Из осторожных недомолвок Агеля Ярр понял, что в бурном его прошлом были дела, которые не для всяких ушей, поэтому сложностей с властями труппа старается избегать. Что это за дела и какие счеты у властей с бродячими актерами, Ярр, понятно, выяснять не стал. Нелюбопытство его растопило отчуждение, и уже совсем скоро разговор перестал быть натянутым.
А Ярр, отвечая и спрашивая, все смотрел, смотрел на нее – чудо чудное, поманившее его вчера на площади, косыми внимательными взглядами вбирал каждую деталь – и чуть впалые щеки (недоедает), и тонкие, но сильные руки с крепкими мышцами (гимнастка!), и слегка приподнятую верхнюю губу, придававшую лицу выражению веселого лукавства. И на себе ловил такие же быстрые, короткие взгляды. Ниточка протянулась меж ними – нищей девчонкой-актеркой и княжеским сыном; не актерка и княжич они теперь – просто люди, почти ровесники… в зеленоватых глазах девушки порой проскальзывала печаль. Интересно, о чем она думает?
Солнце было уже высоко, когда Агель поднялся и проговорил хмуро:
- Вы уж простите нас, господин Ярр, но только некогда нам болтать. Двигаться пора. Полдень, самое время для выступления. Вчера вон как повезло; авось и сегодня будет не хуже …
Ярр поднялся и хотел было протянуть руку девушке. Но Яса, на мгновение опередив его, одним гибким движением поднялась и отряхнула платье. Босые ноги ее были по щиколотку в серой пыли. И поклонилась:
- Простите, господин… но нам и вправду пора.
Агель хмуро взглянул на нее и зашагал к фургону. А Яса потупилась и отвернулась. Пару секунд стояли они друг против друга и молчали. А потом у девушки вырвалось:
- А вы… приходите нынче вечером. Костер разведем, песни петь будем, хозяин позволил. Придете?
И – вспыхнула вдруг, залилась густым румянцем до самых ушей. Ярр осторожно коснулся ее руки… какие прохладные и твердые пальцы.
Яса отняла руку и посмотрела него строго и осуждающе. А потом улыбнулась – и, развернувшись, пошла к фургону. В руке Ярра задержалось на мгновение ощущение ее маленькой ладони… и запах ее волос – сухой, прогретый на солнце аромат осенней травы.
Ярр пришел на постоялый двор на следующий день. И на третий. И на четвертый.
Никогда еще с ним не происходило ничего подобного. Странное дело – рядом с этими совершенно чужими ему людьми Ярр чувствовал себя легко и спокойно – так, как в детстве, когда жива была мать. Удивительное чувство покоя, свободы и защищенности охватывало его всякий раз, едва он видел обращенные к нему зеленовато-серые глаза девушки, слышал ее мелодичный голос. Он хохотал над шутками Тиса и учил мальчишку фехтовальным приемам. Принес свои краски и кисти и заново разрисовал облезлый фургон, удостоившись одобрительного ворчания Агеля. Наблюдая, как на его глазах рождаются немудреные пьесы, предложил подправить текст – и актеры после недолго колебания согласились, и текст вправду стал чуть лучше – так, по крайней мере сказала Яса.
Это оказалась тяжелая работа – то, что иные принимают за праздник. Сколько пота и слез стоит, оказывается, за каждым движением, каждым поворотом головы, каждым словом или звуком скрипки или тонким, звенящим голосом. Устроившись в углу двора, чтобы не мешать, Ярр наблюдал за репетициями труппы. И, глядя на Ясу, улавливая порой в танце знакомые движения, поражался сходству и различию воинской и танцевальной науки.
Может быть, думал он, дело здесь не в движениях даже, а в отношении к ним. Для него, Ярра, ежедневные упражнения с мечом – лишь обязанность, порой доходящая до искреннего удовольствия, но все же – обязанность. Для девушки-актерки танец – жизнь. Нет, не жизнь даже – душа. Стоило однажды взглянуть, как неутомимо и самозабвенно оттачивает она каждое движение, как радуется, когда из хаоса отдельных поворотов получается – картина. Она готова была повторять одну и ту же танцевальную фразу по сотне раз, если считала, что есть в ней мелкая, незаметная постороннему глазу шероховатость. И если в обычной жизни Яса производила впечатление замкнутой и, пожалуй, угрюмой, то на выступлениях преображалась до неузнаваемости. Из облика маленькой бродяжки снова выглядывала юная фея.
