Редактор – Елена Холодова
Художник – Артемий Чайковский
Огромную благодарность автор выражает
Владиславу Чинючину
Елене Холодовой
Анне Узденской
Владимиру Барткову
Антону Захарченко
– за критические замечания, ценные советы, редакторскую правку и моральную поддержку при подготовке сборника
Серая Птица
Юрию Винокурову
и Борису Еремину
Капитан Третьего Полка императорской армии Дайран Ойолла был не в духе. День не задался с самого утра.
Во-первых, третьи уже сутки шел дождь. Что, разумеется, не отменяло ни смотров, ни учений, и офицеры вынуждены были наравне с рядовыми мокнуть на плацу под сочащейся из облаков гнилью. Во-вторых, жалованье опять задерживалось. На какие средства предстояло существовать неопределенное время, оставалось непонятным («Черт бы побрал эту северную дыру», - в сердцах высказался Брен Дин-Ханна, ротный командир и приятель Дайрана). И в-третьих, что являлось самым поганым, Дайрану с утра вручили письмо вида солидного, а содержания непонятного. Настоящим письмом ему, капитану такому-то, предписывалось незамедлительно прибыть в распоряжение некоего отца Иеронима в деревню Какая-то-Дыра (Дайран так и не смог, по прошествии даже полутора лет, запомнить эти идиотские северные названия). Это было особенно неприятным. С Особым отделом имперской гвардии Дайрану не хотелось дел иметь совершенно – достаточно было той истории, которая стоила ему перевода сюда. Но – куда деваться-то?
Дайран показал письмо Брену. Брен только головой покачал. Он не хуже понимал, что если никому не известного капитана из никому не известной части имперской армии вот так, ни с того, ни с сего, вызывают пред ясны очи господ из Особого, значит, есть тому причина. А вот какая? То-то и оно…
Брось, - сказал Брен, успокаивая друга. – Наверняка опять зачистка какая-нибудь. Или смотр. Или еще что…
В нашей-то дыре? – усомнился Дайран. – Ну-ну… Может, не ходить?
Ага, - отозвался Брен. – А потом схлопотать за неповиновение… кое-что похуже нашей дыры. Нет уж, иди. А я, если что…
Дайран кивнул.
До деревеньки пришлось добираться едва ли не вплавь – так развезло дороги. Тоже мне, август. Лошаденка Дайрана к концу пути еле ноги волочила, да и сам он мечтал только о возможности переодеться в сухое и выпить кружку чего-нибудь горячего. Хмурое небо сыпало дождем, хмурые и какие-то голые деревья по сторонам дороги уныло поникли, и казалось, вся эта серая, невзрачная земля протестует против такого с ней обращения. «Да, - подумал Дайран невесело, - видимо, эта война затянется надолго. Не угадали наши бравые вояки из штаба армии…»
В деревню Дайран приехал уже в сумерках. Против ожидания, ни церкви, ни Сходки тут не было, и, прочитав снова письмо, Дайран заметил на нем приписку – дом сельского старосты. Нужную хату ему указали быстро. Высокий, добротный дом был окружен довольно-таки приличным забором, но открыли на стук сразу, коня приняли, на вход указали – все честь честью, хоть и косился хозяин неласково…
В большой светлой горнице неподвижно сидели два человека. Когда Дайран, пригнувшись у входа, со стуком захлопнул за собой дверь и громко поздоровался, на его приветствие ответила только хозяйка. Сидевший у самой двери невзрачный человек в черном даже головы не повернул на его приветствие, но его товарищ – длинный монах с большим носом – все-таки ответил и кивком указал Дайрану на скамью.
Я был вызван отцом Иеронимом по срочному делу, - так же громко проговорил Дайран. – Могу я узнать, что случилось?
Подождите немного, - бесцветно отозвался носатый. – Отец Иероним отлучился и скоро вернется. Вы капитан Ойолла?
Да.
Подождите, - повторил монах. – Сядьте.
Дайран с наслаждением скинул мокрый плащ и, оставляя за собой грязные следы на выскобленном деревянном полу, протопал к печи, сел на низенькую скамеечку. Приложил замерзшие руки к теплому боку печки и закрыл глаза от наслаждения, несколько минут не думая ни о чем и ничего не замечая. Потом, чуть отогревшись, с аппетитом выпил воды, поблагодарил хозяйку, вернулся на свое нагретое место и огляделся.
