Много позже Маруся поняла, что мама это делала намеренно, чтобы к ним не прислушивались. Смотрела дочери в глаза и брала клятвенное обещание, ни под каким предлогом не являться на встречи. Мама говорила бодрым голосом, но… было страшно. Маруся так ей и сказала:
– Мам, не пугай меня. Я не смогу одна.
– Привыкнешь, милая. Другого выхода нет.
Маруся, как заворожённая, кивнула. Тогда она не знала, что к страху нельзя привыкнуть.
Да, побег спас ей жизнь, сохранил свободу. Но только что это была за жизнь? Она просыпалась с вечной боязнью в душе – ужасом затравленного дикого существа. Сначала, когда ещё были деньги, она, по маминому наставлению, спряталась в провинции, в маленьком городе, где главным образом занималась тем, что играла не свою роль. Как документ использовала паспорт брата, благо фотография там была почти детская.
Только Георг Гейслер из неё был никакой. Каждый раз Маруся дрожала, просто тряслась от страха, стоило оказаться ей в поле зрения представителей власти.
Страх был непостоянный: он приходил волнами. Иногда накрывал Марусю с головой – она замирала и скукоживалась, и не спасало от холода ни солнце, жгущее спину и плечи, ни жар костров под кипящей смолой. Казалось, что вот-вот, сию секунду мимо идущий человек превратиться в представителя закона и возьмёт её под локоть, как Иннокентия Володина . Потом страх откатывал, и Маруся ругала себя трусихой и нервной барышней. Вспоминала тёплые ладони Луки и поучительные слова.
– Смелость, Маруська, это не отсутствие страха, а сопротивление ему и контроль над ним. Знаешь, кто сказал? Марк Твен!
Ох, Лука, Лука! Где же ты теперь?
А тоска? Такую тоску она испытывала впервые в жизни. Ужасающее, сжимающее внутренности в узел чувство, что она никогда не увидит ни родного дома, ни близких.
А ведь бояться было не впервой: тяготы военного детства не прошли мимо. И к тому моменту она уже понимала, что значило потерять одного за другим близких родственников, в том числе и отца.
Только воспоминания о маминых напряжённых до неузнаваемости глазах заставляли сжимать кулаки и держаться, держаться из последних сил.
Средства быстро закончились, и пришлось наняться уборщиком на завод по переработке бытовых отходов. Каждый день был борьбой с самой собой. Она заставляла себя подниматься из постели, маскироваться, выходить на улицу, здороваться, топать на пугающую работу.
Огромное, гулкое, похожее на вокзал здание. Внутри было два цвета: грязно-белый и чёрный. Такие же цвета имел город. Грязно-белыми были многоэтажные коробки домов, редкий снег, подёрнутое дымкой море, зимнее небо. Чёрными – голые деревья, окна, заборы, телеграфные столбы, провода и рельсы. Комья застывшей земли, угольные кучи у котельных, клетки разрушенных войной зданий. Словно художник, подверженный тяжёлой депрессии, нарисовал мутной тушью на пыльном ватмане все до единого городские пейзажи.
Одиночество тяжёлым камнем давило на грудь. Она ведь так привыкла, что рядом была семья. Не только отец, мама, брат, но и тёти, дяди, двоюродные и троюродные сёстры, кузины, бабушки. А тут мигом не стало никого. Она очутилась одна не только в незнакомом городе, но в непонятном, новом мире, меняющемся каждую секунду не в лучшую сторону. Оказалась во вселенной Гарри Поттера , где победил Тёмный лорд, с одной лишь разницей: это была не выдумка.
Она не смогла продержаться в глуши и года. Тоска по Царицыну, по маме, по улицам, на которых росла, надежда найти уволившегося из армии Луку, были выше инстинкта самосохранения.
Тем не менее, в родной дом являться было не безопасно, поэтому Маруся поселилась в одной из коморок заброшенного монолита, бывшего когда-то целым кварталом. Сюда давным-давно мама водила её на занятия к логопеду.
