Из-за двери раздался шум выходящих из зала людей. Их кастинг закончился. Еще пара минут и пойдет следующая группа. Мир тихо зарычал про себя, а потом рванул дверь. Страх бросил ему вызов. И Мир собирался его принять.
2.
Петр устроился довольно далеко от сцены, на которой, собственно, происходило действо. Ни лучика света, ни единого взгляда в его сторону. Да, кое-кто знал, кто именно будет играть лорда Генри, и это уже даже не обсуждалось. Как не обсуждалось право Страхова-старшего выбирать того, кто получит роль Дориана.
Десятеро. Ровные легкие шаги. Но только Мир сразу привлек внимание продюсеров и отца. И это в общем логично. Потому что так, как Мир, не способен двигаться никто. Так, точно он вообще не касается сцены.
Блядь…
Петр выматерился про себя, чувствуя, как поднимается из глубин души то самое, что заставило его снова встретиться с Миром. То самое, темное, жгучее, больше похожее на ненависть, но такое… сладкое чувство. Оно прошивало все тело насквозь, и отчего-то вдруг подумалось: так ли чувствовал себя Макс, когда впервые увидел Мира? Так ли чувствовал себя Влад Андреевич? Нет, старший Соколовский, наверное, все же не так. Вряд ли ему хотелось схватить тонкого звонкого мальчишку и, повалив на пыльный дощатый пол, оттрахать так, чтоб каждый нерв звенел.
Это было даже забавно с одной стороны наблюдать за собственными переменами. Сначала с удивлением, потом с некоторой долей скепсиса, а потом и со страхом. Петр усмехнулся невольному каламбуру. Как же, со страхом…
По просьбе отца он ненадолго вернулся из Тель-Авива, где снимался в мега-популярном сериале. Тот попросил помочь с подбором актеров для какого-то спектакля, мотивируя просьбу тем, что никто лучше сына не знает столько талантливого молодняка. Петр приехал. И на следующий же день был утащен Данькиной младшей сестрой на Московские недели моды. И вот там это и произошло. Аля сверкала глазищами и без умолку тараторила, что больше всего на свете хотела бы дефилировать по подиуму в шмотках от Ратмира Бикбаева, и что после того, как он ушел от Пластининой, уже успел засветиться, стать популярным среди «золотой молодежи», открыть собственный бутик, при том с благословения старика Юдашкина.
Он с трудом досидел до конца показа, и когда в конце модели выстроились, чтобы поприветствовать мастера — опешил. Совсем другим он помнил Мира. И вот этот вот молодой мужчина, такой уверенный, такой… другой — это Мир? Раздающий обаятельные улыбки, стреляющий глазищами, принимающий огромные букеты цветов… Это точно Ратмир?
Это был шок. Самый настоящий шок. Пожалуй, даже круче чем тот, который он испытал, когда понял, что больше не нуждается в Максе. К утру для себя он все решил. И пусть решение было на всю голову странным. Пусть это было попросту безумием, на самом-то деле. Плевать. Он позвонил своему агенту, попросил взять тайм-аут в съемках и остался. Чтобы сыграть лорда Генри в постановке отца при условии, что Дориана Грея укажет сам. И отец согласился. Слишком популярным к этому моменту стал Страхов-младший. Слишком многие хотели заполучить его в фильм. Или в театр.
Накатило. Схлынуло.
Петр открыл глаза и снова посмотрел на сцену. Что и требовалось доказать. Все смотрят только на Мира. Все всегда смотрят только на Мира. Соперников он не терпит. Есть только он. И никого больше.
********
Танец? Легко. Может, еще басню прочитать? Ах, нет, только спеть… Пожалуйста. Отца когда-то учили петь для театральной сцены, петь партии из мюзиклов. И в свою очередь он научил этому Мира. Пусть у него не самый сильный голос, но он умеет им пользоваться так, что это не кажется недостатком.
Мир поймал заинтересованный взгляд режиссера и усмехнулся про себя, чувствуя, как в крови бьется веселая злость. О, да, он знал, что привлекает внимание. ВСЕ внимание. Наивная улыбка, чистый взгляд — воплощение юного Дориана. И сразу следом — средоточие всех грехов и порока. Всего лишь чуть по-другому развернуть плечи и голову. Он был хорошим учеником Влада Соколовского и языком собственного тела овладел в совершенстве. Здесь и сейчас он сделал все, что мог. Мир кивнул в пространство и вместе с остальными участниками направился к выходу из зала. Их группа была последней, но результаты он точно ждать не будет. У него есть еще дела сегодня…
Петр проводил его долгим взглядом, но так и не двинулся с места. Дождался, пока отец закончит с обсуждением и откинется на спинку кресла, и только тогда соизволил подойти.
