Бэнни сидел рядом с отцом, и мысли роились в его голове, перепрыгивая с одного вопроса на другой, подобно тому как скачет в поле кузнечик с одной травинки на другую. Вот мчится, точно сумасшедший, зайчонок; у него уши такой же длины, как у мула; почему они так прозрачны на солнце и такие ярко-розовые? А там, на изгороди сорокопут – и все время забавно хлопает крыльям и, то распуская их, то складывая… Для чего он это делает?… А вот на дороге лежит изуродованное тело земляной белки. Она, наверно, перебегала дорогу и попала под автомобиль, а теперь через нее будут проезжать другие автомобили, и скоро от нее ничего не останется; она превратится в пыль, и ветер развеет ее по дороге… Отцу нечего об этом говорить: он скажет, что белки разводят чуму, т. е. не сами белки, а блохи, которые на них; время от времени бывают случаи этой болезни, но газетам запрещают о них писать, так как это производит тяжелое впечатление.
Мальчик думал об этом маленьком жалком существе, жизнь которого погасла так внезапно… Как это жестоко и удивительно, что все существа растут и становятся сильными «так просто», из ничего, по-видимому, – по крайней мере отец не мог этого объяснить и говорил, что никто не может… Вот на дороге воз с домашним скарбом; он двигался им навстречу, к большому неудовольствию отца; но Бэнни обрадовался, увидав двух мальчиков его возраста, которые сидели на возу и спокойно смотрели на него равнодушными глазами. Худые, бледные мальчики, у которых был такой вид, точно они никогда не ели досыта… Почему бывают бедные люди и почему, если они бедные, им никто не помогает? «Свет устроен так, что каждый должен помогать сам себе», – объяснил ему отец.
«Бэнни» – было имя, которое дала мальчику его мать, когда он был совсем крошкой, потому что он был тепленький, мягонький и смугленький. Она одевала его в мягкие легкие коричневые с белыми воротниками и кушаками костюмчики. Теперь, когда ему минуло уже тринадцать лет, он протестовал против такого детского имени, и его товарищи сократили окончание и сделали из него просто Бэн – и это имя так за ним и осталось. Это был хорошенький мальчик с густыми каштановыми кудрями, развеваемыми ветром, с большими карими блестящими глазами, румяный и загорелый, потому что большую часть времени он проводил на воздухе. В школу он не ходил – у него дома был воспитатель, так как ему предстояло в будущем занять в свете то место, которое теперь принадлежало его отцу; и он часто сопровождал отца в его поездках, чтобы понемногу входить в курс всех его дел. И как чудесны, бесконечно чудесны были эти сцены! Столько новых лиц, столько новых, неизвестных ему сторон человеческой жизни. Они проезжали через города и деревни, – замечательные города и деревни, с людьми, домами, автомобилями, лошадьми, вывесками и плакатами. По обеим сторонам дороги – плакаты; на каждом перекрестке указательные столбы с длинным, подробным перечнем всех мест, куда ведет данная дорога, – настоящий урок географии. И целый ряд высчитанных расстояний, по которым вы могли всегда проверить самым точным образом ваш путь, весь ваш маршрут, – это был урок арифметики. Далее, плакаты с целым рядом путевых сообщений, предупреждающих вас обо всех опасных местах: неожиданных поворотах, скользких спусках, перекрещивающихся железнодорожных путях. Через самую дорогу были переброшены укрепленные на высоких столбах и освещенные электрическими лампочками надписи: «Лома Виста». «Добро пожаловать к нам». А дальше, при выезде: «Лома Виста – граница города». «До свидания. Счастливого пути. Опять приезжайте к нам».
И не было конца объявлениям, цель которых – разнообразить ваше путешествие: «Впереди великолепный вид; готовьте "Кодак"». И вы искали вид, а когда находили, никогда не знали, тот ли это самый, о котором гласило объявление. Фабрикант автомобильных шин выставил большую деревянную фигуру мальчика с развевающимся флагом в руке. Отец сказал, что этот мальчик очень похож на Бэнни, а Бэнни нашел, что он больше похож на Джека Лондона, портрет которого он видел в одном журнале. Другой фабрикант шин на каждом перекрестке дорог, ведущих в соседний город, водрузил по большой, тоже сделанной из дерева, раскрытой книге, на которой, кроме названия фабрики и магазина, давались вам еще поучительные сведения, касавшиеся данной местности и ее истории. Вы могли узнать из нее, что Цитрус был тем пунктом, где были выращены первые калифорнийские апельсины, что Санта-Розита обладала лучшими источниками радия во всей восточной части Скалистых гор, что на окраинах Крошент-Сити отец Юпитера Серра в 1769 году обратил v христианство две тысячи индейцев.
