— Письмо от Дост-Али-Хана? — спросил раджа.
Прочтя записку два раза, он поднял на слугу сверкающий взгляд:
— Ты знаешь содержание письма, Ганес?
— Разве слуга может читать письма, писанные к его господину?
— Ты уклоняешься от прямого ответа. Я не спрашиваю тебя, читал ли ты письмо, но спрашиваю, знаешь ли ты его содержание?
— Если Ганес и думает это, зачем говорить свои мысли? Он может ошибиться.
— Ну, Ганес, если ты привязан ко мне, то отвечай откровенно. Бог видит, что ради любимой женщины я готов на всякие опасности. Но не может ли случиться, что, вместо того чтобы помочь ей, я сам попаду в западню?
— Господин, — воскликнул Ганес, забыв всякую осторожность, — умоляю вас верить словам вашего слуги! Здесь нет западни, иначе Ганес не взял бы на себя поручение. Дост-Али-Хан не забыл ласки господина, я уверен в этом. Остальное мне неизвестно.
— Если ты знаешь это, то знаешь и еще кое-что…
Ганес еще ниже наклонил голову, но ничего не сказал.
— Время идет. Будь откровенен со мной, и я буду говорить с тобой прямо. Последнее, впрочем, надо обдумать. Если же ты не можешь говорить, как я того желаю, то оставь меня и позови Субдула.
Приказание было отдано тоном, не допускающим возражений, и Ганес вышел разочарованный. Том раздумывал еще о странном послании, когда в комнату вошел Субдул, все еще в одежде факира.
— Что, удачно? — поспешно спросил Том, вставая.
Черное лицо Субдула сияло удовольствием.
— Да, ваше сиятельство, я передал письмо, и саиб, которого я привел с собой, принес вам ответ. Письма у нас нет: было бы еще опаснее нести его…
— Я вполне доверяю тебе, Субдул. Брат не мог бы оказать мне больше преданности. Чем наградить тебя? Золотом?.. Драгоценными камнями?.. Почетным платьем?
— Ничем, ваше сиятельство. То, что господин назвал меня братом, для меня уже достаточная награда. А вот и саиб.
— Не уходи! Ты приобрел право знать все мои тайны. Сядь на эти подушки.
Субдул повиновался неохотно, еле-еле держась на ногах от усталости. Портьера снова поднялась, и вошел Берти Листон в самом нарядном из европейских костюмов Тома. Контраст между его фигурой и чисто восточной обстановкой этой сцены был так комичен, что молодые люди не могли удержаться от смеха.
— Дали вам поужинать? — спросил Том, пожимая руку Берти. — Если у вас есть сила говорить, расскажите мне, что с нашим милым генералом, леди Эльтон и их дочерьми?
Берти с оживлением рассказал о засаде близ Меерута, где генерал чуть не погиб.
— Какой герой и какой чудный человек! Что, ему лучше?
— Да, надеемся, но он сильно потрясен нравственно. Если бы он знал, что старшая дочь в безопасности, мне кажется, это был бы важный шаг к выздоровлению.
— Да, если бы знать это! — воскликнул Том в отчаянии. — Мне казалось, что я напал на след, но оказывается, что ошибся. Я хотел предупредить убийства в Янси, но дорогой меня на целых три дня задержали солдаты Дост-Али-Хана, и было уже поздно…
— Как это? — спросил Берти, не знавший ничего об ужасном эпизоде.
— Все перебиты, кроме одной девочки, которую мне удалось спасти чудом. Они сдались от недостатка провианта! Смерть была быстрая. Я видел их тела, разбросанные под открытым небом.
Берти закрыл лицо руками. Когда он их отнял, глаза его налились кровью, а лицо побледнело как полотно.
— Там была моя сестра с ребенком нескольких месяцев… Отправьте меня наказать этих скотов!.. О, если бы я был там!
— И вы ничего бы не могли сделать, — грустно отвечал Том.
— Кто знает? Хоть бы убил нескольких.
Берти плакал, как дитя. У Тома глаза были сухи: отчаяние и неизвестность иссушили его слезы.
— Мы еще кое-что можем сделать, — сказал он. — Гумилькунд хранит верность, и мы хотим окружить надежными тенетами этих убийц жен и детей. Я уже отправил послание в Меерут, чтобы английское правительство знало истинных друзей. Придется отказаться от личной мести, Берти… Вы слышите меня?
