Балтийский флот для содействия сухопутным войскам выделил 345 стволов морской артиллерии калибра от 100 до 406 мм, в сентябре выпустивших по противнику свыше 25 тысяч снарядов. В систему ПВО Ленинграда были включены 349 флотских зенитных орудий. С кораблей на сухопутный фронт сошли 68 тысяч моряков.
Германское командование отчетливо представляло значение флота, и прежде всего крупных артиллерийских кораблей, в обороне Ленинграда и в связи с этим предприняло во второй половине сентября воздушную операцию с целью уничтожения базировавшихся в Кронштадте морских сил. Для 2-й эскадры штурмовой авиации Люфтваффе, которой командовал оберет Оскар Динорт, боевые корабли стали главной целью. Первый удар по Кронштадту группа из пятнадцати Ю-87 нанесла 19 сентября. Затем массированные налеты были предприняты 21, 22, 23 и 27 сентября. Они сопровождались артиллерийскими обстрелами кораблей, стоявших на Неве, в морском порту, в морском канале. Многочисленные советские зенитки отвечали плотным заградительным огнем. Самый титулованный ас Третьего рейха Ганс Рудель вспоминал: «Оборона была просто убийственной, нигде потом в ходе войны я не видел ничего подобного», но ничто не смогло остановить пилотов «штук», ветеранов польской, французской, балканской кампаний и битвы за Крит.
В результате прямыми попаданиями бомб крупного калибра был потоплен лидер «Минск», сторожевой корабль «Вихрь», подводная лодка М-74, тральщики № 31, 33 и 53, транспорт, буксир. Затонул эсминец «Стерегущий». Получили повреждения линкор «Октябрьская революция», в который пикировщики влепили шесть авиабомб, крейсер «Киров», эсминцы «Сильный», «Гордый» и «Грозящий», заградитель, ряд других кораблей и судов. У линкора «Марат» в результате попадания двух 500-килограммовых бомб и последовавшей вслед за этим детонации боезапаса оторвало всю носовую часть вместе с дымовой трубой и многоярусной надстройкой. Оставшаяся часть корпуса легла на грунт Кронштадтской гавани. Погибли 326 членов экипажа, включая командира корабля капитана 2 ранга П.К. Иванова и старпома капитана 3 ранга B.C. Чуфистова. Искалеченный линкор так никогда и не был введен в строй.
Даже такой оптимист, как адмирал Трибуц, признает, что Балтийский флот понес тяжелые потери. Один лишь маршал Жуков, успевший побывать и начальником Генерального штаба, и министром обороны, но так до конца жизни и не понявший, зачем вообще нужен флот, и считавший, видимо, что эскадренный миноносец — это нечто вроде большого плавающего танка или бронепоезда, авторитетно написал: «…существенный ущерб флоту нанесен не был». Понятнее, в свете пропагандистской войны, выглядит сообщение Советского информбюро от 24 сентября, в ответ на удивительно точную сводку немецкого командования об успехах своей авиации, выдавшее разухабистое опровержение под заголовком «Фашистская брехня о советских потерях»: «Врет — себя не помнит», — говорит русская пословица. Так получилось и с гитлеровской брехней. Незачем говорить о том, что никаких «кораблей советского флота» гитлеровцы не потопили и советских пароходов не подожгли».
Фашистская басня — чепуха на масле.
Солдаты у Гитлера вшивы, сводки у Геббельса лживы, — туповато острили наши политработники-затейники. Немецкая агитация отличалась не меньшей дубовостью: «Бей жида политрука, морда просит кирпича».
Как подметила Л. Осипова: «И наши партийцы, и немецкие, ну совершенно одинаковы по узости кругозора и общей безграмотности. Только немцы упитаннее и воротнички чище».
Если 20 сентября в штабе группы армий «Север» фиксировали жалобы генерала Кюхлера на «большой урон от огня тяжелой артиллерии русских боевых кораблей, которые ежедневно выводят из строя около сотни солдат», то уже 23-го отмечали: «Огонь вражеской корабельной артиллерии значительно ослаб», а 38-й армейский корпус, «к нашей радости, продвинулся».