Эта фея исчезала – сразу, стоило смолкнуть последним тактам. Агель опускал скрипку, Яса, тяжело дыша, растирала гудящие ноги. Мелкие капельки пота стекали по ее лбу и вискам, темными пятнами проступали на спине, намокшие волосы липли к лицу, в движениях явственно проступала усталость. Но даже такая – растрепанная, все еще погруженная в себя, она была мила Ярру, и милыми были горячий, терпкий запах ее пота и пыль на босых ступнях.
На второй день Ярр, непривычно смущаясь, принес из дома кипу бумаги и коробку с угольками. Он чувствовал себя неуверенно, точно мальчишка-подмастерье, впервые взявший кисть; такого давно уже не бывало. Сначала пальцы сами заплясали по листку, радуясь привычному делу; из быстрых штрихов возникали взмах рук, заброшенный ветром на плечо завиток волос, подол платья. Агель, подойдя как-то и взглянув через плечо, только крякнул - и отошел, не сказав ни слова. Но потом – как застопорило; неживой выходила Яса, ненастоящей, непохожей на себя. Красивая, да, может быть, даже красивее, чем в жизни. Но – неживая; Ярр – за долгие годы – научился определять, есть ли правда в его рисунках. Он огорчился едва не до слез, сжег все свои наброски, кроме одного, который выпросил на память Тис. Впервые кисть в его руках оказалась бессильна передать живое очарование.
Поздними вечерами, уже в сумерках, на заднем дворе разжигали костерок. Хозяин трактира, по счастливой случайности, оказался охочим до песен и сказок, и постояльцы, радуясь невиданно низкой плате за комнату, охотно веселили его почти до полуночи. Пел чаще Тис – у мальчишки оказался негромкий, но чистый и верный голосок, и песен он знал множество. Яса петь не умела вовсе, но мастерски рассказывала сказки. Эти минуты остались в памяти Ярра как драгоценность: блики пламени скользят по лицам сидящих кружком людей, негромкий голос смешивается с треском полешек в пламени, кухарки порой утирают глаза передниками. И уже не важно, кто с кем сидит рядом; с иными из них Ярр – княжич – днем и словом никогда бы не перемолвился, а вот поди ж ты – бок о бок слушают, закрывая глаза, и у каждого перед глазами стоит своя собственная сказка.
И сказка эта стократ драгоценнее, если Яса повернется, подбрасывая хворост в огонь, и медные ее распущенные кудри случайно коснутся его плеча.
Локти ее были шершавыми и острыми, ладони - жесткими, мозолистыми, с множеством царапин, шрамиков и трещин… Ярр, привыкший к белым, мягким холеным ручкам знатных дам, не мог даже представить, что женские руки могут быть – такими.
Вот эта – от костра… обожглась недавно, когда обед готовила, - смеясь, объяснила Яса. – А мозоли – от топора, от вожжей…
А это? – он коснулся длинного, тянущегося через запястье к локтю и скрывающегося под рукавом платья шрама – совсем свежего, недавно затянувшегося.
Это… - Яса едва слышно вздохнула, - это мы недавно в Приморье не ко двору пришлись. Камнями нас закидали… Удирать пришлось… Агель ногу вывихнул, Тису макушку рассекли, а мне – вот, по плечу попали.
Разве так бывает? – поразился Ярр.
По-разному бывает, - ответила она беззаботно. – Где-то монеты, где-то – камни. У них там недавно бунт был, оказывается, а мы не знали – сыграли свою «Сказку о принце», вот и получили…
Тебе трудно? – неловко спросил Ярр – и сам понял, каким глупым был его вопрос.
Но девушка пожала плечами:
Почему же? Нет, обычно. Это же… ну, у меня жизнь такая. Я другой не знаю и не помню. Зимой, конечно, тяжеловато… а так – ничего. И это все-таки лучше, чем в деревне… у нас – дорога, новые люди, новые места. Всю жизнь доить одних и тех же коров – я бы не смогла, наверное. – И улыбнулась: - Просто вы не привычны к такому, господин. А мне чудной кажется ваша жизнь, я бы не смогла, как вы – целый день судьбы чужие в руках держать…
Он подарил ей шелковый платок – цвета глубокой морской волны, мягкий и переливающийся в руках, почти невесомый. Яса было вспыхнула, засияла от удовольствия, осторожно касаясь шелка тонкими пальцами. Но потом посерьезнела вдруг и сказал строго:
- Спасибо, господин Ярр, но только… не нужно такого больше. Такой только благородным носить, а я… кто вы – и кто я, - и вздохнула едва слышно.