— Да. Скажите мне, что делать, и все будет исполнено.
После продолжительного разговора они перешли в столовую, где был приготовлен роскошный ужин. Затем, отдохнув немного, Берти отправился в Меерут, между тем как раджа в пышном шествии направился к главным городским воротам, чтобы проститься с храбрецами, отправлявшимися в Дели.
XXVI. Беглецы
Поздним вечером этого дня в пределы Гумилькунда въехала запряженная двумя буйволами повозка, в которой сидели три англичанки и ребенок. Десять суток они ехали так, прячась днем в каком-нибудь хлеву или развалившейся хижине и дрожа при каждом шорохе, а ночью медленно подвигаясь вперед. Каждый вечер при наступлении темноты таинственный проводник, рисковавший жизнью, чтобы защищать путешественниц, выводил их из убежища и снова усаживал в повозку.
Но как ни трудно было такое бесконечное путешествие, англичанки считали бы себя счастливыми, если бы не знали всех мучений, которые в это время переносили столь многие из их соотечественников. Их странный проводник каждое утро и вечер приносил им свежую воду и самую лучшую пищу, какую только мог раздобыть, и вообще старался доставить как можно больше удобств путешественницам. Одна из них, по-видимому, догадывалась о причине его заботливости, и ее доверие сообщилось другим, которые последовали ее совету и вполне вверились попечениям этого человека.
Однажды утром, на девятый день пути, проводник сказал им, что они уже близко к цели и к концу испытаний.
Со дня на день ожидали наступления муссона, и проводник быстрее гнал своих буйволов, торопясь прибыть на место еще до начала бури, хотя на пути и не предстояло переправы через какую-либо большую реку, а парусиновая крыша повозки могла служить надежной защитой от дождя. В то время в повозке было еще четыре дамы и двое детей.
Через два или три часа после выступления в путь наступил тот ужасный мрак, который в Индии предшествует буре. Проводник, ведший буйволов, хотел спустить полог повозки, как одна из путешественниц выразила желание пойти рядом с ним вместе со старшим из детей. Темнота была такая полная и место настолько пустынно, что Хусани согласился, и они пошли по дороге вдоль опушки леса. В двух шагах не было ничего видно, но индус знал дорогу и радовался темноте, защищавшей их.
Вдруг слишком знаменательный звук заставил замереть его сердце. Даже буйволы задрожали, когда по лесу со всех сторон раздалось: «Дин! Дин!» Военные возгласы магометан приближались, раздаваясь повсюду. Из повозки послышался крик.
— Молчите! — прошипел проводник. — Темнота — вся наша надежда.
И, обращаясь к девушке, шедшей рядом с ним, он прибавил:
— Мисс Грэс, они погибли! У сипаев факелы. Они увидят повозку. Вам и ребенку можно спастись. Не трогайтесь с места: тут рядом канава спрячьтесь в нее.
Не сознавая, что делает, но желая спасти маленького Кита, Грэс притаилась в неглубокой канаве, поросшей высокой травой, которая скрыла и ее, и ребенка.
— Если я останусь в живых, — сказал Хусани, — я приду за вами. Если же меня не станет, то идите прямо по дороге и в первой деревне скажите, что Хусани, слуга раджи гумилькундского, посылает вас к своему отцу. Он проводит вас в город. Прощайте, мэм-саиб.
Он вернулся к повозке. Грэс увидала свет факелов и услыхала тяжелые шаги солдат. Кит плакал. Она прижала ребенка к себе, чтобы заглушить его голос.
Рыча, как дикие звери, почуявшие добычу, из лесу показались сипаи, вооруженные с головы до ног, с факелами в руках, иные пешком, иные верхами, и бросились на повозку. Высокий мужчина, по-видимому их начальник, велел им замолчать и отстранил своей саблей наголо, так что они отступили в широкий круг. Полог повозки был спущен, и храбрый проводник не выпускал повода своих буйволов из рук.
С сердцем, бьющимся от страха и восхищения, Грэс из своей засады смотрела на Хусани, спрашивавшего своим ясным твердым голосом:
— Чего вам надо от мирных путешественников?
— Открой полог! — грубо приказал начальник. — У тебя там феринджи.
