Не доверяй мне секреты - Корбин Джулия 6 стр.


– Прошу тебя! – Я беру его за руку и кладу ее себе на колени. – Пожалуйста, папа. Ради меня.

– Ну… даже не знаю, девочка.

На лице его сменяется несколько выражений, от неприятия моей идеи до раздражения, брови сдвигаются, потом вскидываются, шевелятся; кажется, он смилостивился, на лице написано: «Ну так и быть, может, и схожу».

– Ты всегда умела добиваться своего.

– Я так понимаю, что ты согласен, – говорю я с улыбкой.

– Так как там наши девочки? Много с ними хлопот?

– Девочки у меня замечательные, – киваю я.

Кивать-то киваю, а сама думаю о том, что после вчерашней стычки Элла ведет себя так, будто меня на свете не существует. Надо будет продолжить прерванный разговор «про мальчиков», и я понимаю, что борьба предстоит нелегкая.

– Элла получила главную роль в «Ромео и Джульетте», не забудь отметить это событие в своем дневнике.

– Обязательно, с удовольствием.

К соседнему дому подъезжает машина, и из нее выбирается молодая пара. Мы приветственно машем друг другу. Они направляются по дорожке к дому, а папа глубоко вздыхает.

– Да, все изменилось с тех пор, как скончались Мо с Энгусом. Вот и весна пришла, а в доме новые хозяева.

– Я тоже, папа, к этому никогда не привыкну.

Кладу голову ему на плечо, и мы смотрим, как волна набегает на берег, откатывается, набирает силу и снова идет на штурм.

– Время не ждет, – говорю я.

– Да уж, в том-то и штука.

– Завтра я еду в Эдинбург. Вам чего-нибудь привезти?

– С чего это тебя вдруг понесло в такую даль?

Отец всегда с недоверием относился ко всяким поездкам и путешествиям, даже самым коротким. Он представить себе не может, какая сила способна заставить человека тащиться куда-то дальше чем за десять миль от Сент-Эндрюса.

– Да и вообще, в наши-то дни можно по Интернету заказать все, что угодно, с доставкой на дом.

– А я люблю сама ходить по лавкам художника, по галереям. Мысли всякие возникают.

Я умолкаю. На языке так и вертится: «Папа, ты помнишь Орлу? Она уже два раза мне звонила. Хочет со мной встретиться. Не знаю зачем, зато знаю, что я очень этим напугана. Ты очень любишь меня, папа? Очень-очень?»

Мне хочется выплеснуть это перед ним, выговориться, и я уже раскрываю рот, но как раз в эту минуту подходит мама и ставит перед нами поднос.

– Давайте уплетайте, и без всяких церемоний.

Мама умеет приготовить вкусный сэндвич, и, когда настает время уходить, я чувствую, что сыта по горло. Отъезжая, вижу в зеркальце заднего вида: они стоят обнявшись и смотрят мне вслед, держась за калитку.

Когда я сворачиваю к дому Юана, где меня ждет работа, уже почти два часа.

Вхожу в мастерскую. Юан говорит по телефону и смотрит на меня.

– Конечно. Не волнуйся. Встретимся через неделю. – Кладет трубку на рычаг. – Ну что, утро прогуляла?

– Делала фотографии. Потом ездила на кладбище. Заехала к папе с мамой, перекусила. – Опускаю сумку на пол. – Как Том? Как себя чувствует?

– Нормально, слава богу. – Не вставая с кресла, он откатывается от стола. – Пошел в школу.

Подхожу ближе, сажусь на край:

– Она снова звонила.

Широко раскрытыми глазами он смотрит на меня в упор:

– Ты спросила, чего ей надо?

– Она не ответила. – Смахиваю со стола несколько крошек, отправляю их в мусорную корзину. – Сказала, что сообщит, когда мы встретимся лично.

– Ну а ты?

– Завтра встречаемся, в Эдинбурге.

Он смотрит в пол, размышляет.

– И еще она сказала, что это совсем не то, что я думаю.

Он снова смотрит на меня:

– Она тебе все, что хочешь, скажет, лишь бы тебя заполучить.

Утром у меня тоже мелькнула такая мысль, а потом весь день изводила, так что сердце болезненно сжимается, когда Юан почти слово в слово повторяет ее вслух.

– Но что еще мне остается делать? Надо ехать. А когда она узнает, за кого я вышла… – Пытаюсь смеяться, но что-то плохо выходит. – Она же ничего никому не расскажет, правда?