Лестницы в доме вились безликие, бетонно-заурядные – такие, от которых в дрожь бросало. Рядом с её комнатой квартиры пустовали, но этажом ниже ютился миролюбивый старикан. Молчаливый и тихий, он носил один и тот же старый костюм грязно-синего цвета, для которого давно и безнадежно усох. Пиджак перекашивался на плечах, свисал, закрывая ладони и всякий раз напоминая Марусе о быстротечности времени.
Кем был дедушка в прежней жизни, Маруся не знала. Однажды, правда, слышала, как он рассказывал в никуда, что участвовал и в Северо-Западной и в Африканской войнах.
Они оба как будто не замечали друг друга, и это обстоятельство Марусю очень даже устраивало. Она вернулась в свой город!
Только было поздно…
Мама уже не было. Она стала жертвой «Криоэксперимента-2061». Одной из миллиона песчинок, утонувших в океане попыток человечества вернуться к нормальному воспроизводству. Если до этого Маруся ещё надеялась, что рано или поздно, пусть без отца, но семья воссоединиться: вернутся Лука и дядя Петя, отыщется тётя Галя, девчонки, то со смертью мамы всё рухнуло. Накрыла чёрная простыня невозможности. Невозможности смеха, счастья, существования. Не только прежнего, но и будущего.
Сначала, когда тугой комок боли в груди ещё не превратился в могильный камень, когда прошла первая информация о смерти всех женщин, принявших участие в исследовании, Марусе казалось, что вышло одно большое недоразумение. Она верила, что с мамой ничего не случилось, с её мамой ничего не могло случиться!
Впрочем, она также верила, как писали в информационных выпусках, что гибель такого количества «добровольцев» была случайной, что виновные будут наказаны и больше ничего подобного не повторится. Ей всё время думалось, что только в их бестолковом городе могла произойти такая дикая глупость, что там, дальше, за столицей – огромная и правильная страна, в ней справедливое правительство, честные военные, добросовестные медики, там только и делали, что заботились о будущем и о счастье нации.
До сих пор она изумлялась, как можно было сохранять столь долго ту младенческую беспечность? Почему раньше она не опомнилась? Не вдумалась в логику происходящего? Почему не нашла способ вытащить маму пока не было поздно?
Почему, а главное для чего она сама выжила, Маруся тоже не понимала. Что заставляло её подниматься по утрам, продолжать дышать, есть? Ежедневно преодолевать боль, еженощно бороться со слезами? Пытаться выбраться из океана муки, выйти, выползти на берег счастья? Что за удивительная воля к жизни, вложенная в душу человека звёздами?
Может быть любопытство: а что дальше? Самолюбие: а вот я смогу! Врождённый оптимизм: всё будет хорошо! Дух противоречия: мы ещё посмотрим! Что?
В любом случае, до сих пор она оставалась живой, засыпала в комнате с видом на закат, приспосабливалась, учила себя не унывать, постигала искусство гримировки. Как из «Избирательного сродства» Гёте вышла красная нить, так и из одиноких горьких дней вышла теперешняя Маруся.
Одно время она пыталась найти хоть кого-то из родных. Ездила по старым адресам, спрашивала, посылала запросы от имени брата, писала, звонила, рисковала свободой.
Всё без толку. Не осталось никого, кто мог бы прижать её к себе, пожалеть, выслушать, рассказать, обнять, утереть слёзы, понять. Никого, с кем она могла бы разделить горечь одиночества. Никого.
Поначалу она с замиранием сердца читала в новостях, как её ровесниц (и даже младше) распределяли в Центры. С каждым днём представительниц женского пола на улицах становилось всё меньше. Сперва Маруся удивлялась дням, когда не встречала ни одной девочки или бабушки. Потом дни превратились в недели, недели – в месяцы, и так далее пока женщины не исчезли навсегда.
За каких-то полгода мир изменился окончательно и бесповоротно.
Глава 2. Бар «Афродита»
Как тонко подметила одна из героинь Элизабет Гаскел , людям свойственно экономить на тех или иных мелочах. Тщательно сберегая ржавую копейку и досадуя на неудачи в сём предприятии, человек может бросать при этом сотни и тысячи рублей на другие пустые затеи.