Вы узнали далее, что и теперь еще были люди, старавшиеся обращать своих ближних в свою веру; об этом гласили плакаты и надписи, украшавшие скалы и железнодорожные мосты: «Приготовься к встрече с твоим господом», – и тут же рядом объявление железнодорожной компании: «Здесь пересекаются железнодорожные пути. Остановись. Смотри. Слушай». Отец объяснил, что железнодорожная компания предпочитает, чтобы встреча с богом произошла в другом месте, так как чересчур серьезное отношение к религиозным вопросам в этом месте может повлечь за собой печальные последствия. На одном из придорожных плакатов стояло: «Иисус ждет», а дальше начинался ряд бесчисленных объявлений, касавшихся обедов, ресторанов, гостиниц, – забавные объявления вроде: ресторан «Собачья конура», «Горшок с омарами» и т. п., доказывавшие, что люди очень любили покушать и приходили в веселое, шутливое настроение при одной мысли о еде. И каких только не было гостиниц. «Капля росы», «Случайный приют», «Надо торопиться» и пр. и пр. И тут же дух беззаботного веселья и непритязательных шуток встречал вас, когда вы входили в эти гостиницы. Внутренние их стены тоже были испещрены разными надписями вроде: «Богу мы верим, всем другим за наличные», «Не браните наш кофе: настанет день, когда и вы тоже будете стары и слабы», «Мы заключили с нашим банком условие: он не продает супов, а мы не учитываем чеков», и многое в этом роде.
VI
Теперь они ехали по широкой долине; на целые мили тянулись пшеничные поля, зеленевшие в лучах майского солнца. Вдали среди группы деревьев виднелись там и сям крыши домов. «Если вы ищете уютный дом, – гласил плакат, – то поспешите в Санта-Инес – хорошая вода, дешевая земля и семь церквей. За справками обращайтесь к "Спрукс и Никельсон"».
Скоро дорога сделалась значительно шире; посредине ее протянулся ряд деревьев, по обеим сторонам выстроились домишки. «Если будете ехать медленно, увидите наш город; если помчитесь быстро, увидите нашу тюрьму», – предупреждал один огромный плакат. Отец замедлил ход до двадцати пяти миль в час, так как он знал, что городские власти любили прибегать к такого рода приему: подстерегали приезжавших в их город автомобилистов, и в тех случаях, когда они не были знакомы с правилами езды в городе и не изменяли сразу хода своих машин, с них взыскивали большой денежный штраф, и деньги шли на выпивку этих грабителей нового типа. И с ними отец собирался вести серьезную борьбу: он говорил, что все эти штрафы должны идти государству на исправление дорог.
«Деловой центр города. 15 миль в час». Главная улица Санта-Инес представляла двойную аллею с двумя рядами автомобилей, стоявших так плотно один к другому, что новоприбывшим приходилось ждать, пока какой-нибудь из стоявших автомобилей не даст заднего хода и не выедет из ряда, и тогда тотчас же торопливо занимать освободившееся место. Вдвинув, наконец, свой автомобиль, куда ему полагалось, Росс снял свое пальто, аккуратно сложил его, заправил рукава внутрь, – что он никогда не забывал делать после того, как сделался владельцем универсального магазина, который заключал в себе и отделение мужского верхнего платья. Он и Бэнни аккуратно уложили свои пальто в заднем отделении автомобиля и, заперев его на ключ, направились по пешеходной дорожке вниз по аллее мимо магазинов.
Санта-Инес был одним из городов Соединенных Штатов, и выставленные здесь на продажу вещи были точно такими же вещами, какие вы могли видеть в витринах других главных улиц, – «рекламированные» товары национального производства. Владелец ранчо приезжал в город в рекламированном, национального производства автомобиле, ускорял его ход, нажимая на педаль своим рекламированным, национального производства башмаком. В книжном киоске он находил выставку рекламированных журналов, содержащих все национально рекламированные объявления о национально рекламированных вещах, которые он повезет отсюда в свое ранчо.
