— Наш век — век информационных технологий, — наставительно произнес Светлов. — Если бы ты не был таким замшелым ретроградом и удосужился приобрести компьютер, тебе не пришлось бы мыкаться целых три дня, а потом обращаться ко мне за помощью.
— Приобрести — не фокус, — пристыжено проворчал Юрий, видевший, что в данном случае Светлов прав на все сто процентов. — Приобрести компьютер может кто угодно, в том числе и я. А вот что мне потом с ним делать?
— Да, — подумав, согласился Дмитрий, — в этом что-то есть. Компьютер — это такая штука… Сколько ему кулак ни показывай, сам, без твоего участия, он работать не станет. С людьми в этом плане гораздо проще. Дал разок в ухо — и дело в шляпе…
— Это мысль, — сказал Юрий. — Кое-кому здесь не мешало бы дать в ухо.
— Это за что же? — возмутился Светлов. — Вот он, адрес. Записывай!
— Гм, — сказал Юрий.
— Ах да, — спохватился Светлов. — Естественно. Как обычно.
Он вынул из заднего кармана джинсов блокнот с засунутой между страниц шариковой ручкой, отыскал свободный листок, переписал адрес с экрана ноутбука, вырвал листок и протянул Юрию.
— Владей.
— Спасибо, — сказал Юрий и встал, засовывая бумажку с адресом в карман.
— Ты куда это намылился? — подозрительно осведомился Дмитрий. — А шашлык доесть? А соловьев послушать? Знаешь, как они здесь поют!..
— Соловьев послушаю как-нибудь в другой раз, — сказал Юрий. — Извините, ребята. Извините, Лидочка. Я все-таки испортил вам вечер. Но, честное слово, если останусь, будет только хуже.
— Да, — сказал Светлов, — это чувствуется. С тобой, что ли, поехать?
— А вот этого не надо, — быстро возразил Юрий.
— Ну, может, и не надо… В самом деле, зачем тебе журналист при объяснении с девушкой?
— Ты думаешь, объяснение все-таки будет? — спросил Филатов.
Некоторое время Светлов обдумывал ответ, потом глубоко вздохнул и пожал плечами.
— Я на это очень надеюсь, — сказал он наконец и повторил: — Очень.
— Удачи вам, Юрий Алексеевич, — сказала Лида Светлова.
Юрий посмотрел на них, стоящих на фоне догорающего в полях за речкой заката, помедлил, подбирая какие-нибудь хорошие, теплые слова, но, как всегда, не сумел найти ничего подходящего.
— Спасибо. Пока, — просто сказал он и, махнув на прощанье рукой, все ускоряя шаг, двинулся к своей машине.
Глава 5
Юрий загнал машину на стоянку перед подъездом, выключил фары и заглушил двигатель. Уже почти стемнело, лишь на западе в темно-синем небе горела узкая полоска заката. В теплых майских сумерках, пахнущих асфальтом и молодой, еще не успевшей запылиться листвой, негромко бренчала невидимая гитара. На вытоптанной площадке напротив соседнего подъезда метались неясные тени, оттуда доносился азартный гомон, визг и крики играющей в пятнашки детворы. Потом где-то наверху открылось, окно, и пронзительный женский голос повелительно крикнул:
— Юра, домой!
Филатов вздрогнул, но тут же рассмеялся и покачал головой: мало ли на свете Юр?
— Ну, мам, ну, еще полчасика! — проныл в ответ мальчишеский голос.
— Домой сейчас же! — безапелляционно заявила строгая мама и с треском закрыла окно.
Юрий выбрался из машины, разминая ноги, взял с пассажирского сиденья букет в шуршащей целлофановой обертке, захлопнул дверцу и, задрав голову, окинул взглядом фасад. Дом возвышался над ним шестнадцатиэтажным утесом, разлинованный лоджиями, испятнанный прямоугольниками освещенных окон, прорезанный вертикальными колодцами лестничных клеток, и Филатову подумалось, что применительно к этому архитектурному диву слово «фасад» полностью теряет смысл. Какой, спрашивается, фасад может быть у прямоугольной обувной коробки? Разве что считать фасадом ту сторону, в которой проделаны входные двери…
В две затяжки докурив сигарету, он выбросил окурок в сгущающуюся темноту и аккуратно расправил смявшийся целлофан, которым был обернут букет. Целлофан громко зашуршал; Юрий ощущал неловкость оттого, что держит в руках уже второй за день букет, — ему казалось, что выглядит он как последний идиот. «Правильно, — подумал он с иронией. — Очень мило! Я понемногу делаюсь похожим на Серегу Веригина. Тот тоже, небось, чувствует себя не в своей тарелке, идя по улице с букетом цветов. Зато бутылка в руке у него неловкости не вызывает. Да и у меня тоже, если уж на то пошло. Ну, на то мы и русские люди…»
Прочитав себе эту короткую, но весьма ядовитую нотацию, он вздохнул и двинулся к подъезду. На двери подъезда красовался кодовый замок — к счастью, не новомодный электронный, а старенький, механический. Юрий без труда определил трехзначный код по стертым почти до полной нечитаемости цифрам на кнопках и, сделав из пальцев трехногую «козу», придавил все три кнопки разом. Замок открылся с характерным щелчком, Юрий повернул ручку и вошел в пахнущую цементом и щами прохладную полутьму подъезда.