— Ты был прав. Интересный. Голос, правда, явно не унаследовал, но того, что есть — предостаточно. Очень сильно отличается от Максима. Слышал, тот пару месяцев назад заслуженного получил?
Страхов-младший пожал плечами и присел рядом. Заслуги друга, пусть некогда отчаянно любимого, царапали, хоть и не так больно, как могло бы показаться на первый взгляд. Он не завидовал. Макса, как и его самого, часто приглашали сниматься, и все-таки младший Соколовский по бОльшей части работал в театре. Остался помогать Дмитрию. Большое кино перед ним двери никогда не закрывало, хотя такой бешеной популярности, как Петр он и не добился, его режиссерский дебют — адаптация Берговского «Монпансье» — получила приз зрительских симпатий на Берлинском фестивале и в Каннах.
— Он снимает, а не снимается, — возразил отцу Петр. — В этом наша разница.
— С твоей стороны попытка влезть в эту постановку выглядит как маленькая месть Соколовскому.
— Нет, — покачал головой Петр. — Может быть, лет пять назад так оно и было бы. Но теперь — нет.
— А что изменилось? — Страхов-старший выгнул бровь, выразительно глядя на сына.
— Исключительно я. Так что ты решил?
— Беззилом будет тот парень из второй группы. Андрей Кадышев. Второй план мы тоже уже расписали. И да, мой дорогой лорд, твоим Дорианом будет Бикбаев-младший. Но боюсь, отношения с Соколовским ты испортишь этим основательно. Думаешь, он простит, что ты пытаешься переманить его друга в ДРУГОЙ театр? Думаю, и он, и Дмитрий предлагали пойти в «Луну».
— Знаешь, — Петр устремил совершенно пустой взгляд куда-то в сторону. — А мне все равно.
*****
Мир захлопнул дверцу машины за спиной и выдохнул, окунаясь в жару летнего дня. Почти бегом до крыльца офиса и наконец в прохладе.
— Ратмир Дмитриевич, — секретарь оказалась рядом в мгновение ока. — Звонили из «Американского подиума», им нужно точно знать, когда вы сможете дать им интервью.
— «Американский подиум»? — Мир резко остановился. Журнал являлся одним из самых культовых в модной индустрии, имел огромное влияние на рынке и игнорировать его внимание к собственной персоне не следовало.
— Да, — секретарь сверилась со своими записями. — Они хотели бы поговорить по поводу вашей последней коллекции.
— Завтра. В три часа дня. Уточни, где им будет удобней.
— Да, конечно, — секретарь — женщина в солидном возрасте мягко улыбнулась. К Миру она испытывала, в отличие от ее предшественниц, исключительно материнские чувства, чем и заслужила его бесконечную признательность.
— Я есть только по личному телефону, — Мир взялся за ручку двери своего кабинета. — Для остальных меня нет.
— Да, Ратмир Дмитриевич. Кофе?
— Нет. Спасибо, Антонина Сергеевна, — Мир благодарно ей улыбнулся и прошел в свой кабинет. Обрывки тканей, наброски от руки, фотографии моделей с различных показов, развешанные на стенах, метры бус, кружев, манекены… Его святая святых.
В двадцать пять, после парочки десятков шоу, бродвейских выступлений и дебюта в качестве режиссера-постановщика, он решил, что хочет чего-то нового. Какое-то время он пытался реализовать себя в ресторанном деле, но быстро понял, что это — не его. Готовить он по-прежнему любил, но бумажная рутина безумно утомляла.
В fashion-индустрию он попал случайно. Кира Пластинина, подруга детства Влада, увидела его на одной из светских вечеринок и пригласила в качестве модели на один из своих показов. Мир отработал на подиуме, а вечером того же дня, на вечеринке, посвященной показу, разговаривал с Пластининой. Поделился мнением о коллекции, мимоходом отметил, какие изменения он бы внес, а уже через пару дней получил приглашение стать одним из дизайнеров модельного дома «Кира Пластинина». И, к удивлению всех родственников, приглашение он принял. Конечно, сначала ему пришлось многому научиться, но сам процесс создания одежды неожиданно настолько увлек его, что он с легкостью выдержал процесс обучения кройке и шитью. Макс сначала смеялся над ним, но когда увидел эскизы, сделанные Миром, и то, с каким сияющим лицом тот демонстрировал свой первый костюм, смеяться перестал. И уже через два года за Миром закрепилась слава одного из самых стильных молодых модельеров, человека, «сумевшего соединить бунтарство юности с элегантностью и сдержанностью опыта». Бутик, собственные коллекции, свой стиль… ему было чем гордиться. Но останавливаться он не собирался. И эта постановка на самом деле была несколько… не вовремя. У Мира были грандиозные планы. Хотя… Возможно, Страхов-старший заинтересуется им, как художником по костюмам для постановки?