Он становится напротив, сунув руки в карманы, двигает плечами вперед, потом назад:

– От нее всего можно ожидать.

Грудь его находится на уровне моих глаз, и я подавляю желание опустить на нее голову и заплакать от страха и отчаяния.

– Ты так плохо о ней думаешь?

– Это ж не баба, а настоящая чума, Грейс. Она всегда такой была. – Он кладет ладонь мне на руку. – Хочешь, я поеду с тобой?

– Нет.

Ладонь у него теплая, крепкие пальцы охватили мое предплечье. С ним я чувствую себя в безопасности. Освобождаюсь от его руки, отхожу, и теперь между нами стол.

– Не волнуйся, все будет хорошо. Я справлюсь.

– Думаю, мне лучше удалось бы уговорить ее.

– Сомневаюсь, Юан. Ты ей никогда не нравился. Мне кажется, я сама справлюсь. – Делаю глубокий вдох, иду к своему столу и сажусь в кресло. – Ну да, я уверена, у меня все получится.

Передо мной на столе пачка фотографий, с которыми нужно работать. Это виды с домом Марджи Кэмпбелл в Ионе, мой очередной заказ, которого я долго и с нетерпением ждала. Обожаю писать море с его переливами оттенков и настроений. Марджи дала мне полную свободу интерпретировать фотографии по своему вкусу. Холст уже натянут и загрунтован, я надеялась начать прямо сегодня, но сейчас стало понятно, что сосредоточиться не смогу. В голове маячит только одна мысль: чего Орла от меня хочет, что у нее на уме? Отчаянно хочу это знать, жду не дождусь, поскорей бы пришло завтра, и все бы закончилось, и я снова зажила бы своей обычной, размеренной жизнью.

Июнь 1976 года

Мы с Юаном играем рядом с нашим штабом, который устроили на опушке леса. Юан недавно вступил в скауты и теперь всегда носит в кармане перочинный ножик и тонкую веревку. На ней он тренируется вязать узлы, а сейчас связывает мне обе руки и приматывает к стволу дерева.

– Сбегаю домой, принесу что-нибудь поесть, – говорит он и убегает. – Жди меня здесь! – слышу издалека его голос.

Я жду. А что еще остается делать, если тебя привязали? Я прислоняю голову к коре и наблюдаю за муравьями, которые ползают по стволу и по моим рукам. Незаметно погружаюсь в полудремоту. Проходит неизвестно сколько времени, и сквозь сон слышится голос матери:

– Господи, да что же это такое?

Я виновато вздрагиваю:

– Юан сейчас придет, через минутку…

Мама борется с узлом:

– Что это за игры у вас такие, Грейс? Бог мой, на кого ты похожа!

Юбка у меня задралась почти до пояса, и она торопливо одергивает ее.

– И это твои новые сандалии! – горестно кричит она.

Узел наконец поддается, и я пытаюсь вытереть с сандалий грязь, но мама не дает, изо всей силы трясет меня, хватает за руку и тащит за собой.

На звонок дверь открывает Мо; она стоит в проходе и улыбается, вытирая руки о передник. Но едва лишь мама раскрывает рот, улыбка с ее лица исчезает.

– Знаешь, где я только что нашла Грейс? – Мать толкает меня вперед. – В лесу, за полем! Она была привязана к дереву. Одна! И юбка на ней была задрана чуть не до шеи. А если бы это была не я, а кто другой? Он мог сделать с ней все, что ему захочется!

Рядом с Мо появляется Юан.

– Я уже собирался бежать обратно! – Он поднимает перед собой сумку с сэндвичами, имбирной коврижкой домашней выпечки и двумя бутылками лимонада. – Я прибежал за едой, понимаете?

– В следующий раз, Юан, не оставляй Грейс одну, а бери с собой, – говорит Мо, приглаживая ему вихры.

– Но ведь я охраняла наш штаб, – говорю я.

– Ага, – подтверждает Юан, хмуро поглядывая на наших матерей. Он кладет сумку с едой на землю и дергает себя за пальцы так, что трещат суставы. – И вообще, что мы такого сделали?

– Ты слышишь, Мо, это он привязал ее к дереву! – Мама так кричит, что от неожиданности Мо делает шаг назад. – Привязал к дереву, ты можешь это себе представить?!

– Послушай, Лилиан, немножко свободы им не помеша…

– И ты имеешь наглость учить меня, как воспитывать детей? У тебя самой Клер целыми днями болтается по улицам с местными хулиганами, Джордж по вечерам уже лыка не вяжет… а твой Юан? Вечно что-нибудь натворит!