Произведя несложный подсчет в уме, он пришел к выводу, что нужная ему квартира расположена на двенадцатом этаже. Лифт здесь оказался на удивление чистеньким, без единой надписи на стенах — не то его отремонтировали недавно, не то жили здесь какие-то особенные, помешанные на чистоте люди. Впрочем, для поддержания порядка в лифте бывает достаточно парочки активных, горластых пенсионерок, которые не ленятся звонить по вечерам во все квартиры подряд и отчитывать всех без разбору за появившуюся на стенке царапину. Имея таких соседей, даже московский подросток трижды подумает, прежде чем выцарапать в лифте название своей любимой группы. В конце концов, ему, подростку, никто не мешает пойти в соседний подъезд и оставить свой автограф там — как говорится, и волки сыты, и овцы целы…
Лифт мягко, без толчка, причалил к двенадцатому этажу, двери разъехались в стороны — тоже мягко, почти беззвучно, прямо как в дорогом отеле, — и Юрий вышел на лестничную площадку, выложенную шероховатой терракотовой плиткой. По счастью, квартиры здесь располагались не блоками, как это частенько бывает, а вдоль коридора, так что отгородиться от лифта дополнительными дверями и решетками у здешних жильцов не было никакой возможности. Быстро сориентировавшись на местности, Филатов свернул направо и остановился перед дверью, на которой красовалась выполненная под медь, а на самом деле, несомненно, алюминиевая табличка с нужным ему номером. Поднеся руку к звонку, он подумал, что лет двести назад алюминий ценился дороже меди и даже, кажется, серебра; он где-то читал, что даже Наполеон щеголял нашитыми на мундир алюминиевыми пуговицами, считая это высшим шиком. Юрий не знал, с чего это ему вдруг пришли в голову мысли об алюминии и императоре Франции; очевидно, таким образом он пытался обмануть себя, отвлечься от тягостных раздумий о том, что скажет Нике, если та откроет ему дверь. В общем-то, после ее исчезновения говорить им было не о чем.
Он позвонил и услышал раздавшуюся внутри квартиры переливчатую электронную трель. Когда Юрий отнял палец от кнопки звонка, стало слышно, как внутри квартиры играет музыка — судя по всему, где-то там работала радиоточка. Юрий позвонил еще раз. Ему показалось, что за дверью тихонько скрипнула половица, но звук не повторился, и он решил, что это ему просто почудилось.
— Ладно, — негромко произнес он, адресуясь к темному дверному глазку. — Бог троицу любит. Еще одна попытка, и я пошел.
Звонок прозвенел в третий раз, и Юрий вздрогнул, услышав щелканье отпираемого замка. Тут до него дошло, что звук раздался сзади, и, обернувшись, он увидел старушенцию в седых кудряшках, с крайне подозрительным выражением лица выглядывавшую из приоткрытой двери квартиры напротив.
Некоторое время они молчали. Старуха сверлила Юрия неприязненным взглядом, таким острым и требовательным, что поневоле возникали подозрения, не служила ли она до ухода на пенсию в так называемых «внутренних органах».
— Здравствуйте, — без особого труда изобразив смущение, приветствовал эту почтенную даму Юрий.
Старуха не удостоила его ответом, хотя выражение ее лица чуточку смягчилось — ровно настолько, чтобы у предполагаемого злоумышленника пропало желание бежать со всех ног и появилась потребность объяснить свое появление здесь. Честно говоря, придумать подходящее объяснение Юрий не успел — то есть не то чтобы не успел, а просто не пришло ему в голову, что придется объясняться с какими-то посторонними старухами. Он тут же пожалел о своей непредусмотрительности: судя по виду, старушенция была из тех, кто все про всех знает, и при умелом подходе могла многое рассказать.