Мисс Мэтти Дженкинс берегла свечи, а Марусиной страстью было топливо. Оно недёшево ей доставалось, поэтому она тряслась всем телом словно Голлум , когда заправщик неаккуратно проливал несколько капель на грунт. Непозволительное мотовство всякий раз оставляло горький осадок и портило любой удачный день. Необходимость прогрева мотора была источником вечных мучений. Если машина вынуждена была простаивать с включенным двигателем, Марусино раздражение не имело границ.
Сев в авто, Маруся откинула козырёк и заглянула в зеркало. Вот бы умыться, надеть короткую юбку и тонкие, телесного цвета чулки, как у женщин в телевизоре. Как же она им завидовала! Их свободной жизни, массовому поклонению, успеху, уверенности в будущем! У таких девушек не шелушились губы, не слоились ногти. А руки? Красивые ухоженные руки – были предметом особой Марусиной зависти. Когда она видела изящные ладони без царапин, заусенцев и въевшейся грязи, ощущала себя Марьяной из «Посёлка» Булычева , которая глядя на руки землянок думала, что у них гладкая кожа, потому что они никогда в жизни не снимали перчаток.
Раздражённая, Маруся вернула козырёк на место. Нечего предаваться глупым мечтам. Зависть – не есть хорошо! Ни Сальери , ни Чартков , ни дочери короля Лира , ни две сестрицы под окном , ни Сомс Форсайт – никто из завистников в жизни не преуспел!
Она неторопливо вырулила с площадки, объехала дом с западной стороны, миновала мрачные улицы района и повернула на шоссе. Старушка-машина была одним из немногих удовольствий, в котором она не могла себе отказать. Ещё в прошлом году решила, что лучше уж будет работать как вол, чем останется без средства передвижения. При мысли о необходимости маршировать по грязным, кишащим грызунами улицам, слегка подташнивало.
Ночь катилась навстречу туманом перекрёстков и редким мерцанием заброшенных лавок. Иногда был слышен адский гуд в дальней части города. То ли пароходы, то ли заводские трубы, то ли ещё что. Гильдеров и машин почти не попадалось.
Радостное ожидание не покидало Марусю всю дорогу.
Бар «Афродита» прятался в старой части города: у реки, на маленькой площади, выложенной булыжником. Из люков, вделанных в мостовую и накрытых круглыми металлическими крышками, пробивался пар. Маруся никогда не могла понять, откуда он брался. Огни бросали на него свет, и место походило на подмостки драматического театра. Ей думалось, что именно так выглядел Нью-Йорк, когда Ильф и Петров посетили его в первый раз.
Позади закусочной тонул в полумраке многоквартирный дом, построенный в доисторические времена из железобетонных плит. Окна в нём никогда не горели, и громада напоминала ледоход, прорезающий серый океан недостижимых облаков. Народ его прозвал Крейсером. Она встречала похожего великана в провинции. Там он носил имя Бастилии. В любом городе, наверняка, имелись такие уродцы, видимые из разных районов или затерянные среди фабрик, возведённые по типовым проектам и ничем не выдающиеся. Награждённые народной молвой засаленными именами: Башни-близнецы, Китайские стены, Белые павильоны…
Над низеньким баром освещалась мутная крыша летней веранды и большое полотно с малиновым силуэтом юной девушки, навечно застывшей в древнем танце. «Афродита» – гласила надпись над развивающимися волосами.
Фигурка не имела в представлении Маруси и капли сходства с греческой богиней, но, увы и ах! Ни о «Девушке в синем» , ни о «Чародее танца» здесь не слышали. Странно уже то, что всплыло имя, связанное с истоками европейской культуры.
Вправо и влево от бара убегала малоосвещённая улица, за углом прикорнула тёмная парковка.