— Это святые женщины, ночью едущие к священной реке, чтобы выполнить данный обет.
Сипай расхохотался:
— Выдумай другую сказку, сын ослицы! Мы на свой риск взглянем, какого цвета их лица.
Он оттолкнул Хусани и протянул руку к пологу. Несчастные женщины закричали и, выскочив из повозки, упали на колени. Грэс, вся дрожа от ужаса, сдержала крик, который готов был вырваться у нее, и, прижав к себе Кита, чтоб он ничего не видел, приподнялась наполовину из травы. Ее спутницы сделали несколько шагов, намереваясь бежать, но, увидав, что враги окружают их, стали молить о пощаде.
Снова раздался голос начальника:
— Мне нужна одна из вас. Я отпущу всех с миром, если вы мне скажете правду. Между вами дочь этого воплощенного дьявола, которого зовут генералом Эльтоном. Я послан, чтобы взять ее. Пусть она сдастся, другие могут ехать дальше.
Дрожащая группа женщин замерла на месте, проводник же бросился вперед:
— Ее нет здесь!
— Ты лжешь, изменник!
— Клянусь бородой пророка, я говорю правду. Чтоб ты успокоился, я назову тебе женщин по имени. Отпусти их…
— Довольно! — с ругательством и злым смехом крикнул сипай. — Если она ускользнула, пусть эти поплатятся.
Он подошел, подняв саблю. Но в ту же минуту возле него раздался приятный ясный голосок, будто нисходивший с неба:
— Им не за что платиться. Вот я!
Это было сверхъестественное явление — так по крайней мере рассказывал Хусани своему господину, с рыданиями отчитываясь в выполнении данного ему поручения.
Бледная, но гордая, как королева, с глазами, сверкающими из-под опущенных ресниц, девушка, не боящаяся смерти, встала перед врагами.
— Вот я, — сказала она твердо. — Позвольте мне сказать несколько слов другу, который охранял меня, а потом, если в вас есть хоть капля жалости, убейте меня.
Глубокое молчание было ответом на эти отважные слова. Никто не смел прикоснуться к девушке. Ее мужество нашло дорогу даже к сердцам этих дикарей.
Она спокойно подошла к подругам, оцепеневшим от ужаса, и по-английски сказала им, чтобы они снова сели в повозку.
— Кит здесь недалеко. Я уговорила его посидеть смирно. Вы найдете его, когда солдаты уйдут. Я скажу вам то, что не решалась доверить вам раньше. Вы едете к англичанину, моему дорогому другу. Передайте ему, что я люблю его, благодарю за все сделанное для меня и что до последней минуты помнила о нем. Поцелуемся, и прощайте!
— О, Грэс, Грэс! Мы не можем расстаться с вами! Лучше умереть всем вместе!
— Да, слава богу, всегда можно умереть! — сказала девушка с особенной торжественностью. — Ты знаешь, Люси, что у меня есть надежный яд, — передай это моим родителям и скажи, как я их любила.
Несчастный Хусани бросился в ноги начальнику:
— Она лжет, ваше сиятельство, она лжет, чтобы спасти других. Она не дочь генерала, она сестра моего господина, раджи гумилькундского. Отпустите ее с нами, и мы будем благословлять вас до конца нашей жизни.
Грэс дотронулась до его руки:
— Оставь, друг Хусани. Они сильнее нас. Я пойду за ними, а ты из любви ко мне спаси моих подруг и Кита.
Раздался крик. Грэс ломала себе руки. Обезумевший от страха ребенок бежал к месту, освещенному факелами. Один из сипаев схватил его. Женщины закричали.
Хусани удержал солдата за руку:
— Стой! Это девочка! Отдай ее!
Свет факелов падал на длинные золотистые волосы и тонкие черты малютки. Среди сипаев пробежал ропот сожаления. Ребенок, очутившись на свободе, бросился к Грэс.
— Ступай к Хусани, — сказала она. — Он отнесет тебя к маме.
— Нет, нет! Я хочу остаться с вами! — кричал мальчик, уцепившись за девушку.
— Нет, Кит, это невозможно! Боже мой, это убьет меня! Хусани, унеси его силой!
— Довольно! Взять их обоих, — распорядился начальник.
