Перед Александром постоянно вставала та сцена в разгромленном кабинете, когда Бежецкий, помедлив только какое-то мгновение, потраченное на пристальный взгляд в глаза своему “противнику”, не только отомкнул браслет наручников, но уже на подъезде к логову Полковника молча сунул ему в карман заряженный пистолет. Видимо, для столь близких во всем людей действительно не нужны слова или даже пресловутая телепатия — все решается на уровне чувств…
Все когда-нибудь кончается. Спустя несколько дней, Бежецкого-второго так же молча извлекли из “узилища” и, уже не надевая ни мешка, ни даже наручников, привезли пред светлы очи еще плававшего на зыбкой грани между этим и другим миром “близнеца”.
Бежецкий-первый, кривя в усмешке бледные до синевы губы, передал полномочия дублеру, удовольствовавшись одним только словом чести, что никоим образом тот… Более страшной клятвы Александр не давал никогда.
Дальнейшее, казалось, спрессовалось в один день: повторная аудиенция у Государя и категорический отказ, начертанный на прошении, стремительный бросок на Урал в поисках пресловутой базы, визит саксен-хильдбургхаузенских сановников, благословление Бежецкого-старшего…
Базу, естественно, накрыть не удалось. Не удалось даже отыскать ее следы, хотя группа друзей Бежецкого с ним во главе безуспешно обшарила все окрестности Златоуста, нашла аналог той самой речки и прошла по маршруту, подробно описанному ротмистром, в обратном порядке. Буквально накануне появления петербуржцев разом сгорели дотла несколько горнолыжных и туристических баз в нужном районе, но какая из них была искомой?… Илья Евдокимович Колосов, строивший рожи из-за решетки психушки, ничем помочь уже не мог, а захваченные на квартире Полковника боевики оказались просто пешками, причем двое вообще из этого мира, нанятые для охраны местной штаб-квартиры буквально за неделю до штурма.
Теперь вот Бежецкий-первый выздоравливал, со дня на день должна была с триумфом возвратиться его дражайшая супруга, отныне великая княгиня-регентша Саксен-Хильдбургхаузена Елена Первая, которой, естественно, должен был быть предъявлен оригинал, в сентябре истекала отсрочка вступления в должность командира полка лейб-улан… Какой-либо роли для себя в этой пасторали Александр как-то не находил.
Конечно, по примеру многих, можно удалиться куда-нибудь в глушь, в Саратов например, начав там новую жизнь: новоиспеченный князь и принц-консорт, вероятно, не поскупится на стартовый капитал; можно резко сменить карьеру и имидж, постригшись в монахи какого-нибудь монастыря подальше от обеих столиц; можно вообще покинуть Российскую Империю, став эмигрантом без роду и племени… А есть ли у него вообще род и племя, а?… Можно, в конце концов, воспользоваться запасным выходом, сыграв напоследок в русскую рулетку с полным барабаном…
Пришло, кажется, время серьезно и не откладывая больше в долгий ящик поговорить обо всем со своим “близнецом”. Именно поэтому и мчался теперь в Стрельну Александр, загоняя в дальний угол души подленький инстинкт самосохранения вкупе с расчетливым эгоизмом.
* * *
Маргарита поймала себя на том, что уже минут пятнадцать смотрит на разбитое вдребезги любимое зеркало, отражающее в своих причудливо изломанных гранях обстановку будуара, бегущие за окном облака и ее, бледную как смерть, сидящую перед ним с безвольно опущенными руками.
Вот и не верь после этого в происки темных сил: только она собралась взяться за обычный вечерний макияж, как старинное венецианское стекло будто вспучилось изнутри, исказив на мгновение все отраженное в нем до неузнаваемости, а затем брызнуло водопадом острых как лезвия бритвы осколков, ни один из которых, впрочем, не причинил баронессе никакого вреда. Лишь звон, перетекающий в прерывистый стон, прошел по комнате.
Вдруг из глубины немо застывшего сознания пузырьком живительного воздуха всплыло единственное слово:
— Саша!
Несколько минут спустя она уже сжимала в побелевших пальцах руль своей открытой “волги”, шепча сквозь встречный поток воздуха, срывавший с ее лица слезы:
— Саша!… Саша!… Саша!…
Из глубины немо застывшего сознания пузырьком живительного воздуха всплыло это единственное слово.
