф! – приказал пятьсот девятый. – Лезьте!
Они снова положили тело на землю. Лебенталь, пятьсот девятый, Агасфер и Бергер помогли Бухеру и Вестхофу забраться в кузов. Бухер был уже почти наверху, но оскользнулся и потерял равновесие. В поисках опоры он ухватился за что попало, но труп, за который он пытался удержаться, еще не застыл и медленно пополз вместе с Бухером вниз. Было что-то ужасное и одновременно кощунственное в этом медленном, безвольном сползании на землю мертвого тела, безразличного ко всему и необычайно податливого.
– Какого черта! – взревел Штрошнайдер. – Это еще что за свинство!
– Скорее, Бухер! – шепнул Бергер. – Давай еще раз.
Пыхтя, они снова подсадили Бухера. На сей раз ему удалось удержаться.
– Сперва эту, – командовал пятьсот девятый, кивнув на упавшее тело. – Она еще мягкая. Ее легче затолкать.
Это было тело женщины. Она оказалась тяжелей, чем обычные лагерные покойники. У нее даже губы были. Она умерла, а не околела с голоду. У нее были настоящие груди, а не пустые мешки кожи. Нет, она не из женского отделения, что граничило с Малым лагерем. Видимо, она из обменного лагеря для евреев, ждавших выезда в Латинскую Америку. Там разрешалось даже жить семьями.
Штрошнайдер вылез из кабины и посмотрел на женщину.
– Что, может, позабавиться решили, у-у, козлы!
Весьма довольный своей шуткой, он расхохотался. Как надзиратель трупоуборочной команды, он вовсе не обязан был сам водить грузовик, но он это делал, потому что любил ездить. Раньше он был шофером, и теперь садился за руль при любой возможности. Кстати, когда он был за рулем, у него и настроение поднималось.
Ввосьмером они наконец-то снова взгромоздили мягкий труп в кузов. Они так изнемогли, что дрожали от усталости. Потом, не обращая внимания на Штрошнайдера, который жевал табак и сплевывал на них буроватую липкую жижу, подняли Ломана. После женщины он показался почти невесомым.
– Закрепите его, – шептал Бергер. – Руку ему куда-нибудь просуньте.
Им удалось просунуть руку Ломана в ячейку дощатой обрешетки. Конечно, рука теперь неуклюже торчала из кузова, зато тело было надежно закреплено.
– Готово, – сказал Бухер и рухнул вниз.
– Ну что, пугала огородные, управились?
Штрошнайдер рассмеялся. Десять дергающихся скелетов напомнили ему огородные пугала, которые тащат одиннадцатое, застывшее.
– Ах вы, пугала, – повторил он и посмотрел на ветеранов. Никто из них не смеялся. Они только молча пыхтели, уставившись на задний борт грузовика, откуда торчали ноги мертвецов. Много ног. Была среди них и пара детских, в грязных белых ботиночках.
– Ну, – сказал Штрошнайдер, забираясь в кабину, – кто из вас, тифозников вонючих, следующим будет?
Никто не ответил. Хорошее настроение Штрошнайдера портилось.
– Вот говнюки! – пробурчал он. – Даже на это ума не хватает.
И в сердцах дал полный газ. Мотор загрохотал пулеметной очередью. Скелеты бросились врассыпную. Штрошнайдер удовлетворенно кивнул и вывел машину на дорогу.
Они стояли в сизом бензиновом чаду. Лебенталь кашлял.
– У-у, боров разъевшийся, – негодовал он.
А пятьсот девятый и не думал уходить из дымного облака:
– А что, наверно, от вшей хорошо!
Грузовик удалялся к крематорию. Рука Ломана торчала из кузова сбоку. Грузовик подпрыгивал на ухабах, и рука дергалась, будто машет.
Пятьсот девятый провожал машину глазами. Он нащупал в кармане золотую коронку. В какой-то миг ему показалось, что она тоже должна исчезнуть вместе с Ломаном. Лебенталь все кашлял. Пятьсот девятый повернулся. В кармане он нащупал еще и хлеб – тот самый, со вчерашнего вечера. Все еще не съеден. Он нащупал его – и почему-то не почувствовал утешения.
– Так что там с ботинками, Лео? – спросил он. – На что они потянут?
Бергер направлялся в крематорий, как вдруг увидел Вебера и Визе. Он тут же приковылял обратно.
– Вебер идет! С Хандке и каким-то штатским! По-моему, это тот самый лекарь-живодер. Берегитесь!
В бараках поднялся переполох. Старшие офицеры СС почти никогда не появлялись в Малом лагере. Каждый знал – просто так они не приходят.
– Агасфер! – крикнул пятьсот девятый. – Овчарку спрячь!
– Думаешь, они пойдут по баракам?
– Может, и нет. Но с ними штатский.
– А далеко они? – спросил Агасфер. – Успеем?
– Успеешь. Только быстро.