25 сентября фельдмаршал фон Лееб вынужден был сообщить в ОКХ, что имеющимися силами продолжать наступление он не может:
«Нам крайне необходимо подкрепление… Главное командование переоценивает обстановку в группе армий «Север», характеризуя ее как абсолютно благоприятную. Оно требует овладеть ближним рубежом окружения. В действительности же группа армий уже полностью перешла к обороне».
На следующий день он выразил сомнение в способности 39-го моторизованного корпуса удержать Шлиссельбург и охарактеризовал положение как кризисное. Большинство немецких соединений потеряло под Ленинградом 60–70 % людей и техники и утратило возможность вести дальнейшие наступательные действия по овладению городом.
26 сентября маршала Кулика, заявившего, что наличными силами станцию Мга не взять, отозвали в Москву, а 54-ю армию подчинили Ленинградскому фронту. Ее командующим стал жуковский выдвиженец генерал-лейтенант М.С. Хозин.
С 29 сентября немецкая авиация прекратила налеты на объекты Кронштадта, оставив их на откуп артиллерии. К этому времени Балтийский флот по количеству боевых единиц сократился ровно наполовину: погибли 1 линкор, 1 крейсер, 1 лидер, 13 эсминцев, 20 подводных лодок, 4 сторожевых корабля, 1 минный заградитель и 26 тральщиков.
Так закончился первый и единственный штурм города. Он был отбит дорогой ценой. С 23 августа по 30 сентября общие потери войск Ленинградского фронта составили 116 тысяч человек, из них безвозвратные — 65 тысяч. Противник — наступающая сторона — потерял как минимум в пять раз меньше. Но назначенный Леебом бал в гостинице «Астория» пришлось отменить.
Вообще-то Гитлер, учитывая опыт Мадрида и Варшавы, с самого начала был противником прямого штурма, считая, что уличные бои в мегаполисе, превращенном в крепость, разделенном на узлы сопротивления, имеющем развитую сеть подземных коммуникаций, множество каналов и прочных каменных зданий, оборудованных огневыми точками, снайперскими позициями и приспособленных для круговой обороны, прикрытых заграждениями и минными ловушками, где в переулке даже необученному бойцу достаточно бутылки с «коктейлем Молотова», чтобы сжечь танк или бронемашину, — такие бои способны поглотить и перемолоть целые германские корпуса. Фюрер мыслил категориями современной войны и был абсолютно прав, но лишь теоретически, потому что всего этого в Ленинграде не было. Летом — осенью 1941 года и вплоть до Сталинграда Красная Армия не умела и не вела уличных боев, все города — Минск, Ригу, Киев, Смоленск и многие другие — после падения полевых рубежей она сдавала без боя, вывозя или уничтожая материальные ценности. Их оборона нашей военной доктриной и уставами не была предусмотрена. Точно так же и в Ленинграде никаких фортификационных работ по превращению его в гигантский укрепленный район не проводилось, он не был крепостью, и в сентябре у фон Лееба был реальный и, как показали дальнейшие события, единственный шанс захватить город. (Можно было бы предположить, что советским генералам, «плоти от плоти трудового народа», было жалко превращать в арену сражений советские города и веси, подвергая бедствиям мирное население, но ведь при этом они, применяя тактику «выжженной земли», их взрывали, расстреливали из орудий и поджигали силами специально сформированных команд «факельщиков». Зато весной 1945 года мы своего шанса не упустили, никаких блокад затевать не стали и положили за Берлин 360 тысяч человек, потеряли 2000 танков, а оно того стоило?)
Г.К. Жукову повезло, и за ним закрепилась слава спасителя Ленинграда. Эта слава оправдала все: и бессудные расстрелы, и драконовские приказы, и «расточительный» метод ведения войны.
Даже такой разумный человек, как маршал авиации А.Е. Голованов, в послевоенных беседах с писателем Ф.И. Чуевым восхищался твердостью Жукова и его полководческими качествами: «Не зря Сталин послал его в Ленинград вместо Ворошилова, и он, применив там силу, справился! Ведь он расстреливал там целые отступавшие наши батальоны! Он, как Ворошилов, не бегал с пистолетом в руке, не водил сам бойцов в атаку, а поставил пулеметный заслон — и по отступавшим, по своим! Но скажу, что на его месте я точно так же поступил бы, коли решается судьба страны». Из вышесказанного можно бы предположить, что с фронта, бросая оружия, бежали целые батальоны, а верный присяге Жуков пулеметными заслонами «возвращал войскам уверенность» и «спасал страну». На самом деле это расстреливались остатки частей, отходивших после очередной неудачной самоубийственной атаки на какой-нибудь «бугор» (писатель-фронтовик Виктор Астафьев в переписке с Вячеславом Кондратьевым назвал нашего «самого великого» полководца «браконьером русского народа»).