Эпилог
— Что скажешь, тезка? — Александр повернулся к молчаливо сидящему рядом “близнецу”. — Нужно что-то решать. Двух Александров Бежецких в этом мире быть не должно.
— Не должно… — эхом отозвался тот.
— Ты, конечно, хороший мужик, но этот мир чужой для тебя, брат. — Александр впервые назвал “близнеца” братом.
— Или для тебя… брат.
— Так что же, предоставим решить ее величеству Судьбе?
— Не знаю. Возможно, так будет лучше. Один из нас и в самом деле лишний.
Александр вынул из плечевой кобуры свой пузатый “веблей-скотт” и крутанул барабан:
— В рулетку?
— У тебя слишком литературные вкусы, брат. Я против самоубийства в любой его форме. Господь не велит.
— Давно ли?
— А ты как думаешь?
“Близнецы” помолчали. Августовский ветер завывал в щелке неплотно прикрытого окна. Пронзительно пахло морем. “Вот скоро и осень, — отстранение подумал Александр. — Сколько всего уместилось в это короткое лето”.
— Предлагаю дуэль, — решительно произнес он.
— Без секундантов?
— Мы близкие родственники, братья, а дело семейное. Кодекс разрешает.
Помолчали.
— А что делать с… мертвым телом? Александру показалось, что “близнец” подавил усмешку и по-еврейски ответил вопросом на вопрос:
— А если не с мертвым?
“Близнец” улыбнулся и хлопнул “брата” по колену:
— Разберемся.
Нет, они положительно нравились друг другу. Если бы можно было… Но действительно, в одном мире им двоим не было места. Судьба приперла их к стене.
Они почти синхронно открыли каждый свою дверцу и, переглянувшись с усмешкой, вышли из машины. Бок о бок, как добрые друзья, вышли на твердый береговой песок, время от времени жадно облизываемый волной. Александр вдруг представил, как мгновение спустя этот мутный, шершавый от песка язык подползет к упавшему телу и, окрасившись красным, отползет назад, унося то, что еще миг назад было Александром Бежецким… А на буром грязноватом песке останется только мертвое тело, пустая оболочка, нелепая механическая кукла с кончившимся заводом…
— Что, брат, задремал немного?
Александр вскинул голову и еще раз взглянул на свое отражение. Высокая сухая фигура, рука с револьвером чуть на отлете, ветер треплет волосы и полу расстегнутого пиджака. Метров пятнадцать, отличная мишень. Он тоже расстегнул пиджак и вынул пистолет. Сухо щелкнул предохранитель, патрон в стволе. Многолетняя привычка, куда от нее деться. Взгляд привычно наметил цель. Вот сюда, между глаз противника. Противника…
И вдруг Александр ясно понял, принял сразу и без рассуждений, как аксиому: он не будет стрелять. Может быть, и прав… брат. Он лишний здесь, всегда был лишним. Вся значимость, положение, деньги — пустое. Пусть тот, другой, получит все без остатка. “Заткнись! — безмолвно верещало сопротивляющееся сознание. — Борись за себя! Кто он такой? Откуда взялся? Соберись, тряпка!” Но палец уже осторожно спускает взведенный курок, осторожно, чтобы не заметил противник. Противник? Нет, уже нет. Просто брат.
Сбоку, из-за дюн уже некоторое время слышался какой-то шум, сминаемый ветром, но оба Александра его не замечали. Они уже были связаны незримой нитью, отгорожены от всего земного. Авель и Каин. Каин и Авель. “Каин, где брат твой…”
Оба ствола медленно стали подниматься. Вот и все. Сейчас. “Сейчас, ваше благородие…” — прозвучало в ушах Александра, и он поднял глаза в серое предосеннее небо на низкие, словно клочья серой госпитальной ваты, облака, безразлично несущиеся над головами. Сейчас…
— Саша-а-а! — ввинтился в уши отчаянный крик, и оба непроизвольно обернулись.
К ним, увязая в песке, оступаясь, падая и теряя туфли, приближалась хрупкая женская фигурка. Оба сразу ее узнали…
— Саша-а!!!
