Когда-то давно, будто в прошлой жизни, Холли с девической стыдливостью целовала его шею, касалась ее губами с таким трепетом и благоговением, что он стискивал зубы и с трудом удерживался, чтобы не схватить ее в объятия и…
Теперь это желание захлестнуло его с прежней силой, но он уже не был столь эгоистичен, как в юности. Стремление подарить наслаждение Холли было гораздо острей, чем жажда собственного удовлетворения. Несравнимо большую радость он испытает от того, что сам будет ласкать ее, зная, что она принимает его ласки, жаждет их… жаждет его… и радуется этому желанию.
От наплыва чувств в горле у Роберта запершило, слезы обожгли глаза. Холли, Холли… Он поборол безумное желание немедленно разбудить ее и сказать, как сильно любит ее, как отчаянно тосковал по ней все эти годы.
Он решительно направился к входной двери ее дома.
В доме было тепло, уютно и чисто. Тяжелая занавеска из камчатного полотна с узорчатым рисунком закрывала дверь с внутренней стороны. На деревянном столе — глиняный кувшин с садовыми цветами, на оштукатуренных стенах — керамические светильники. В прихожую выходило несколько дверей, но Роберт устремил взгляд на лестницу. Деревянные ступеньки были тщательно натерты воском и тускло поблескивали в мягком сиянии ламп. Середину лестницы покрывала выцветшая ковровая дорожка, закрепленная старомодными металлическими прутиками. Ее расцветка — сочетание кремового и голубого — приятно радовала глаз и гармонировала с окружающей обстановкой.
Прижимая к себе Холли, Роберт начал подниматься наверх.
Я не делаю ничего плохого, уговаривал он себя, поступаю вполне разумно. Пусть лучше Холли проснется в своей кровати, а не в неудобном кресле в прихожей.
На втором этаже находилось несколько комнат. Только одна дверь была приоткрыта. Туда Роберт и направился — наверно, это спальня Холли.
Комната оказалась небольшой, но очень уютной. На деревянном комоде в углу Роберт заметил стопку аккуратно сложенного чистого белья. Небрежно брошенный на кровать махровый халат резко выделялся своей белизной на фоне приглушенных тонов лоскутного покрывала.
Прежде чем бережно опустить Холли на кровать, Роберт инстинктивно откинул покрывало: оно такое старое — вероятно, представляет большую ценность. Когда он освободил Холли из плена своих рук, она нахмурилась и пошевелилась, словно ей чего-то недоставало. Потом слегка поежилась — наверно, ей стало холодно.
Окно спальни было открыто. Роберт подошел к нему, прикрыл его поплотнее, задернул шторы и с любопытством огляделся. Все здесь выдержано в неярких тонах: персиковых, серых, голубых. Старинная мебель отполирована до блеска, на одном из комодов — глазурованный кувшин с букетом из засушенных цветов и трав.
На столике у кровати лежала большая потрепанная книга, очень древняя на вид. Роберт взял ее в руки и, прочитав название, улыбнулся. «Лекарственные травы» Калперера.
Ну разумеется. Этого следовало ожидать.
Холли все еще крепко спала. Вообще-то ему уже пора уходить, оставить ее одну. Свой долг он выполнил: доставил Холли домой в целости и сохранности. Больше ему здесь делать нечего. Нет никаких причин, чтобы остаться. И все же он почему-то не спешил, никак не мог себя заставить уйти. Он уже сделал шаг к двери, но заколебался и вернулся. Стоя у кровати, вгляделся в лицо Холли, потом протянул руку и коснулся ее лица, любуясь его точеными чертами, провел пальцем по тонким шелковистым бровям.
Его рука дрогнула. Роберт почувствовал угрызения совести: нельзя этого делать, он переходит все границы, вторгается в святая святых. Он мысленно перебрал все те причины, по которым должен немедленно удалиться, но все они вдруг потеряли смысл. Ему так хотелось остаться с Холли в тепле этой древней комнаты — немой свидетельницы человеческих страстей, хранительницы любовных тайн многих поколений. Эти стены, слышавшие немало вздохов и стонов, казалось, шептали ему: тебе незачем уходить, останься… Твое место здесь, рядом с этой женщиной, отныне и во веки веков…
Стараясь не шуметь, Роберт снял туфли и пиджак. Он просто приляжет ненадолго возле Холли и будет тешить себя иллюзией, что прошлое можно вернуть… что она забудет обиды, простит… Его любви хватит на то, чтобы возродить в ней ответное чувство.