Ярр обиделся бы, если б не понимал, что она права. Гордая…
Он боялся коснуться ее руки, боялся сказать лишнее слово, чтобы не обидеть девушку. Таких, как она, княжич мог бы взять десятками – на день, на два, как игрушки, и никто бы слова ему не сказал. Он знал это, но никаких прав ему это знание не давало, потому что Яса – одна такая на всем свете. И не девчонка-простолюдинка она – благороднее, чем у иных дам, каждое ее движение, и наклон головы, и строгие взгляды. Подумать лишь, что несколько дней назад, он не знал, где живет его счастье. За одно ее слово он мог бы достать звезду с неба, как те царевичи, о которых она рассказывала…
Возвращаясь домой уже в темноте, Ярр, не зажигая свечи, бросался на кровать и блаженно закрывал глаза – перед внутренним взором вставало ее лицо. Рукава его рубашки, казалось, хранили слабый аромат ее волос и рук - запах сухой, нагретой солнцем травы на закате. Потом вскакивал и хватался за кисти.
Теперь он рисовал стремительно и ярко – словно пел, и каждый его рисунок дышал радостью. За несколько дней Ярр похудел, глаза его светились счастливым огнем, и только слепой мог бы не заметить этого…
- Зачем она тебе? – недоумевая, спросил его Бор.
Брат знал, конечно, обо всем – у них не было секретов друг от друга. И – Ярр видел – силился понять, но не мог. Кажется, впервые в жизни не мог понять… а может, посчитал очередной причудой спятившего братца. Ярру было почти все равно.
- Девчонок в городе пруд пруди… не одна, так другая… на два дня – не все ли равно, кто?
- Ты не понимаешь, - тихо сказал Ярр. – Она не такая, как все…
- Актерка, - пожал плечами Бор. – Какая разница-то – актерка ли, прачка ли, кухарка? Ты ведь не жениться на ней собрался…
- Молчи, брат, - едва слышно промолвил Ярр. – Молчи…
Бор помолчал. А потом проговорил только:
- Ох, смотри, Ярр, смотри. Зная тебя…
И ушел, не желая продолжать разговор.
В прежние времена Ярр, наверное, озадачился бы, а может, и обиделся вовсе. Но не сейчас. Сейчас его несла, словно на крыльях, та необыкновенная легкость, что снова вернулась в его душу после знакомства с Ясой. Давно, как давно не чувствовал он ничего подобного…
Это были самые длинные и самые короткие дни в его жизни. Пролетели они – всего пять – стремительно, словно пять мгновений.
На шестой день Ярру удалось освободиться только к вечеру. Солнце стояло уже низко, и от деревьев на траву протянулись тени, когда он, оседлав коня, привычным маршрутом двинулся по улицам города. Сегодня он обещал им нарисовать афишу; следовало поторопиться, пока опять не зарядили дожди и достаточно света. Коробочки с красками побрякивали в притороченной к седлу суме.
По обыкновению, на постоялом дворе было людно, и если кто и обратил внимание на неброско одетого юношу, то скорее как на владельца красавца-коня. Ярр опасался не застать актеров – мало ли, может, уже началось выступление. Но хозяин кивнул ему, и Ярр с облегчением увидел на заднем дворе знакомый яркий фургон.
У костерка на корточках сидел Агель и что-то помешивал в котелке над огнем. От котелка поднимался пар. Ярр принюхался и поморщился. Клей.
- Добрый день, Агель, - поздоровался он.
- И вам не хворать, - буркнул старик мрачно.
- А Яса где? – весело спросил Ярр, не обращая внимания на мрачность клоуна. – Мы… я обещал ей рисунок сегодня закончить.
- На рынок она пошла, - сообщил Агель. – И Тис с нею...
- Жаль, - огорчился Ярр. – Я всего на пару часов смог выбраться.
Старик покряхтел и поднял на него темные глаза. Ярр поежился – таким пристальным и оценивающим показался ему этот взгляд.
- Вот что… господин Ярр, - Агель похлопал рукой рядом. – Присядьте-ка… разговор у меня к вам.
Ярр послушно опустился прямо на землю. И улыбнулся мягко:
- Я слушаю вас…
Агель опять покряхтел, пожевал губами. Отвернулся.
- Вот что… господин Ярр. Дело такое… деликатное. Словом… просить я хотел…
Ярр усмехнулся про себя. Этого можно было ожидать, странно лишь, что старик так долго медлил. Чего, интересно, он попросит? Денег? Уладить дела с хозяином? Бумаги выправить? Коня нового?