— Простите, — со всей почтительностью, на которую был способен, обратился Юрий к своей молчаливой собеседнице, — вы не подскажете, Ника Воронихина здесь живет? Я не ошибся? Понимаете, адрес мне дали в больнице, и я немного сомневаюсь, правильно ли записал…
— Вероника? — переспросила старуха, и Юрий снова подумал, как это смешно звучит: «Вероника Воронихина». Немудрено, что она предпочитает называться Никой. Небось, в школе «Воронихой Вероникиной» дразнили… — Ну, допустим, здесь, — продолжала старуха. — А вам она зачем?
— Поблагодарить, — сказал Юрий, разворачиваясь таким образом, чтобы старуха могла видеть букет, который он держал поперек груди, как автомат на плацу. — Понимаете, я там, у них, лежал, так вот Вероника лучше всех за мной ухаживала. И вообще, знаете, как-то в душу запала. Приветливая такая, красивая, только грустная немного… А меня выписали не в ее дежурство, я даже попрощаться не успел…
Он ступал по очень тонкому льду, на ходу сочиняя эту несуразную басню. Ника была операционной хирургической сестрой, и, если соседка об этом знала, беседу можно было считать законченной. Но все обошлось. Старуха невнимательно посмотрела на букет, а потом перевела взгляд на лицо Юрия и долго изучала бледнеющие синяки, оставленные ему на память бойцами славного Московского ОМОНа. Очевидно, разбитая физиономия в сочетании с пышным букетом убедила суровую бабусю в том, что Юрий не лжет; вообще, Юрий уже не раз замечал, что его внешность почему-то производит самое благоприятное впечатление именно на старух, и в случае необходимости — вот как сейчас, например, — беззастенчиво этим пользовался.
— Вы не знаете, дома она? — заискивающим тоном продолжал он. — Звоню-звоню, а там только радио бормочет…
— Не знаю, — ответила старуха. Служебно-розыскной огонек в ее выцветших глазках потух, сменившись обычным любопытством. — Я-то ее уже пару недель в глаза не видала.
— Пару недель? — неискренне изумился Юрий, отлично осведомленный о причинах отсутствия Ники, которая все это время жила у него. — Так, может, она переехала?
— Это вряд ли, — авторитетно заявила старуха. — Я бы знала. А что мы с ней не встречаемся, так у нее работа такая — уходит рано, приходит поздно, дежурит сутками…
— Да, — сочувственно сказал Юрий, — работа у нее тяжелая. Мужу не позавидуешь.
— Да какой там муж, — отмахнулась старуха. Она выпустила наконец дверную ручку и приняла более свободную позу, явно настраиваясь на продолжительную беседу. — Незамужняя она.
— А кавалер? — забросил удочку Юрий.
Старуха пожала плечами.
— А кто ее знает? Скрытная она. Тихая. Домой никого не приводила, это факт. А ты что же, просто интересуешься или как?
— Или как, — со смущенной улыбкой ответил Юрий.
Старуха окинула его откровенно оценивающим взглядом. Похоже, результаты осмотра ее удовлетворили. Одобрительно кивнув, она заявила:
— Ну и правильно. Давно пора. Такая невеста пропадает!
— Так уж и пропадает, — игриво усомнился Юрий. — Знаете, вы меня прямо-таки приободрили. А то лежишь в койке, с головы до ног в гипсе, смотришь и думаешь: ах, какая девушка! Не может быть, чтобы у нее не было серьезного друга.
— Смелее надо быть, молодой человек, — строго заявила старуха. — А то, пока вы стесняетесь, все хорошие девушки состарятся. И вообще, по вашему виду не скажешь, что вы из стеснительных. Только не говорите, что разбили лицо, ударившись о дверь.
— Ну, за кого вы меня принимаете! — обиделся Юрий. — Какая может быть дверь? Я просто оступился на лестнице.
Старуха растянула морщинистое лицо в подобии тонкой ироничной улыбки, выставив напоказ вставные челюсти.
— Вам, конечно, виднее, — сказала она.
— Ей-богу, споткнулся, — прижав к груди свободную руку, горячо произнес Юрий. При этом он отметил про себя, что старуха обращается к нему то на «ты», то на «вы», из чего следовало, что она еще не сделала окончательного вывода относительно его персоны и не знает, стоит ли ему доверять. — Такая нелепость! Все ступеньки пересчитал. До сих пор, как вспомню, в дрожь бросает. Шел себе, знаете ли, никого не трогал… Так, говорите, вы ее давненько не встречали?
