Перед мужчиной на столе небольшая чашечка с кофе. Поза расслабленная, лицо сосредоточенно. Взгляд цепкий. Изучает меня. Хищник. Матерый такой. Знаю, что ему лет сорок, но так и не скажешь. Выглядит моложе. Ни капли смазливости во внешности. Но сексом от него так и веет. Вот, честно вам говорю, помимо дрожи в коленках от страха, от одного его вида у меня белье насквозь промокло. Черт, да что ж не так с этим отделом?
– Со мной сейчас связался директор торгующей организации. Вы не произвели арест? – холодный тон моего начальника отрывает от созерцания Кая (просто не могу его по-другому назвать, настолько этому мужчине идет данное прозвище).
– Не произвела, – выпаливаю так легко и непринужденно. В первые секунды даже Егор Анатольевич теряется от неожиданности.
– Ева Сергеевна, – его тон не повышается ни на один децибел. Но мне нестерпимо хочется зажать уши руками, чтобы не слышать разочарования в его голосе. – Вам было дано простое поручение. Вы не оставляете мне выбора, – и снова этот ровный, холодный тон. Так говорить может только очень уверенный в себе человек.
Кай, все это время изучающий мои голые ножки, выглядывающие из-под короткой юбки, резко теряет ко мне интерес и, достав телефон из кармана брюк, что-то внимательно там ищет.
Я молчу. Они молчат. Егор Анатольевич смотрит на меня в упор. Словно я самое большое разочарование в его жизни. Кай меланхолично пялится в сенсорный экран. И тут мой чертов синдром отличницы буквально бурю во мне подымает. Я ведь не такая! Я умная, трудолюбивая, знающая свою работу. А они, два хлыща, два пресытившихся жизнью мужика устроили мне, двадцатипятилетней девушке, линчевание.
– Егор, чего ты с ней носишься? Заявление на стол и поручи это кому-нибудь толковому. Что я должен сказать управляющему банка? У нас все сроки с по Калининой вышли, – не поднимая глаз с телефона, говорит он Егору Анатольевичу. Шеф не спускает с меня тяжелого взгляда.
«Ну все, – хмыкаю про себя, злобно косясь на Кая. – Лучше бы ты не говорил этих слов. Теперь ты в вечном списке врагов моей жизни, и вид твой сексуальный не спасет».
– Пишите заявление, дела передадите Илье … – говорит Егор Анатольевич и опускает взгляд, вздыхая.
И тут, как говорится, Остапа понесло. А что? Терять-то нечего теперь.
– Егор Анатольевич, – поворачиваюсь к шефу и произношу его имя нарочито громко, делая тем самым акцент на том, что обращаюсь только к нему. – Я слышала о том, что в вашем отделе в первую очередь ценится профессионализм. Но тот факт, что вы даже не сообщили мне о возможности пользоваться услугами спецназа, что должница по данному производству – личность крайне агрессивная, заставляет усомниться в методах вашего руководства. Отправив меня одну, вы просто посмеялись надо мной. И если это и есть верх профессионализма, я и сама не хочу работать под руководством такого человека! – четко, с расстановкой, с интонацией произношу я. И, не дав возможности что-либо ответить мне, выхожу из кабинета, не забыв от души хлопнуть дверью на прощание. Грохот стоял на весь отдел. Что ж, теперь уж точно, только заявление меня спасет, а то и по статье уволят.
Нина огромными от удивления глазами смотрит на меня. Я на нее. Но в моих глазах ни капли удивления. В них скапливаются слезы.
– Так, подожди, – заметив мое пограничное состояние, она вскакивает из-за стола и, схватив трубку телефона, набирает чей-то номер.
– Наташа, зайди пожалуйста. Подмени меня на пятнадцать минут, – говорит она, судя по всему, девушке из делопроизводства.
Через несколько секунд в приемную забегает миниатюрная брюнетка с коротеньким каре и большими очками на глазах. Муха-цокотуха, не иначе.