Он лег на кровать лицом к Холли, не касаясь ее.
Долгое время он просто смотрел на нее, впитывая взглядом каждую ее черточку, упиваясь ее близостью. Постепенно сладкая дремота начала овладевать им. Он зевнул раз, другой, глаза у него неудержимо закрывались.
Перед тем как окончательно провалиться в сон, Роберт протянул руку, движимый желанием защитить Холли, почувствовать — пусть ненадолго, — что она принадлежит ему, и обнял ее за талию.
Первой проснулась Холли. Ее разбудило невыразимо приятное ощущение тепла и радости оттого, что ее обнимают, надежно защищают от всех напастей… любят.
Она лежала не шевелясь, боясь спугнуть это восхитительное ощущение счастья, впитывая его каждой клеточкой. Она расслабилась, бессознательно придвинулась к источнику тепла и покоя — горячему мужскому телу, дразнящему своей близостью и недоступностью.
Придя в себя, Холли открыла глаза. Нет, это не сон, не причудливая игра воображения. Рядом действительно кто-то есть, какой-то мужчина… Роберт! Холли чуть не вскрикнула — в такой шок ее повергло это неожиданное открытие.
С минуту она не чувствовала ничего, кроме замешательства, не в силах понять, откуда он взялся, почему они лежат рядом совершенно одетые и их тела сплетены в страстном объятии любовников.
Холли задрожала — сначала чуть-чуть, потом все сильнее. Она была слишком потрясена, чтобы отодвинуться, оттолкнуть его руку. В эту секунду Роберт тоже проснулся, открыл глаза и наткнулся на ее изумленный взгляд.
У Холли перехватило дыхание, нервы натянулись как струны — несколько запоздалая реакция на происходящее, мелькнуло у нее в голове.
— Холли…
Ее имя, слетевшее с его губ, тихое, как шелестящее дуновение ветра, вдохнуло в нее жизнь, вернуло к реальности. Ее сердце сбилось с ритма, на секунду остановилось, а потом забилось так неистово, что, казалось, готово было выпрыгнуть из груди.
Должно быть, она пошевелилась — по-другому быть не могло, — иначе как объяснить, что они вдруг оказались совсем близко?..
— Холли…
Он снова тихо произнес ее имя, почти касаясь ее губ, и в ответ она вся затрепетала.
Холли не забыла вкус его губ, их форму и изгиб, она помнила и собственную реакцию на его поцелуи и все же оказалась не готова… не готова к оглушающему взрыву чувств, потрясшему все ее существо, когда их губы соединились. Ослепленная вспыхнувшим желанием, она прильнула к нему, не рассуждая, не задумываясь, забыв обо всем, что их разделяло. Я хочу его, он мне нужен как воздух, я люблю его! — билось у нее в мозгу. Долгие годы разлуки растворились и сгорели дотла в опаляющем пламени.
Будто во сне, прекрасном и знакомом сне, Холли отдалась на волю обуревавших ее чувств. Это же Роберт! Он обнимает ее, ласкает, целует… Ее жаждущие пальцы касаются его кожи, его рот прижимается к ее губам нежно и требовательно. Это его голос, прерываясь от волнения, шепчет сводящие с ума слова, уверяет, что всегда любил ее, что она нужна ему как никто другой. Как долго он ждал этой минуты, мечтал о ней, и вот она наконец настала…
Холли молчала. Захваченная волшебством происходящего, она не могла вымолвить ни слова.
Губы Роберта, скользящие по ее шее, отыскали известное только им двоим потайное местечко — там, где линия шеи плавно переходит в плечо, — прикосновение к которому всегда доводило ее до исступления. Когда он уловил судорогу, пробежавшую по ее телу, услышал ее невольный стон, натиск его губ усилился.
Холли прижалась к нему, обвила его, как гибкое льнущее растение, дрожа от нарастающего возбуждения и желания, и ощутила одежду, разделявшую их, как досадную помеху. Ей необходимо почувствовать обнаженной кожей его сильное, мускулистое тело, коснуться жестких темных завитков на широкой груди, отдаться сладостной ласке его рук.