3.
— Макс, ты свободен в понедельник? — Васильев заглянул в кабинет, но входить не стал, так и завис в дверном проеме
— Если придет подтверждение из Берлина, то нет, — Макс оторвался от созерцания новой пьесы и поднял взгляд на посетителя. — Не знаю, Юр, правда. Что-то срочное?
— Нет, в общем-то. То есть да. У Ирины день рождения, хотели поздравить, — Юрий улыбнулся. — А что, прислали приглашение?
О том, что Максима Соколовского, прошлогоднего лауреата Берлинале и Канн пригласили вести церемонию в Берлине в этом году, слышали в театре все. И радовались все. А больше всех — худрук. Бикбаев-старший работал в этой должности всего года три как, но слава театра при этом не только не потускнела, но даже приумножилась. Слишком яркой личностью был Бикбаев-Берг. Слишком неоднозначной. И тот факт, что на сцене «Луны» теперь с постоянными аншлагами шли спектакли, автором которых значился господин Берг, критики не успевали отмечать.
— Вот, жду. Как только пришлют — полечу, — Макс вздохнул. Улетать не хотелось. Это означало как минимум оставить все на Диму, и почти две недели вообще не видеться с Миром. А в последнее время им и так почти не удается выкроить сколько-нибудь времени просто, чтобы побыть вместе. Сходить в ресторан, поговорить…
Работа, гастроли, съемки, показы, интервью… Сил не остается ни капли. Работа, какой бы любимой она не была — как вампир, вытягивала все. Все мысли, все чувства, все эмоции. Цена популярности. Цена востребованности. Он отчаянно скучал, но менять что-либо не спешил. Вот после Берлинале — можно взять тайм-аут. И вздохнуть спокойнее.
— После фестиваля уйду в отпуск!
Юрий рассмеялся, окинув его недоверчивым взглядом:
— Ага, уйдешь, в начале сезона. Знаю я тебя. Тебя ни за какие коврижки не удержишь вдали от театра в начале сезона. Тем более что утвердили «Танцы с волками».
— Домой хочу, — заныл Соколовский, уткнувшись носом в сгиб локтя. — Юрк, отпусти меня домой, а? Обещаю завтра быть хорошим мальчиком…
— Не плачь, козленочком станешь, — Васильев скрылся за дверью за миг до того, как в косяк ударилась скомканная бумажка.
Хотелось свернуться клубком и спать, уткнувшись носом в теплый бок Мира. Правда, Бикбаев снова будет ворчать, что ему щекотно… или сам будет сопеть и попытается уткнуться носом ему в бок… пусть так. Пусть! Только бы во сне он шептал его, Макса, имя…
**************
О результатах кастинга и о том, что Ратмир Бикбаев в случае его согласия, будет утвержден на роль Дориана Грея в одноименном мюзикле по мотивам бессмертного творения Оскара Уайльда, Миру сообщили по телефону за пять минут до конца рабочего дня…
Мир выматерился и откинулся на спинку кресла. Он искренне надеялся, что его не утвердят на эту роль. Хорошо было играть перед Страхом, попытаться взять еще одну вершину, пусть она и не является его целью, но теперь придется делать выбор. Кажется, это так просто. Позвонить и отказаться, сославшись на дела и другие цели и планы. Просто. Вот только что-то внутри не дает. Отец никогда не звал его в театр. Для него, как актер всегда существовал только Макс — воплощение его мечты. Его любимый Дориан Грей. Как и сам Мир был любимой музой отца Макса. Жизнь выкинула забавный фокус. И сейчас показала еще один, подсунув возможность. Шанс стать ДРУГИМ Дорианом. И пусть он никогда не мечтал об актерской карьере, и отец, слишком хорошо видящий, каких трудов стоит вся эта красота, создаваемая сыном сейчас, гордится им, он никогда не смотрел на него так, как на Макса.
Поймав себя на этой мысли, Мир только усмехнулся. Что это — детская ревность? Возможно. Но не все ли равно? Ведь это действительно шанс. Показать отцу и не только ему, а себе, что он может. Может и ЭТО.
Мир покосился на часы и вздохнул. Макс должен быть в театре. Он закончил эскиз и отложил его в сторону. А уже через сорок минут шел по темным коридорам театра. Столько лет прошло, а здесь ничего не изменилось. Разве только «эстонский» лифт сменили на новый, современный. Да появились новые лица. Пару раз приветственно кивнув, Мир добрался до кабинета Макса и, коротко стукнув, открыл дверь.