Большая горница, разделенная на две половины занавеской, - одновременно и кухня, и прихожая. Все, как в обычных крестьянских домах, только, быть может, чуть побогаче. Витая деревянная лестница ведет на второй этаж – дом большой, строился явно не на одну семью. Но очень тихо, не слышно ни детских голосов, ни громового баса хозяина – ничего. Только не старая еще женщина возится у рукомойника, порой бросая на незваных гостей опасливые взгляды. К таким взглядам Дайран уже привык – здесь, на Севере, имперских служителей не жаловали, не разделяя особенно на военных и штатских, церковников и мирских.
Внимание Дайрана привлекла сидящая в углу у окна девушка. Он не заметил ее, быть может, потому, что сидела она, закутанная в темный плащ, не шевелясь, а свет свечей до угла не доставал – быстро темнело. Но вот она вздохнула, чуть поменяла позу – и Дайран уже не отводил от нее удивленного взгляда.
Странно. Очень странно.
Дайран привык, что здесь, на Севере, он с первого взгляда, мог определить, кто перед ним – житель Южной Империи или местный, крестьянин или горожанин, военный или штатский. Но по виду этой девушки понять ничего было нельзя.
Светлая, хоть и загорелая, кожа, правильные черты лица, темные волосы, изящество фигуры – ее можно было бы принять за горожанку, даже за уроженку столицы Империи, дочь одного из знатных родов. Но одежда – совсем не такая, как носят у него на родине; там девушки могли надеть платье и накидку из шерсти, чистых и ярких цветов, а на этой – рубашка, юбка, безрукавка, все каких-то зеленовато-бурых, неприметных цветов, встреть такую в толпе ли, в лесу – пройдешь и не заметишь. И все равно Дайрана не оставляло ощущение, что вот переодеть ее – и перед ним могла бы быть его сестра, настолько эта девица была похожа на нее; а Дайран принадлежал к старинному роду и знал толк в женской красоте. Молода – по виду не больше двадцати. Вот бы услышать еще ее выговор – кто же она, северянка или все-таки с Юга?
Девушка расстегнула темно-зеленый плащ, на лбу у нее выступили капельки – жарко. Негромкий звон сопровождал каждое ее движение. Дайран присмотрелся – и обалдел. Руки ее были скованы длинной цепью, тяжелой даже на вид. Грубые браслеты казались огромными на тонких запястьях.
Вот это да…
В сопровождении Особых, да в цепях… Ох, неспроста. У Дайрана мелькнуло нехорошее подозрение, что девушка эта как-то связана с вызовом его сюда. И смутное ощущение опасности зашевелилось под ложечкой. «Смотаться бы», - подумал он уныло, потому что ощущениям своим привык доверять за эти годы военной службы. Но смотаться прямо сейчас было не просто невозможно – это значило бы выглядеть трусом в глазах Особого отдела. А с ними не шутят…
Девушка перевела взгляд на Дайрана, и он поразился редкому сочетанию цвета ее темных волос и глаз – ярко-серых, прозрачных при свете и совершенно черных в сумерках. На Юге он не встречал такого; если серые глаза – значит, светлые волосы, если черноволосые, то и глаза – темно-карие. Значит, и вправду не южанка, не из Империи. Но Боже правый, в этой дыре, где не то что красивых, а и просто миловидных женщин по пальцам перечесть – откуда она взялась такая?
Скрипнула входная дверь, на пороге выросла длинная худая фигура.
Ага, похоже, вышеупомянутый отец Иероним.
Дайран не ошибся. Оказался прав он и в своих предположениях относительно девушки. Ему вменялось в обязанность довезти пленницу – ему не назвали имени, но сказали именно так: пленница, и понимай как хочешь, - до границы с Империей. В провожатые давался второй монах и карта с примерным указанием маршрута, на расходы – увесистый мешочек, по его тяжести Дайран лишний раз убедился, что не так оно все просто, как ему пытаются внушить. Сроку на все про все – две недели максимум. В полк не возвращаться, к выполнению задачи перейти прямо сейчас, его начальство известят.
По такой вот погоде да на ночь глядя?