С ее губ сорвались тихие неразборчивые слова, но Роберт мгновенно понял, чего она хочет. Сердце у него подпрыгнуло, откликаясь на просьбу Холли. Дрожащими руками он начал раздевать ее.
Уже давно он не делал ничего подобного… да и не хотел делать, признался он себе. Ему были ненавистны воспоминания о немногочисленных неуклюжих попытках забыть Холли с другими женщинами. Утопить память о ее теле в дурмане чужих ласк. Со временем он понял, что это бесполезно и — более того — наносит непоправимый вред не только его случайным партнершам, но и ему самому. Он смирился с неизбежностью и принял добровольный обет воздержания. Судьба посмеялась над ним, но он не роптал, понимая, что заслужил наказание.
Что касается Холли, то она вряд ли хранила ему верность все эти годы, наверняка у нее были мужчины. А почему бы и нет? Нравы изменились, двадцатый век не сковывал прекрасную половину рода человеческого строгими моральными правилами, освободил от замшелых догм прошлого. В наше время женщине вовсе не обязательно выходить замуж, чтобы вступить в интимные отношения с мужчиной. Однако сознание того, что у Холли могли быть любовные связи, нисколько не умаляло ни его любви, ни уважения к ней. Думая об этом, он испытывал лишь ревнивое чувство зависти к неведомым соперникам, оказавшимся умнее его. Им повезло: Холли осчастливила их своими дарами, которые он сам когда-то так легкомысленно и безрассудно отверг.
Но сейчас она здесь, рядом с ним, и он сумеет доказать, что изменился, научился ценить ее неповторимую прелесть, все то, что она отдавала ему с такой безграничной доверчивостью.
Когда она наконец расстегнула и сбросила блузку, Роберт поклялся, что превратит эти благословенные минуты в настоящее пиршество любви и обожания, в первую очередь для нее, отодвинет собственные желания на второй план, все сделает, чтобы подарить ей наслаждение, покажет, как много она значит для него. Холли повела плечами, и под прозрачной тканью лифчика обозначились темные ореолы, окружавшие ее набухшие соски.
Роберт дернулся, его словно током ударило, — непроизвольное неконтролируемое движение, — и его ладонь легла на нежную плоть внизу ее живота.
Холли глубоко, учащенно задышала, ее вздымающаяся грудь натянула легкий шелк, словно умоляя его не останавливаться, продлить ласку.
Он наклонил голову, и его горячее дыхание обожгло ей кожу. Холли замерла, глядя широко раскрытыми глазами на темные волосы Роберта. Она ощущала палящий жар его тела, чувствовала, как оно напряглось от возбуждения.
Когда его рот коснулся нежной округлости ее груди, она замерла, не в силах ни двигаться, ни дышать, закрыла глаза и беспрестанно повторяла имя своего возлюбленного, будто молитву.
Его рот на секунду оторвался от ее груди, словно досадуя на шелковую преграду, не дающую ему достичь желанной цели, и — то ли от нетерпения, то ли от чрезмерного возбуждения, мешавшего ему устранить ее, — вобрал в себя отвердевший сосок вместе с обтягивающей его тканью.
Ей была знакома эта утонченная ласка, и сейчас, точно так же, как и много лет назад, Холли вскрикнула, не помня себя от восторга. Тысячи крошечных иголок вонзились в ее тело, низ живота свело судорогой острого физического удовольствия. Холли помнила свой испуг, подобный сильнейшему шоку, когда это произошло в первый раз, — уж слишком необычным и оглушительным было это новое, ни с чем не сравнимое ощущение. А сейчас…
Она выгнула спину, обвила Роберта руками и крепко прижала к себе его голову, повторяя его имя и чувствуя, как ее дрожь передается ему, как он откликается на все происходящее с ней.
То, что за этим последовало, было похоже на удивительный сон. Река времени вышла из берегов и устремилась вперед мощным потоком, увлекая за собой Холли. Мир перестал существовать, осталось только прикосновение рук Роберта, их смешавшееся дыхание, бесконечное, почти невыносимое наслаждение. Холли точно пытали на дыбе страсти. Она металась и извивалась под тяжестью его тела, выкрикивала его имя, то ли прося продлить чувственную пытку, то ли умоляя пощадить ее.