— Две недели, — повторила старуха.
Она явно не собиралась уходить к себе, и Юрий понял, что уйти придется ему. Он бросил быстрый косой взгляд на дверной замок. Замок был простенький — из тех, что открываются дамской шпилькой, — да и дверь выглядела достаточно хлипкой. Имея при себе обыкновенную стамеску, не говоря уже об автомобильной монтировке, эту дверь ничего не стоило отжать…
«Стоп, — спохватился Юрий, вежливо улыбаясь старухе, — стоп-стоп-стоп! О чем это я? Для чего это надо — отжимать дверь? Хорош же я буду, если меня застукают при попытке вломиться в чужую квартиру! А еще смешнее получится, если я туда вломлюсь посреди ночи и столкнусь на пороге спальни с заспанной и перепуганной до смерти Никой… Вот это будет зрелище!»
Продолжая улыбаться и чувствуя, как от фальшивой улыбки у него сводит скулы, Юрий еще раз позвонил в дверь, послушал доносившееся из квартиры бормотание радиоточки и сокрушенно вздохнул.
— Видимо, ее все-таки нет дома, — сказал он.
Судя по всему, это было правдой; более того, что бы ни говорила старуха, Юрий не сомневался, что уж кто-кто, а она наверняка заметила бы Нику, если бы та вернулась домой. Конечно, как говорится, и на старуху бывает проруха, но здесь, кажется, был не тот случай: изнывающая от безделья пенсионерка наверняка вела строгий учет всех, кто появлялся на лестничной площадке. Очевидно, это благодаря ей лифт сверкал такой первозданной чистотой.
Филатов подумал, что, раз Ника не появлялась дома, она могла вернуться на работу, и чуть было не спросил у разговорчивой бабуси, в какой именно больнице работает ее исчезнувшая соседка. Он даже рот открыл, чтобы задать этот вопрос, но вовремя спохватился и поспешно его захлопнул. «Идиот! — мысленно завопил он, покрываясь холодным потом из-за чуть было не допущенного прокола. — Ты что, не помнишь, из какой больницы выписался пару часов назад?! Давно в кутузке не сидел, сыщик доморощенный?»
Ему тут же пришло в голову, что, сочинив столь неуклюжую легенду, он здорово напортил себе в поисках. Вот уже и не спросишь, где работает Ника… Черт дернул эту бабку высунуться! Сидела бы себе дома, носки внукам вязала…
— Что ж, спасибо, — сказал он, выдавливая из себя очередную улыбку. — Как говорится, на нет и суда нет. Пойду, пожалуй. Вот, возьмите, это вам.
С этими словами Юрий протянул бабусе букет.
— Ой, да что вы! — засмущалась та, хватая тем не менее букет обеими руками. — Зачем вы это? Не нужно!
— Да как же не нужно? — возмутился Юрий, предотвращая ее притворную попытку вернуть цветы. — Мы с вами так мило поболтали… Будь я лет на десять постарше, букетом дело не ограничилось бы. Я бы, наверное, вместе с букетом предложил вам руку и сердце.
Старуха кокетливо хихикнула, прикрывшись букетом, как веером.
— Так уж и десять! — проворковала она, поглядывая на Юрия поверх цветов. — Сказали бы лучше — тридцать…
— Не может быть! — изумился Юрий. — Вы меня разыгрываете. Вы так молодо выглядите… От кавалеров, наверное, отбоя нет. Или вы замужем?
— Я вдова, — чопорно сообщила старуха и кокетливо стрельнула в Юрия густо подведенными глазами, поблескивавшими из глубины иссеченных глубокими морщинами кожаных складок.
— Вот видите, — сказал Юрий. Теперь он стоял к старухе вполоборота, одним глазом внимательно изучая дверь. То, что он видел, ему очень не нравилось. — Право же, мне есть над чем подумать…
— Подумать всегда есть над чем, — заявила бабуся, но Юрий ее не услышал, поглощенный разглядыванием двери — то есть не двери как таковой, а зазора между дверным полотном и косяком.
Зазор был приличный, едва ли не сантиметровой ширины, и Юрий отлично видел в районе замка металлическое поблескивание пружинной защелки.
— Молодой человек, — окликнула его старуха. — Что с вами?
— Простите, — сказал Юрий, встрепенувшись, — задумался.