— Привет. Ты сильно занят?
— Скулю, ною, зову папочку и хочу домой, — улыбнулся Макс, поднимаясь ему на встречу. Всего пара шагов, чтобы дойти до двери, втянуть в кабинет Мира и обнять. Лицом зарыться в волосы, коснуться губами шеи и на миг замереть, шепнув едва-едва слышное: — К тебе. Из Берлина подтверждение прислали, так что подгоняю дела, в среду придется лететь…
Мир только вздохнул, обнимая его. Знакомая, почти болезненная нежность разлилась внутри. Макс… Его паяц. Уставший, повзрослевший, ставший вдруг слишком серьезным. Любимый.
— Надеюсь, это ненадолго, — Мир, успевший соскучиться по нему, прижался всем телом и лизнул его губы. — Мне не хватает тебя.
— Знаю, — выдохнул Макс, на секунду зажмурившись. С силой провел раскрытыми ладонями по широким точеным плечам, спине, тонкой талии. Поймал губы, долго, вдумчиво и со вкусом изучал, как любил, как умел, со всей нежностью, на которую только был способен. — Мне тоже… так… не хватает тебя… Эти твои показы свели с ума весь высший свет. Но кажется, этот ненормальный театр уже ничто не в силах свести с ума еще больше.
— К черту театр и мои показы, — Мир, забывший о том, что хотел сказать, жарко, остро, с мгновенно проснувшейся страстью поцеловал его губы. — Я просто хочу тебя.
Макс гортанно рассмеялся, докружив его до собственного стола, сдвинул в сторону бумаги и усадил Мира на столешницу. Несильно прикусил нежную мочку, мазнул губами по высокой скуле, прихватил зубами пухлую нижнюю губу…
— Максим Всеволодович, Арина Александровна пришла, по поводу… ой, простите, пожалуйста… — Рита, секретарь, страшно покраснела и снова нырнула за дверь, а Макс с тихим стоном отстранился.
— Прости… кажется, обстоятельная беседа со спонсором, на сегодня сделает из меня бревно в постели…
Мир отвернулся, кусая губы. Кто бы сомневался…
Он слез со стола, поправляя одежду.
— Я сейчас уйду, — для разговора о постановке было немного не то время, но ему нужно дать ответ и чем быстрей, тем лучше. А эта… спонсорша подождет.
— Отец Страхова собирается ставить мюзикл по «Дориану Грею». Сегодня я прошел пробы, и мне предложили главную роль.
Макса буквально развернуло на месте.
— Тебя… что? — Не шок. Не испуг. Не недоверие. Он услышал. И все понял верно. Вот только в глазах — обида. И не понять, почему. То ли от того, что в мюзикл Страхова, то ли от того, что театр другой, не «Луна». А может?.. — Почему ты ничего не сказал?
Они всегда делились всем. Всеми победами. Но и поражениями тоже, сколь бы болезненными для гордости они не были. Что изменилось?
— Потому что я не верил, что это возможно, — Мир пожал плечами. — И я не хотел тебе мешать. В последнее время ты и без меня слишком замучен.
— Замучен или нет, без разницы, Мир! Ты, как бы загружен ни был в прошлом году, все равно интересовался, как дела у меня с номинациями, а я знал, что ты готовился открывать «Эгоиста» и помогал тебе. А ты помогал мне. — Макс тряхнул головой. — Если бы тебе только захотелось на сцену, неужели ты думаешь, что отец не предоставил бы тебе такой возможности? Или я? Я бы тебя в «Монпансье» снял бы, прояви ты хоть каплю заинтересованности в ЭТОМ плане…
— Отец никогда не видел во мне актера. Да и ты тоже. Домашние сценки, разыграть Петра на спор — и все. Ты и отец… — Мир на мгновение зажмурился, словно пытаясь взять себя в руки, остановить поток слов. — Вы видели только друг друга. Я знаю свои способности, знаю, что мне никогда не сравниться ни с тобой, ни с отцом. Поэтому никогда и не был «заинтересован в ЭТОМ плане». И эти пробы… Всего лишь разговор с собой, Макс. Всего лишь минутный интерес, смогу ли я сделать это. Если бы не Петр… я бы никогда не пошел на этот кастинг.
— Дурак ты, Бикбаев, и уши у тебя холодные! А знойный мэн Страхов — сука, потому что даже позвонить не соизволил, и сказать что в Москве. — Макс отвернулся. Отчего-то было больно. Но выплескивать ее, эту боль, на Мира он не стал. — Ты знаешь, что тебе каждый твой «разговор с собой» удается. Хоть ресторанчик, хоть дом моды, хоть танцы… хоть пение с театром.