Подали носилки и приказали Грэс сесть в них. Она сделала последнюю попытку отдать ребенка, но он судорожно ухватился за нее. Занавеси спустили, четверо крепких носильщиков взялись за шесты. Два сипая с факелами встали по сторонам носилок, всадники и пешие окружили их плотной толпой, и шествие двинулось быстрым шагом…
Грэс залилась слезами, и Кит опустил руки.
— Зачем ты здесь, мальчик? — сказала она. — Если бы ты остался с мамой, ты был бы спасен.
— А я хочу быть с вами! — отвечал Кит. — Разве я трус, чтобы отпустить вас одну? Теперь я стану защищать вас!
XXVII. Предосторожности Чундер-Синга
Во время секретного совещания с министром раджа в первый раз не разделил взглядов своего советника. Послание Дост-Али-Хана к радже было следующего содержания: «Завтра англичанка, которую вы ожидаете, будет в моей власти. Приезжайте за ней сюда: Ганес укажет вам дорогу».
Серьезно обдумав положение дел, Том решил, что надо последовать неожиданному приглашению, уверенный тем более, что не успокоится ни на минуту, пока не узнает истины. Чундер-Синг, подозревавший коварные козни со стороны Дост-Али-Хана и знавший, что он старается нарушить добрые отношения между англичанами и Гумилькундом, пытался удержать молодого правителя от опрометчивого шага. Произошел горячий спор. Министр выказал признаки неповиновения, скрытого под самым почтительным способом выражения, но под бархатной перчаткой чувствовалась железная рука. Он дал понять Тому, что, приняв бразды правления, тот уже весь отдался своему народу, и в случае нужды найдутся люди, способные защитить его от самого себя. Последняя поездка раджи возбудила ропот, и народ не желал допустить, чтобы его государь рисковал жизнью без необходимости. Ответственность падет на него, Чундер-Синга.
Когда Том понял смысл речи своего министра, страшно рассердился. Забыв на минуту восточную невозмутимость, приобретенную им путем таких усилий, он разразился чисто английским взрывом гнева. За кого его принимают? Или воображают, что он позволит кому-нибудь давать себе приказания? Чундер-Синг слушал его с невозмутимым хладнокровием. Разговор еще не окончился, когда Том услыхал легкие поспешные шаги в соседней галерее. Приподняв портьеру, в комнату вбежала Аглая и бросилась на шею своему другу:
— Ганес говорит, что они едут.
Сзади девочки показался Ганес.
— Ваше сиятельство, — сказал он, преклоняясь до земли, — Хусани прислал известие…
— Ну и что же?.. Говори, ради бога!
— Он уже в городе. Он везет беглецов из Ноугонга…
— Слава богу!.. Где же они?
— Мэм-саиб едут в повозке, которая подвигается медленно. Посланный уехал, когда они были у Княжьих ворот.
— Вели оседлать лошадь. Я поеду им навстречу! К счастью, что я послушался вашего совета, дорогой мой Чундер-Синг, вы всегда правы.
Легкими шагами, будто освободившись от тяжелой заботы, молодой раджа сбежал по мраморной лестнице во внутренний двор. Ночь была темная, но по обе стороны лошади, которую уже подвели, стояли люди с факелами.
Одним прыжком Том вскочил в седло и пустил коня рысью по красивой базарной площади, совершенно пустынной в это время. Тяжелый запах мокрой травы и увядших цветов наполнял воздух. Тому казалось, что он не перенесет своей радости — так она была велика, и быстрые сильные скороходы с факелами едва поспевали за ним.
Еще несколько минут — и Том увидал крытую повозку, медленно двигавшуюся по дороге, людей с фонарями, окружавших ее, а впереди — молодца Хусани, державшего буйволов в поводу.
Раджа пришпорил лошадь. Повозка остановилась, и Хусани подошел, почтительно склонив голову.
— Все благополучно, Хусани?
— Ваше сиятельство, ваш слуга сделал все, что мог.
— Знаю. Но не мучь меня. Она спасена?
— Саиб, она под охраной милосердного Бога.
— Умерла!
— Я сейчас все расскажу вам, господин. В повозке три дамы-англичанки и ребенок, умирающие от голода и усталости. Не хотите ли повидаться с ними?
Голова раджи опустилась на грудь. Силы изменили ему. Наконец он подъехал к повозке.