Мо белеет, как ее же свежевыстиранная, развевающаяся на ветру простыня.

Мама опускает голову и смотрит на меня.

– С Юаном ты больше играть не будешь, поняла? – говорит она и переводит взгляд обратно на Мо. – А на после школы я приму еще кой-какие меры.

Мама резко поворачивается и ведет, нет, скорее, тащит меня за собой, словно на буксире. Я оглядываюсь: Юан все еще трещит суставами пальцев, потом бьет кулаком по дверной коробке, и Мо уводит его в дом.

На следующий день в школе он со мной не разговаривает.

– Я оказываю на тебя дурное влияние, – сообщает он, сковыривая грязь со штанов. – Мама говорит, я должен держаться от тебя подальше.

Я от обиды вся мертвею, что-то лепечу, мол, я постараюсь убедить свою мать, что она не права. Он ноль внимания. Я сержусь, потом меня охватывает невыносимое отчаяние, грудь болит, словно от удара кулаком. Меня зовут прыгать через скакалку, но я не иду. Шаркая новыми сандалиями, отправляюсь смотреть, как Юан играет с мальчишками в футбол.

Весь следующий месяц после школы я хожу играть к Фей. Она целыми днями сидит дома, на улицу носа не кажет, не то что по деревьям лазить. Море, говорит, холодное, в нем купаться нельзя. У нее нет ни собаки, ни цыплят, ни козы, а сестра ее вечно меня поправляет:

– Надо говорить не «заместо», а «вместо»! Не ставь локти на стол! Если что-то просишь, надо говорить «пожалуйста»!

В пять часов у нас вечерний чай, но я отказываюсь есть, выхожу из-за стола, оставляя тарелку нетронутой. Так проходит две недели, я все больше и больше устаю, становлюсь вялой и апатичной, уже не в состоянии ходить в школу, и маме приходится сделать то, что делать она терпеть не может, – взять на работе отгул.

Я перемещаю три горошины на вершину кучи вареной картошки и хлопаю по сооружению вилкой.

– Ненавижу Фей, ненавижу ее сестру. Никогда больше к ним не пойду.

– А вот у вас новенькая появилась, Орла, как ты к ней относишься? – спрашивает мама каким-то чересчур радостным голосом.

– Я ее совсем не знаю, – качаю я головой.

– А Моника? Красивая, умненькая девочка…

Я кричу так громко, что из гостиной выходит папа.

– Что тут у вас происходит? – спрашивает он.

Мама чистит кастрюли. Она даже не оборачивается, продолжает яростно тереть мочалкой.

– Опять капризничает.

– Может, надо выслушать человека, – обращается папа к прямой, как доска, спине мамы. – Что мы ее мучим, какой толк?

– Мучим? Да она сама кого хочешь замучит! – Она со звоном и грохотом водружает скороварку на сушилку. – Вечно все хочет делать по-своему!

– Лилиан! – рычит папа, а я сую в рот полную вилку еды; она не лезет в горло, застревает комом, будто я пытаюсь проглотить большую карамелину. – Ей уже восемь лет. Посмотри на нее, она же так у тебя скоро сляжет. Хватит драть нос и немедленно отправляйся к Мо.

– Ни за что! – кричит мама в ответ, наконец поворачиваясь к нему; губы ее искривлены злостью, в широко раскрытых глазах ярость. – Не пойду, понятно? Она еще будет указывать мне, что делать в моем собственном доме, истеричка и хамка!

Отец еще не успевает ничего прокричать в ответ, как я срываюсь с места, мчусь к лестнице, забегаю в туалет на втором этаже, выплевываю картошку в унитаз и сажусь, зажав уши ладонями, чтобы не слышать их ругани.

Через несколько минут кухонная дверь с грохотом захлопывается. Я бегу к заднему оконцу и вижу, как мать шагает по дорожке в сторону сада Мо. До слуха доносятся обрывки фраз: «нарочно…», «все нервы измотали…», «была не права…» Не пройдя и половины пути, мама закрывает лицо руками. Из дома выбегает Мо, обнимает ее, как она обнимает детей. Дает маме платок, та сморкается, потом идет обратно. Затаив дыхание, жду. Она входит ко мне в комнату. Ничего не говорит, просто смотрит на меня, и все. Я обвиваю руками ее талию как можно крепче, потом выбегаю и мчусь вниз по ступенькам. Папа поднимает глаза от газеты, и, пулей пробегая мимо, я вижу улыбку на его губах. Мчусь к калитке, проскакиваю в нее и попадаю прямо в объятия Мо. Она смеется и отрывает меня от себя.