На неё Маруся и зарулила. Аккуратно поставила тачку и вышла. Может, «Глеб» уже ждал её на улице?… Может, он тоже журналист? Вот будет забавно, если она угадала имя или профессию. Журналист… есть надежда на образование, знания. Маруся оглянулась. Радостная дрожь от предчувствия встречи лихорадила руки и ноги. Вечерний воздух коснулся щиколоток.
Она приметила на дальней стороне приятелей с работы. Федю Медведя, легко краснеющего Пуда и ещё одного – незнакомого. Это были грубые парни. Те, которые не строили из себя девчонок, которые планировали провести жизнь в одиночестве, но ни за что ни позволили бы себе прикоснуться к мальчикам. Их поведение она копировала третий год, когда трудилась бок о бок в «Дорстрое».
Нет… её героя на улице не было…
Маруся почти подошла к ребятам, когда заметила байк, красующийся прямо у чёрного входа.
Хромированный Адонис не мог не привлечь внимания. Таких свежих аппаратов она давно не видела: обычно в их городе появлялись старые консервные банки, ну, в крайних случаях, респектабельные отполированные минивены. А этот был блестящим и свежим, как будто только сегодня сошёл с конвейера, если не с 3D принтера.
Явно заграничный экземпляр. Парни, похоже, обсуждали его, Маруся почувствовала облегчение: к такой беседе она могла присоединиться без сложностей. Любовь к совершенным средствам передвижения ей хотя бы была понятна (в отличие от восхищения длинноногими куклами).
Подходя, услышала про новейшие блоки навигации и управленческие панели с мгновенными процессорами. Говорил, брызгая слюной, сиплый незнакомец, который, видимо, тащился от крутых гильдеров.
– Привет! – поздоровалась Маруся.
– Хелло, Лук, – Федя Медведь протянул пухлую и, как обычно, потную ладонь. Сам он являл собой добряка Ламме Гудзака , озабоченного поиском человека толще его персоны. Маруся пожала и его руку, и Пуда, и говорливого любителя техники.
– Да, продвижка ДСС что надо, – кивнул Федя и согнутым пальцем поскрёб подбородок.
– Это рестайлинговая что ли версия? – оскалился сильно прореженными зубами Пуд.
– Да, – ответили ему в унисон.
– А с какого года они пошли?
– С этого.
– Получается, он совсем новяк?
– Похоже. Я такой серии ещё даже в нете не видел, – причмокнул Федя.
– Он ест, наверное, полтора милифотона, не больше, – вставила Маруся, завидуя чёрной завистью владельцу технического совершенства.
– Похоже, – они все вместе уставились на блестящую конфетку. Федино корыто сжирало восемь литров топлива: его всегда интересовала эргономичность транспорта. У Пуда своего средства передвижения не было, но даже и он, и третий собеседник замерли, подобные зомби. Всем им представилась роскошная жизнь, которую, наверняка, вёл тот, кто мог себе позволить такой байк.
«Кнелька», – пришло Марусе на ум недавно прочитанное слово.
Это такая сладкая штучка, тающая на языке. Правда, в книге герой говорил о девушке.
Интересно, как в их глушь попал человек, владеющий столь дорогим аппаратом? Что он мог здесь делать?
Частенько в город забредали новички, но все они были странниками, сбродом, в лучшем случае офисным планктоном, мечтающим о свежих впечатлениях. Что требовалось здесь богачу?
Впрочем, это было абсолютно не её дело. Богачи её не интересовали. Как и бедняки. Сейчас она хотела увидеть только одного человека, который, вполне возможно, находился за скрипучей дверью тёмного бара.
Как же так уйти, чтобы выглядело естественно?
Только десять минут спустя, обсудив все прелести технического совершенства, Маруся, наконец, поинтересовалась, собирались ли ребята заходить? Получив отрицательный ответ, качнула головой и направилась к узкому входу. Не терпелось убедиться, что незнакомец пришёл. Не мог же он просто так, на миг, появиться в её жизни и испариться навсегда? Может быть, он сразу почувствовал, что она девушка? Не просто же так подмигивал? Странно, но теперь она его совершенно не боялась. Ведь есть же на свете связь душ? Бывает ведь любовь с первого взгляда?