Книга 2. Золотой империал
Часть первая
ЛЮДИ ГИБНУТ ЗА МЕТАЛЛ
1
— Лежать! Руки за голову! Ноги врозь! Шире! Лежать, с..., я сказал!..
Ну омоновцы, как и всегда, сработали четко. Вот что значит профессионалы. Две обнаженные мужские фигуры распластались на грязном полу небольшой прокуренной комнаты. Бандюки, по всему видно, попались бывалые — даже не пытаются сопротивляться, лежат смирно, заложив сцепленные руки за голову и как можно шире расставив ноги (хотя, что там можно спрятать — в чем мать родила оба!). Рослые парни в серо-пятнистых комбинезонах и черных, носящих в молодежной среде весьма уничижительное название шапочках-масках на головах застыли над ними, уткнув автоматные стволы в голые спины. У дальней стены, на разворошенной тахте тихо воет, зажав рот руками, растрепанная молодая женщина, тоже, кстати, неглиже.
Так, теперь наша очередь.
Александров выходит из-за обтянутой камуфляжем шкафоподобной спины вперед, протягивая куда-то в пространство раскрытую всемогущую книжицу:
— Старший оперуполномоченный капитан Александров, отдел по борьбе с организованной преступностью Хоревского УВД. Кто хозяин квартиры?..
«Господи, сколько же этой дряни развелось в стране? Опять молодняк, лет восемнадцать-двадцать, — пронеслось в голове капитана. — Сопляки совсем!»
Жилище постепенно заполняется народом. Предстоит привычная кропотливая работа.
Ребята из ОМОНа, споро защелкнув на запястьях задержанных браслеты наручников, рывком ставят обоих на ноги. Хоть обыскивать, слава богу, не нужно: куда ж они голые спрячут оружие? Парни, потупившись, стоят у стены. Даже срам прикрыть нечем: руки-то скованы за спиной.
— Прикройте их чем-нибудь, — сжалившись, говорит Александров. — Лукиченко, хоть штаны бы им помог надеть, что ли.
— Да зачем, товарищ капитан? — хохочет лейтенант Лукиченко. — Давайте стриптиз устроим! Вот и б...у эту сейчас туда же поставим и...
Омоновцы, как и все остальные в комнате, исключая, естественно, задержанных, заходятся от смеха. Видимо, сказывается спадающее напряжение. Да, в этот раз обошлось без стрельбы, а ведь в последнее время частенько кроме задержанных увозили и трупы. Однако зрелище-то и впрямь довольно комичное... Капитан тоже криво усмехается, но тут же одергивает себя и других:
— Прекратить смех — не в цирке. Лукиченко, ты понятых привел?
— Да вон же они стоят, Николай Ильич.
И верно, в крохотной прихожей загаженной донельзя хрущобы жмется, видимо спешно вытряхнутая из нагретой постели, пожилая чета, муж с женой, конечно. Старик тем не менее успел нацепить поверх полосатой, как у узника Синг-Синга, застиранной пижамы пиджак с многочисленными орденскими планками. Спит он в нем, что ли? Чувствуется сноровка. Старая школа, сталинская еще...
— Ну и ладушки. Лукиченко, ты начинай обыск, а хозяйку — ко мне, на кухню. ОМОН может быть свободен...
В дверях на кухню капитан Александров оборачивается:
— Лукиченко, ты все же одень задержанных. Мне эта порнография, лейтенант, уже во где сидит! — Ребро ладони касается горла.
Благодарная аудитория снова с готовностью ржет. Жеребцы, мать их...
* * *
Хозяйка квартиры, Алехина Анна Петровна, если доверять паспорту (а не доверять ему нет оснований), 1980 года рождения, русская, не замужем, не судимая, ревела в голос, судорожно тиская у горла ворот замызганного цветастого халатика, уже семнадцать минут тридцать секунд с небольшими перерывами. Это капитан выяснил, взглянув на свои некогда вызывавшие законную гордость «командирские» часы Чистопольского завода. Стакан воды, наполовину выпитый, наполовину расплесканный дрожащими руками, помог мало. Черт, в протоколе кроме паспортных данных, даты и времени — ни строчки. Халтурите, товарищ капитан...