Самым сварливым тоном Дайран заявил, что ночью в такой грязи бултыхаться не намерен, что лошадей ему жаль и себя тоже, и что пусть его хоть убивают на месте, но раньше, чем завтра утром, в путь они не тронутся. Отец Иероним на это ответил, что теперь его это мало волнует, но пусть капитан Ойола подпишет вот эту вот бумагу, в которой всю ответственность берет на себя.
Черт с вами, подпишу, - сказал Дайран. – Дайте перо. Я не самоубийца и не идиот. И жрать хочу, как волк последний. – Подмахнув документ, он добавил про себя: - А заодно и девчонку покормить надо, а то она у меня ноги протянет в дороге…..
От его взгляда не укрылась бледность девушки и голодный взгляд…
Хозяйка, - окликнул Дайран. – Собери-ка нам на стол. И этой вот леди… вино у тебя есть? Нет? Вот, возьми, - он достал из мешка флягу. – И леди налей стаканчик…
Он повернулся к отцу Иерониму.
Мне что, так и таскать ее в этих железках?
Особист отвел его в сторону.
Молодой человек… Я, конечно, понимаю, что советы вы выслушивать не намерены. А посему ставлю в известность: приказано кандалы с этой, как вы выражаетесь, ледине снимать ни при каких обстоятельствах. А если бы вы все-таки выслушали мой совет, я бы сказал вам: держитесь с ней как можно…ммм… холоднее. И не поддавайтесь на очаровательную внешность и хрупкий вид.
Да почему? – воскликнул Дайран. – Кто она, убийца? Воровка? Могу я хотя бы знать, в чем дело и кого я везу?
Отец Иероним вздохнул: ну, и туп же ты, капитан…
Эта девица, - он перешел на шепот… - из лесных людей. Дошло? Зачем железо, тоже понятно?
Дайран открыл рот. И закрыл его. Со стуком.
Вот именно, - заключил отец Иероним. – Вы все поняли? Ну-с, тогда счастливо оставаться и удачной дороги. Идемте, коллега.
Две неслышные тени исчезли за дверью, и даже звука шагов не было слышно, только кони заржали во дворе.
Ночью Дайран долго не мог уснуть. Казалось бы – устал до дрожи в ногах, а сон не шел, словно бабка нашептала. «Может, правда, нашептала?» - пришла опасливая мысль, но он отогнал ее. Дайран не верил в сказки бабушек. Но что делать, если – вот она, живая сказка, лежит в другом углу комнаты, и дыхание ее, легкое и ровное, слышно ему, и звон кандалов, когда она шевелит во сне руками.
Дайран вспомнил, как аккуратно и неторопливо девушка ела… а ведь голодна – он готов был поклясться, что самое меньшее сутки у нее во рту ни крошки не было. Но лишь испарина выступила у нее на висках и над верхней губой, а движения оставались все такими же ровными, лицо – таким же замкнутым. Поев, девушка негромко поблагодарила хозяйку, на что та только вздохнула с жалостью, и попросила разрешения умыться.
Давай полью тебе, что ли, - предложила хозяйка. Прошла к стоящей у порога бочке с водой, и Дайран расслышал вздох: «Бедная девочка…» Он готов был поклясться, что хозяйка и его пленница знакомы – по крайней мере, взгляды их говорили об этом. Но – не пойман, так и не вор…
Как тебя зовут? – спросил ее Дайран, но в ответ услышал:
Зови как хочешь…
Хоть горшком? – он все еще не терял надежды вызвать ее на разговор, хоть и понимал, что это бессмысленно.
Хоть горшком, хоть девкой, - голос ее был равнодушным и усталым, - хоть ведьмой. Мне все равно…
Им постелили в одной комнате по настоянию Дайрана и их второго попутчика. В комнате была только одна кровать, и Дайран уступил ее девушке. Она долго ворочалась, пытаясь устроиться поудобнее… наверное, кандалы все же натирали ей руки, а может, тоже не спалось с усталости. Но в конце концов, она затихла. А к Дайрану сон не шел – хоть тресни.
Неужели это все – правда?