Под своими ладонями она ощущала бугрящиеся твердые мышцы, судорожно царапала спину Роберта ногтями, отчего его мускулы дрожали и перекатывались под гладкой кожей.
Роберт покрывал ее живот и бедра невыразимо нежными поцелуями, завораживающими своей сладострастной медлительностью. Время замедлило свой бег, каждая неизмеримо малая доля секунды растягивалась, повисала в пространстве, длилась целую вечность, наполненную неистовым желанием.
Десять лет назад, оказавшись у последнего предела, отделявшего любовную игру от абсолютной близости, Холли заколебалась, отпрянула от края бездны, страшась сделать еще один шаг… Однако ее колебания длились недолго и вскоре были сметены порывом неукротимой страсти, которому ее тело не могло сопротивляться. Голос рассудка умолк под натиском губ и рук Роберта, ее тело расплавилось в горниле любви и стало невесомым. Неутолимая жажда разрешилась потоком неразборчивых, бессвязных слов, вторившим пунктиру лихорадочных конвульсий ее содрогающегося тела. Когда наступила кульминация, ее напряжение окончилось таким взрывом, что одному Богу известно, как она выдержала это немыслимое наслаждение. Холли помнила, что выкрикнула имя Роберта, словно взывала к нему из бездонной пропасти, счастливая от того, что отдала ему всю себя, не требуя ничего взамен. Древний как мир инстинкт любящей женщины подсказал ей, что Роберт с восторгом принял ее дар, и это было для нее гораздо важнее, чем испытанное ею блаженное чувство освобождения…
Сейчас, как и много лет назад, Холли поняла, что Роберт колеблется. Он что-то тихо пробормотал, то ли протестуя, то ли спрашивая себя о чем-то. Слов Холли не уловила, только сомнение.
Она дотронулась до него и почувствовала, что он весь дрожит как в лихорадке.
— Я хочу тебя, Роберт. Я хочу тебя, — сказала она, и, выпущенные на свободу, эти слова стали правдой, обрели реальную значимость. Она потянулась к нему, обняла за спину, ее почти бесстыдно соблазнительное тело призывало его отбросить сомнения, и он устремился ей навстречу, опустился и, придавив тяжестью своего тела, вошел в нее.
Неожиданное ощущение новизны и некоторой напряженности ошеломило обоих. Они замерли, балансируя на последней грани.
— Холли… — (Она закрыла глаза, не желая отвечать на его невысказанный вопрос.) — У меня такое ощущение, словно это впервые…
Его робкие, неуверенные слова проникли в ее затуманенное сознание, грозя разрушить волшебное очарование, сбросить ее с небес на землю. Меньше всего Холли хотелось сейчас возвращаться к реальности. Это означало бы отдать себе отчет в том, что она делает и почему. Это означало бы…
— Я… я не хочу причинить тебе боль.
То же самое он сказал ей и в тот, первый раз, вспомнила Холли. К ее желанию тогда примешивался подсознательный страх. Но Роберт был очень нежен с ней, он не причинил ей физической боли, наоборот… И теперь тоже все будет прекрасно.
Она приказала своему телу расслабиться, сделала движение навстречу Роберту, с восторгом чувствуя пронзившую его ответную дрожь возбуждения, и приняла его в свое лоно, всецело отдаваясь единственному мужчине, которого любила всю жизнь.
Ничего не изменилось, прошедших лет как не бывало. Я люблю Холли больше всего на свете, потрясенно думал Роберт. Судьба вновь посмеялась над ним: умудренный опытом зрелый мужчина исчез, на его месте оказался прежний мальчишка, опьяненный любовью к прекрасной девушке, закружившей его в водовороте желания.
Чувствуя, что не может больше контролировать себя, он хрипло вскрикнул, назвал Холли по имени. Ему почудилось, что она ответила, откликнулась на его страстный призыв, но, захваченный собственными ощущениями, он не разобрал слов. В мучительном восторге он попытался сказать ей, как ему хотелось, чтобы у них было больше времени… Тогда он сумел бы подарить ей большее удовольствие, доказать, что любит и всегда будет любить только ее одну. Но он уже не владел собой, мир закружился в огненном вихре и перестал существовать.