Ага, кажется... Рыдания перешли в судорожные всхлипы. Терпеливо ожидая, когда водные ресурсы иссякнут, Александров снова внимательно оглядел сидящую перед ним гражданку Алехину, гхм, Анну Петровну олимпийского года рождения, русскую... Совсем сопля на вид, а уже двадцать два года, хотя выглядит едва на пятнадцать. Крашеная блондинка, причем довольно давно — вон корни волос темные, симпатичная, правда личико опухшее и зареванное, пухлые (или искусанные?) губы... Ну вот, теперь можно продолжать:
— Гражданка Алехина, кем вам приходятся граждане Базарбаёв и Грушко и каким образом они оказались в вашей квартире?..
Увы, продолжить душевный разговор все-таки не удается. Дверь в кухню с треском распахивается, жалобно дребезжа плохо закрепленным стеклом:
— Товарищ капитан, смотрите-ка!
Лукиченко, сам сияющий как медный грош, эффектно высыпает перед Александровым на давно не мытую и изрезанную ножом столешницу пригоршню блестящих монет. Желтые, сияющие кружочки, сильно смахивающие по виду на трехкопеечники для автоматов с газировкой, давным-давно канувшие в Лету, катятся по столу, а парочка, звеня, спрыгивает на пол и закатывается куда-то, явно обрадованная свободой.
— Лукиченко, ну сколько тебя можно учить, что, когда входишь... — Капитан нагибается за упавшей монетой, вслепую шарит под столом, поднимает и... слова застревают у него в горле: на ладони, поблескивая в тускло-желтом свете шестидесятиваттной лампочки без абажура, лежит, судя по благородной тяжести, явно золотая монета с чьим-то профилем на одной стороне и двуглавым орлом — на другой. Над орлом четко просматривается витиеватая надпись: «10 рублей. 1994 г.».
* * *
Редкие фонари скупо освещали раскисшую дорогу.
Середина марта. Скоро серая снежная слякоть сменится непролазной грязью, затем пылью, скрывающей глубокие колдобины на разбитом асфальте окраинной улицы, которую ремонтировали, кажется, еще до «исторического материализма», как говаривал незабвенный сын турецко-подданного Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер-бей. Николай Ильич Александров, заместитель начальника отдела по борьбе с организованной преступностью Хоревского ГОВД, словно какой-нибудь гонщик «Формулы-1», яростно крутил руль, изредка чертыхаясь сквозь зубы, пытаясь удержать на заданном курсе свой древний раздолбанный «мо-сквичонок», вихляющий по обледеневшей местами дороге совершенно неприличным образом. Однако мысли капитана Александрова витали где-то далеко...
Квартиру, где по агентурным данным некий Грушко Алексей Федорович, 1979 года рождения, толкач, известный в среде городских потребителей зелья под кличкой Клещ (видимо, благодаря своей цепкости), должен был принять гостя, обложили еще позавчера. Гость, курьер из Средней Азии, должен был прибыть не пустым, а с партией «тяжелого» наркотика. Для подкрепления в городок даже (небывалый случай в истории хоревской милиции!) прислали группу ОМОНа.
Курьер, щуплый, восточного типа парнишка, прибыл один, автобусом, следующим по маршруту Рудный-Челябинск, встреча проходила весьма бурно. Магнитофон в квартире гражданки Алехиной надрывался аж до трех часов ночи. Затем грохочущие металлом мелодии постепенно перешли в нежно-интимные, и свет в квартире притух. Когда же в пятом часу утра окна окончательно погасли, застоявшиеся без дела омоновцы, явно бравируя перед провинциалами, вынесли дверь и молниеносно повязали всю троицу, обоих парней и девицу — как оказалось, хозяйку квартиры, — завершающих приятный вечер в одной постели.
Наркоту, 5 килограммов 375 граммов опия-сырца, нашли конечно же сразу. Да ее особо и не прятал никто — валялась на грязном полу узенькой прихожей в той же сумке, что привез азиат, завернутая в прозаическую районную газетку. Нашли и пистолет, старый обшарпанный «Макаров» со спиленным заводским номером, судя по отпечаткам пальцев, принадлежавший Клещу. Отыскали несколько пачек «зелени», видимо приготовленных для оплаты груза. Были также и «деревянные», хоти, как ни странно, довольно мало. Но все это — сущая ерунда...