- Дело такое… - повторил Агель. – Вы… уж не обижайтесь, господин… вы перестали бы к нам ходить.
- Что? – не понял Ярр.
- Не ходите, говорю, к нам больше, господин. Не в обиду вам будь сказано, но… мы ведь для вас как игрушка. А мы… тоже люди живые. Не за себя я прошу, господин Ярр, - за Яску.
- Ч-что? – ошеломленно проговорил Ярр.
- За Яску, да. Я ведь вижу, какая она ходит все эти дни. На себя не похожа. То смеется, то плачет… а спросишь – огрызается в ответ. Она гордая, слова мне не скажет, но глаза-то есть у меня. Полюбила она вас, не иначе. А ведь она вам не пара, господин Ярр, и вы это знаете. И Яска это знает, оттого и молчит. У вас, поди, и невеста есть или скоро будет… вы поиграетесь с ней и бросите, а она… как бы не вытворила что. Она ведь как дитя… но если полюбит, так на всю жизнь. Мать ее такая же была. Забыть вас не сможет. А вы… Не дело это, - старик говорил сбивчиво и хрипло, торопливо. – Пока еще не поздно, пока можно поправить – уйдите вы ради Бога, не мучьте ее… и себя, - вырвалось вдруг у него. – Вы ее забудете… и Яска – сможет. Мы поможем, я и Тис. Может, потом хорошего человека встретит. А так…все равно у вас жизни не будет. Она вам не пара…
Ярр молчал, стискивая пальцы.
- Вы же никогда не полюбите ее так, как равную. Она всю жизнь вам игрушкой будет, потому что ровней вам никогда… никогда. Да, наверное, и батюшка ваш не одобрит. Уж не знаю, кто вы, господин Ярр, но вижу, что птица не из простых. Так зачем вам позор на себя навлекать – актерку в жены? Богом молю, оставьте вы нас в покое. Вы и так уже для нас сделали столько, что… вовек не забудем. Мы уедем завтра… днем отыграем последний раз и уедем. Пока не поздно, уходите вы, и мы будем вас вспоминать добрым словом, молиться за вас будем. Чтобы не пришлось проклинать вас… уйдите!
Агель неожиданно всхлипнул и вытер рукавом глаза.
- Простите, господин Ярр… Правда, уйдите лучше…
Ярр медленно поднялся. Ошеломленный, он смотрел на старика, потом попытался что-то сказать, но горло свело неожиданной судорогой. Резко развернулся и бросился к воротам. Вскочив в седло, пришпорил коня – пыль взвилась из-под копыт.
Старик грустно посмотрел ему вслед – и выругался. В котелке выкипал забытый клейстер.
Уже затемно, самым последним, Ярр въехал в закрывающиеся городские ворота. Стражники с удивлением посмотрели на измученного коня, облитого мыльной пеной, на взъерошенного, не меньше измотанного всадника, но, признав в скудном факельном свете княжеского сына, не сказали ни слова. Впрочем, если б и сказали, тот едва ли в состоянии был им ответить.
Несколько часов он гонял вскачь по полям вокруг города, останавливаясь лишь на краткие мгновения, чтобы дать передых коню. Встречный, рвущийся в лицо ветер пытался и никак не мог сдуть мелькающие перед глазами разноцветные искры. В голове едва слышно звенело, мысли путались. Ему хотелось то кричать во весь голос, то молиться, то смеяться взахлеб.
Она любит его? Любит, нет никаких сомнений! Господи, он и мечтать не смел… ясные серые глаза, звонкий голос, спокойствие, что снисходит на его душу при одном только появлении этой девочки. За что ему это счастье? Любит!
Любит ли? А если старик ошибается?
К черту, сегодня же, сейчас он помчится к ней, прямо посмотрит в глаза и все, все скажет. Ему жизнь не мила без нее… только бы Агель не ошибся! Плевать на все, на чужие сплетни, на недоверие, на… Он придет к ним, возьмет Ясу за руку и скажет ей все, что собирался сказать все эти несколько таких долгих дней. Он сделает ее своей женой и княгиней.
Уже начинало смеркаться, когда Ярр опомнился. Если он не успеет в город до закрытия ворот, то ночевать ему придется в лесу. Не самое лучшее место, если честно. Он пустил коня галопом. Прямо сейчас кинуться туда, на постоялый двор… к ней…