Только очень немногие подробности придавали Санта-Инес характер западного города: ширина улиц, совершенно новые магазины, сверкающие белизной своих стекол усовершенствованные электрические фонари, висевшие посреди улиц; и тут же вы могли встретить человека в широкополой шляпе – низкорослого индейца, шамкающего на ходу губами, и одинокую фигуру ковбоя. «Элит-кафе» – гласила белая вывеска над одной из дверей; а на окне, на самом стекле, было написано масляной краской: «Вафли», и у дверей висело «меню» с обозначением цен всех тех блюд, которые вы могли получить здесь. В самом кафе вдоль одной стены были расставлены столики, а у другой стены помещалась стойка, и перед ней ряд широких спин без пиджаков с перекрещенными на рубашках подтяжками, восседавших на высоких табуретах. Здесь, у стойки, можно было поесть, и Росс с мальчиком поспешили занять два свободных табурета.
В таком месте, как это, Росс чувствовал себя в своей сфере. Ему доставляло удовольствие пошутить со служанками – он всегда умел сказать что-нибудь забавное, придумывая смешные названия кушаньям: «Пожалуйста, чтобы яйца смотрели на меня во все глаза», – говорил он, заказывая яичницу-глазунью. «Заверните ребеночка в одеяльце», – внушал он и смеялся над усилиями служанки догадаться, что это означает сваренное вкрутую яйцо, положенное между двумя ломтиками хлеба. Он оживленно болтал со своим соседом-ранчеро, спрашивая его о всходах пшеницы и о предлагавшихся ценах на апельсины и орехи; все эти вопросы его очень интересовали как торговца нефтью, которому важно знать, насколько будут обеспечены деньгами его покупатели. Росс был и землевладельцем и собирался еще «прикупить кусочек», так как он считал, что вся Южная Калифорния содержит в своих недрах нефть и что рано или поздно здесь будет нефтяное царство.
Но сейчас они опаздывали, у них не было времени шутить. Росс спросил себе жареного зайца, но Бэнни не захотел его есть – не из-за каких-нибудь предубеждений, а потому, что в это утро он видел на дороге раздавленного зайчонка. Бэнни выбрал жареную свинину, потому что он никогда не видел мертвой свиньи. Ему подали на блюде два ломтика мяса с картофельным пюре, положенным горкой – с ямкой наверху, в которую был налит сладкий, коричневого цвета, соус, и немного рубленой свеклы с листиком салата, политым яблочной подливкой. Служанка принесла ему добавочную порцию, так как ей понравился этот веселый загорелый мальчик с розовыми щеками, с растрепавшимися от ветра кудрями, с нежно очерченным, как у девочки, ртом, с живыми блестящими карими глазами, которые с интересом оглядывали все в комнате: и надписи на стенах, и бутылки с ягодным сиропом, и куски пирога, и толстую веселую служанку, и другую, худенькую, с усталым лицом, которая прислуживала ему. Он смешил ее, рассказывая о прятавшихся в кустах агентах, следящих за автомобилистами, и о той – погоне, свидетелями которой они с отцом были. В свою очередь, она рассказала ему о тех преследованиях, каким подвергаются автомобилисты при въезде в их город. Сосед Бэнни как раз попал в лапы властей и должен был заплатить штраф в десять долларов. Сосед тоже принял участие в разговоре, и, таким образом, им, было о чем поговорить, пока Бэнни кончал свой обед, запивая кусок торта с изюмом стаканом молока. Вставая из-за стойки, Росс дал служанке «на чай» полдоллара, что для этого кафе было совершенно неслыханной щедростью и казалось даже чуть ли не безнравственным. Тем не менее служанка деньги взяла.
Теперь они ехали очень осторожно, пока не миновали тех мест, где могли опасаться засады, а потом прибавили ходу и покатили по широкому бульвару, под названием «Миссионерская дорога», вдоль которой на высоких столбах висели бронзовые колокольчики. Эта часть пути изобиловала живописными названиями вроде: «Дорога Чертова сада», «Граница Кругосветной поездки», «Вершина Весенней горы», «Дорога Снежной бухты», «Дорога Фигового дерева», «Заячьего следа» и пр. и пр. Была также и «Телеграфная дорога», – название, взволновавшее мальчика, так как он читал, как во время одной гражданской войны сражались за обладание «Телеграфной дорогой», и, когда они по ней ехали, он представлял себе отряды пехоты, прятавшиеся в кустах, и мчавшуюся по полям кавалерию; он не мог усидеть спокойно на месте и не замечал, что толкает отца. «В чем дело? Что с тобой?» – спрашивал тот. «Ничего, папочка, я просто так, думал о чем-то». – «Забавный ребенок. Не может не фантазировать».