При этом как-то «забылось», что Жукова посылали в Ленинград совсем с другой задачей — прорвать блокаду, которую он не решил.
Ленинградская стратегическая оборонительная операция заканчивалась, 18-я германская армия стала зарываться в землю. Полная блокада так и не была установлена. Группа армий «Север» не только не смогла захватить Ленинград, но и оказалась надолго прикованной к нему. В то же время и на московском направлении дивизии Рейнгардта особой роли не сыграли: «Получилась почти десятидневная задержка в передислокации группы Гепнера на юг — и это в то время, когда даже сутки начинали принимать огромное значение. И когда немецкие танки ушли от Ленинграда, они были не в состоянии воевать. Им требовалось восстановление, пополнение и отдых. Иначе говоря, им нужно было время».
В сражение на дальних и ближних подступах к Ленинграду советской стороной было брошено 65 дивизий, более 700 тысяч человек. К 30 сентября потери составили почти половину — 345 тысяч командиров и красноармейцев, из них 214 тысяч — безвозвратно. Кроме того, противник захватил либо уничтожил 1492 танка, 9885 орудий и минометов, 1702 самолета. Ценой этих потерь Ленинград закрыл путь вермахту на северо-западном участке советско-германского фронта.
Глава 5
БЛОКАДА И КОНТРБЛОКАДА
(октябрь — декабрь 1941 года)
Положение осажденного Ленинграда и защищавших его войск все время ухудшалось. Огромный город, а также фронт нуждались в своевременном поступлении продовольствия, боеприпасов и других видов обеспечения. Близость линии фронта к жилым кварталам использовалась вермахтом для методичного варварского уничтожения населения и разрушения города. Под Ленинград стягивались дальнобойные пушки, создавалась специальная группировка осадной артиллерии.
Немцы считали, что падение Ленинграда в таких условиях предрешено. Давая показания на Нюрнбергском процессе, Лееб сказал:
«Было что-то сверхъестественное в том, что непосредственно за линией фронта находится миллионный город… Связь с центральной частью России была лишь по Ладожскому озеру. Но воздушная разведка доложила, что судоходство на Ладожском озере осуществляется в минимальных размерах. То есть таким образом невозможно было прокормить город. Должен был наступить день, когда город сдастся».
Поэтому уже 17 сентября 1941 года фельдмаршал задумался: «Как поступить с самим городом: следует ли принять его капитуляцию, нужно ли его полностью разрушить или же он должен вымереть от голода? Пока на этот счет, к сожалению, нет решения фюрера».
В штабе 18-й армии разрабатывались различные варианты избавления от гражданского населения. В одном предлагалось Ленинград надежно блокировать и дождаться, пока все жители умрут. Такое решение имело определенные минусы: давало эффектный козырь для антигитлеровской пропаганды и могло отрицательно повлиять на «нервную систему и внутреннее самообладание» солдат вермахта. Другой вариант предполагал пропустить гражданское население через линию фронта и получить два миллиона голодающих в собственном тылу, кормить «недочеловеков» в любом случае не собирались. При любом раскладе неизменными оставались два постулата: «Мы не занимаем город и не кормим его население». Предлагалось еще третье решение: в случае капитуляции армии создать огороженный забором коридор вдоль берега Ладожского озера и позволить женщинам и детям уйти на восток, в русский тыл, если, конечно, Сталин на это согласится.
Наконец, последовало решение Гитлера — капитуляцию не принимать, всех уморить, «осиное гнездо» разрушить. В директиве от 29 сентября говорилось:
«Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. После поражения Советской России нет никакого интереса для дальнейшего существования этого большого населенного пункта. Финляндия точно так же заявила о своей незаинтересованности в дальнейшем существовании города непосредственно у ее новой границы… Если вследствие создавшегося в городе положения будут заявлены просьбы о сдаче, они будут отвергнуты».