– Вот чумовая, чуть с ног не сбила, ей-богу.

Я радостно прыгаю вокруг:

– А Юан где?

– Да там, у себя в пещере. И не забудь ведерко! – кричит она уже мне в спину.

На бегу подхватываю ведро.

– Я люблю тебя, Мо! – воплю, не оглядываясь, и спускаюсь к берегу.

Ветер развевает подол платья, волосы. Бегу босиком, раскинув руки в стороны и оставляя на мягком песке следы.

Вижу его у самого берега, он наклонился и смотрит на что-то в воде, плещущейся между скалами. Я кричу, но ветер уносит голос в сторону. Наконец добегаю; я так взволнована, что едва могу говорить, только приплясываю на одной ножке и кружусь.

– Юан! Юан! Знаешь что? А нам снова можно играть вместе! Моя мама сдалась! Я им устроила настоящую голодовку, как в Ирландии, и мама сдалась!

Он смотрит на меня сощурившись. На лице пятнышки прилипшего песка.

– А кто сказал, что я захочу теперь с тобой играть?

Потрясенная, я застываю на месте, слезы наворачиваются на глаза, щиплют веки.

– Как это не захочешь? Ведь мы же с тобой друзья.

– Да, может быть. Но тогда… чтоб больше мне не плакать… и трусы не показывать, – скалится он. – Если, конечно, сама не попросишь, чтоб я их спустил.

– Нахал!

Я толкаю его, он тоже меня толкает. Я падаю, он садится на меня верхом и держит за руки. Морская вода плещется у самых моих ног, я пытаюсь упереться в песок пятками, но у меня ничего не выходит, они скользят и проваливаются.

– Сдаешься?

– Ни за что!

Я сопротивляюсь, брыкаюсь, толкаюсь, но он прижимает мне руки к песку и не обращает внимания на то, что я луплю его по спине коленками.

– Сдаешься?

Всем своим весом он давит мне на живот.

– Ладно, ладно, сдаюсь! – хрипло отвечаю я. – Но только на этот раз, понял?

Он отпускает меня и ложится рядом, головы наши совсем близко. Так и лежим, затаив дыхание, смотрим в небо, по которому медленно плывут облака.

– Вон те, большие такие, видишь? На цветную капусту похожи, – он показывает пальцем, – они называются кучевые. А вон те, смотри туда, они очень высоко, называются перистые… образуются на высоте тридцать тысяч футов и состоят из ледяных иголок.

– Откуда ты все это знаешь? – спрашиваю я.

– Моника рассказывала.

– Моника?! – поворачиваюсь к нему и хихикаю. – Ты что, играл с Моникой?

Он пожимает плечами:

– Да она все это время ходила за мной как хвост. Между прочим, она очень много чего знает. Даже в рыбалке разбирается.

Я больно щиплю его за руку.

– Ой! – вскрикивает Юан.

Я вскакиваю и бегу прочь.

– Все равно догоню! – кричит он. – Никуда не денешься!

Глава 4

Я сажусь на утренний поезд до Эдинбурга. Пытаюсь читать журнал, пробегаю глазами броские названия: «Муж бросил меня ради мужчины», «Дети, так и не научившиеся дышать», потом начинаю статью про еду с низким индексом глюкозы. Через пару минут откладываю журнал в сторону. Никак не могу собраться с мыслями. Жду не дождусь конечной станции, чтобы покончить с этим делом раз и навсегда.

Встаю, начинаю ходить взад-вперед по проходу. Вагон почти пуст, только какой-то подросток прилип к своему айподу, в перерывах отправляя ко-му-то текстовые сообщения по телефону. Вот поезд въезжает на железнодорожный мост, и я подхожу к окну. Вода серая, как свинец. Внизу проплывает баржа; начинаю считать разноцветные коробки на ее борту, уложенные в высокие штабели, словно строительные блоки. Это заставляет меня вспомнить игру, в которую я играла, когда была маленькая, она всегда скрашивала скуку долгого путешествия. Считаю автомобильные номера, начинающиеся с буквы V, или фургоны, движущиеся на север. Потом автомобили красного цвета, автомобили с кузовом «хэтчбек», коров, которые не стоят, а лежат на траве, пережевывая жвачку. Считаю, сколько раз я вспомнила о Розе с тех пор, как она умерла. Бесполезно. Тысячи раз. Десятки тысяч. В общем, не сосчитать.

Назад Дальше