Встречались также и испанские названия, ревностно охраняемые благочестивыми жителями. Бэнни понимал их, потому что учился по-испански, так как ему предстояло впоследствии иметь дело с рабочими-мексиканцами. «El Camino Real» – означало «Королевскую Большую дорогу». «Verdugo Canon» – означало «Палач».
– Что здесь произошло, папочка? – спрашивал Бэнни. Но папочка не знал истории. Он разделял в этом отношении мнение одного из фабрикантов рекламированных автомобилей национального производства, что история, в большинстве случаев, сущая ерунда.
VII
Дорога, залитая асфальтом, накалилась от зноя и сверкала пред вами, точно широкий водяной поток. По обеим ее сторонам тянулись апельсинные рощи: в темно-зеленой глянцевитой листве горели золотом плоды последнего урожая и белели снежные хлопья нового цветения – нежные цветы новых завязей, и с каждым дуновением ветра до вас доносился их упоительный, сладкий аромат. Дальше шли ореховые рощи – ветвистые деревья с широкими листьями, бросавшие густую тень на тщательно разрыхленную под ними землю. За ними целые изгороди из роз в восемь и десять футов вышиною, сплошь покрытые цветами. Еще дальше – высокие тонкие эвкалипты с длинными узкими листьями, со странной чешуйчатой корой, которая отваливается большими кусками и оставляет стволы голыми.
Теперь вам надо было замедлить ход и быть начеку, так как здесь пересекались несколько дорог и вам все время приходилось лавировать и делать ряд тонких расчетов, чтобы не столкнуться с мчащимся на вас автомобилем, и при этом так, чтобы не быть в следующий затем момент перерезанным надвое тем автомобилем, который мчался на вас сбоку.
Было страшно интересно следить за тем, как папочка справлялся со всеми этими трудностями, и, догадываясь о его намерениях, смотреть, с каким искусством он приводит их в исполнение.
Города попадались через каждые пять-десять минут, и вам приходилось все время сообразоваться с той скоростью, которая допускалась при въезде и выезде из каждого города и которая могла бы привести в уныние самую неповоротливую черепаху. Автомобильная дорога шла по главной улице каждого города, – отец полагал, что на этом настояли хозяева магазинов, рассчитывая, что вы выйдете из экипажа и что-нибудь купите. Если бы ваша дорога проходила по окраинам города, чтобы избежать большого скопления экипажей на главной улице, то все эти торговцы перекочевали бы туда. Порой они делали надписи, указывавшие, что ваша дорога поворачивает в ту или другую сторону, – чтобы привлечь автомобилиста в другую торговую улицу, – а когда вы доезжали до ее конца, то видели другую надпись, заставлявшую вас возвращаться назад на вашу прежнюю дорогу. Отец относился к таким уловкам с благодушной снисходительностью человека, который готов посмотреть, как попадутся в ловушку другие, но который не попадется в нее сам.
Обычно каждый город состоял из нескольких десятков, сотен или тысяч безукоризненно правильных прямоугольных кварталов, разделенных на безукоризненно правильные прямоугольные участки, и в каждом из них находился домик новейшей конструкции с зеленой лужайкой перед окнами и хозяйкой дома, поливающей эту лужайку.
На городских окраинах находились еще свободные площади, подразделенные на участки и украшенные красными и желтыми флагами, весело развевающимися по ветру, а затем красные и желтые плакаты с целым рядом вопросов и ответов. Все они отличались крайней категоричностью и краткостью. Так, например: «Газ? – Есть». «Вода? – Самая лучшая». «Освещение? – Прекрасное». «Школы? – Строятся». «Виды? – Заткнут за пояс альпийские» и т. д. Тут же, у дороги, маленькое бюро, или попросту палатка, и перед ней подвижной молодой человек с блокнотом и универсальным пером, готовый после минутного разговора написать вам контракт на продажу участка. Хозяева этих дополнительных участков приобрели их по тысяче долларов за акр, но стоило им развесить свои флаги и устроить палатку, как каждый акр возрос до 1675 долларов. Это объяснил мальчику отец с обычной своей снисходительностью. Да, это была замечательная страна.