Начальник оперативного отдела ОКВ генерал А. Йодль 7 октября информировал Главнокомандующего сухопутных сил генерал-фельдмаршала фон Браухича о том, что капитуляция Москвы и Ленинграда не должна приниматься: «Следует ожидать больших опасений от эпидемий. Поэтому ни один немецкий солдат не должен вступить в город. Кто покинет город против наших линий, должен быть отогнан назад огнем… Недопустимо рисковать жизнью немецкого солдата для спасения русских городов от огня, точно так же, как нельзя кормить их за счет германской родины».
Советские историки пишут, что Геббельс для оправдания этой акции получил указание представить мировой общественности некий «русский план», согласно которому советские власти сами намеревались уничтожить Ленинград. Но якобы даже министр имперской пропаганды не сумел состряпать такую фальшивку. Думается, Геббельсу ничего не нужно было фабриковать — он знал.
6 сентября Сталин утвердил «План мероприятий на случай вынужденного отхода из Ленинграда по кораблям и судам», предусматривавший тотальное уничтожение Балтийского флота, разрушение «с максимальной степенью» и на возможно длительный период судостроительных заводов, причалов, складов и портовых сооружений, закупорку фарватеров, гаваней и каналов. Началось «конспиративное» минирование объектов, о чем, конечно, было известно всем морякам. Некоторые предлагали не взрывать корабли, а интернироваться в Швецию. Таких «умников» арестовывали и отдавали под трибунал с формулировкой «за намерение сдать немцам корабли Балтийского флота». Уничтожение и затопление «объектов» должно было начаться по сигналу «Хризантема».
Ну, с флотом понятно, спускать флаг перед лицом неприятеля позорно. Хотя Черчилль, опасаясь, что боевые корабли достанутся немцам, даже предлагал Сталину компенсацию за их потопление. Но 13 сентября заместитель наркома внутренних дел В.Н. Меркулов, уполномоченный ГКО «по специальным делам», получил мандат на инспекцию подготовительных мероприятий к уничтожению предприятий, мостов, крупных зданий и других «важных сооружений». Конечно, на весь город не хватило бы никакой взрывчатки, однако одновременному уничтожению подлежало свыше 58 тысяч городских объектов, в том числе 380 основных предприятий, весь подвижный состав, все стационарные энергетические узлы и установки, железнодорожные и трамвайные депо, телеграфные и телефонные станции, установки водоканала, мелькомбинаты, хлебозаводы, мясокомбинаты, холодильники, типографии, банки, ликеро-водочный завод и многое другое, например, Дом Радио и торговый дом «Пассаж».
При каждом райкоме ВКП(б) Ленинграда создавались тройки в составе первого секретаря райкома, начальника райотдела НКВД и представителя инженерных частей РККА. Эти тройки определяли перечень находившихся на территории района предприятий, подлежавших выводу из строя в случае отхода советских войск. На каждом внесенном в список предприятии создавались свои тройки. В них входили: директор, секретарь партийного комитета и начальник секретного отдела. Эти тройки определяли объекты, которые в первую очередь подлежали выводу из строя. Общее руководство специальными мероприятиями было возложено на секретаря горкома ВКП(б) и начальника Управления НКВД Ленинградской области П.Н. Курбаткина. Распоряжение о начале вывода объектов из строя давалось Военным советом фронта с таким расчетом, чтобы эти мероприятия «не были преждевременными, с одной стороны, а с другой — чтобы с их проведением не опоздали».
Взрывчатки действительно катастрофически не хватало, как и специалистов по ее использованию. Поэтому, кроме метода «подрывания», инструкциями было предусмотрено «сжигание» материальных ценностей и «механическое разрушение» (кувалдами) силами рабочих-коммунистов. Далее, как вспоминает директор завода имени Калинина Н.Г. Григорьев: «Весь коллектив завода с винтовками в руках выходит на ближайший рубеж внутренней обороны для отражения немецких атак».
Ликвидации подлежали и запасы продовольствия. Такую проблему, например, решали на мукомольном комбинате имени Ленина: «Мука не поддается сжиганию. Обливание керосином портит только верхний слой муки. Заводу необходимо дать указание о комбинированном уничтожении муки: обливание бензином, керосином с последующим воспламенением бутылками с горючей смесью».