* * *
Никто из ныне живущих уже не мог помнить, когда Северное и Южное королевства решили разделиться. Тем не менее, факт оставался фактом – две сотни лет назад это была огромная и крепкая Империя, с сильным и властным правителем, урожайной и щедрой землей, профессиональной армией и весьма неплохими учеными. Но, на беду свою, последний король имел дочь - старшую, любимую, по имени Альбина, и двоих сыновей-близнецов, которые никак не могли договориться о порядке наследования престола. Король в совсем не подходящее для страны время свалился на охоте с лошади (поговаривали, что ему помогли это сделать), принцы же, похоронив родителя, не долго думая, решили страну разделить. Границу предполагали провести по Великой реке, что пересекала Империю с запада на восток почти ровно посередине. Порешили, бросили жребий, разделили и стали править – каждый у себя. Жители, озадаченные переменами и тем, что вчерашние друзья-соседи теперь оказались заграницей, почесали макушки, но делать было нечего. Постепенно привыкли.
С той поры воды утекло изрядно, причины раздела стали забываться, да и не до того стало, признаться. В королевской библиотеке хранились манускрипты, повествовавшие обо всем очень подробно, но читать их стало некому. Непонятно, по какой причине молодежь все чаще и больше подавалась в военные, чем в студенты. А с другой стороны, кому какое дело? Цены на хлеб не растут – и на том спасибо.
Что интересно, о судьбе принцессы Альбины очень быстро все забыли. А может, забыть кому-то и помогли, болтали украдкой ночами в трактирах. По слухам, которые то затухали, то вспыхивали вновь, Альбина уехала на Север, к одному из братьев, а вот дальше следы ее терялись – то ли вышла замуж за одного из тамошних лордов и нарожала ему славных здоровеньких деток, то ли умерла бездетной, то ли вовсе в монастырь ушла… а еще говорили, будто убили ее, но чего только не болтают досужие кумушки? В официальных документах рядом с ее именем стояло краткое «Дата смерти неизвестна» - и понимай как знаешь.
Два королевства привыкли существовать на положении друзей-соседей, и всем казалось, что такое положение вещей будет вечным и самым лучшим. Но жизнь почему-то решает так, как хочется ей, а не нам.
У короля Августа II, правившего Северным королевством на протяжении 19 лет, не осталось детей. То есть детей-то было много, но все они умирали, не дожив до трех лет. По злому стечению обстоятельств, и приемного сына королевской семьи, мальчика-подкидыша, постигла та же участь – он умер от тифа, едва отметив десятилетие. После этого по стране поползли слухи о проклятии короля, о наветах ведьм и прочей чертовщине. Все бы ничего, но король, как и все его подданные, тоже был смертен. И потому умер в свой час, и наследника не оставил. А править страной кому-то было надо.
Конечно, сердобольные соседи не смогли оставить друзей в беде. Из Южного Королевства один за другим приезжали гонцы с предложением руки и сердца вдове, которая, к слову сказать, являлась второй женой и весьма яркой красавицей. Однако предложения отвергались одно за другим. Гонцы становились все настойчивее, пока, наконец, вдовствующей королеве Силезии не было сказано впрямую: или брак, или монастырь. На это послание Силезия вовсе не ответила.
Южане сочли это объявлением войны.
И война не замедлила начаться…
К искреннему удивлению нападавших северяне почему-то не хотели сдаться без боя. Видимо, народ любил своего почившего правителя, а потому клич «Честь и свобода» неуловимо реял в воздухе над головами сражающихся. Силы были бы примерно равны, если бы у защитников было единое руководство. Но королева, в силу своей природы, в военном деле разбиралась весьма слабо, а мнения лордов на этот счет разделились. Словом, Северное королевство быстренько, хоть и кровопролитно, завоевали, объявили Империю вновь единой, разделили на области и отправили на Север лорда-наместника. Случилось это около семи лет назад.
Юг очень скоро привык считать себя снова единым. А вот Север мириться с этим не хотел. По истечении года пришлось послать туда значительную часть военной силы вновь обретенной империи - то там, то тут вспыхивали восстания, крестьяне не подчинялись сборщикам налогов, новые лорды не могли удержать в повиновении подданных; казалось, сама земля не желает носить на себе завоевателей – пожары, наводнения, обвалы в горах. То мор какой нахлынет, то засуха… Военное положение прочно вошло в быт северян, в каждом городе стояло по гарнизону, комендантский час твердо укоренился на всей территории страны, что лежала севернее Юккарома. А от Юккарома до бывшей границы рукой подать было…