– Посиди. Если шеф меня искать будет, скажешь, что сейчас буду.
– Пошли, – не дав возразить, она хватает меня под локоть и ведет в сторону какого-то кабинета. Мы заходим внутрь и, оглядевшись по сторонам, я понимаю, что это кухня.
– Что случилось? – указывая мне на стул у окна, спрашивает Нина.
– А тебе интересно? Или это риторический вопрос, – хмыкаю я, но послушно приседаю. Не знаю почему, но решаю довериться ей. Все равно ведь хуже не будет. Да и Нина – первый человек из отдела, проявивший ко мне хоть чуточку дружелюбия.
– Ты чего мелешь? Конечно, интересно, – она подходит к холодильнику и, открыв его, берет с дверцы какой-то пузырек. Открывает крышку, капает жидкость в стакан.
– Меня только что уволили.
– За что? – спрашивает Нина, протягивая мне стакан, в котором, по всей видимости, лекарство.
Она что, действительно думает, что я это буду пить?
– Яд? – вырывается со смешком.
– Боюсь огорчить тебя. Всего лишь пустырник. Пей давай и рассказывай.
– Я не смогла произвести арест имущества Калининой. Она мне даже дверь не открыла. А этот…тоже мне начальник. Хоть бы словом обмолвился про спецназ… У нас-то, в районных отделах, свои приставы из суда, их и берем, если что, в помощь. У вас таких нет, – пожимаю плечами и, принюхавшись к тёмно-коричневой жиже, решаю все-таки опрокинуть ее в себя.
– А Юлька чего не рассказала тебе о Калининой? У нас про эту мадам байки ходят в отделе.
– Она мне вообще ни слова ни о чем не говорила! – восклицаю, чувствуя непомерную обиду на всех в радиусе четвертого этажа. Кроме внезапно подобревшей Нины, конечно.
– Вот выдра… – сокрушается моя утешительница. – Она уходила от нас со скандалом. Шеф ее поганой метлой гнал. Видимо, решила пакость на прощание сделать. Не думаю, что Егор Анатольевич знает о том, что она так поступила с тобой. Почему ему не сказала?
– Не привыкла жаловаться, – шмыгаю носом.
– Калинина хоть не набросилась на тебя?
– Нет, ерунда, – отмахиваюсь, вытирая слезы. Потекшая тушь остается черными разводами на руке.
– Это тебе еще повезло. По этим дамам психушка плачет.
– Ты не в курсе об этом производстве? Судя по документам, она с дочками набрала кредитов в двух банках на пять миллионов. И не выплачивает уже больше года.
– Все правильно. Она бизнес замутила. Ателье. Шьет дорогую одежду для богатых клиентов. У них в семье единственный адекватный человек был – ее муж. Он один деньги в семью зарабатывал. Дамы его привыкли жить на широкую ногу. Ни в чем себе не отказывать. Внезапно глава семейства умирает. И женщины не находят иного выхода… Тупо набирают кредитов, не думая о том, чем отдавать потом. Ведь шитье ее, честно говоря, особой прибыли не приносит. Но Калининых ничего смутить не может. Королевны по сей день пользуются услугами домработницы. Тачки у каждой крутые. Я знаю, что на машины как раз таки наложили арест. У младшей изъяли мини купер. А мамаша свою спрятала. Дознаватели, кстати, собираются на нее 312-ю возбуждать. За сокрытие арестованного имущества. Так что тебе к ней только со спецназовцами и не ждать теплого приема.
– Я поняла уже, – хмыкаю, чувствуя, что наконец-таки отпустило меня. В голове так ясно и в душе спокойно стало.
– Только вот поздно. Я заявление писать буду. Не нравится мне ваш начальник, – пожимаю плечами, прикидывая в уме шансы на возвращение в старый отдел.
– Ты это зря, – хмурится Нина и, приоткрыв дверь, выглядывает в коридор.
– Егор Анатольевич строгий. Местами слишком, но он справедливый. И премиями балует хорошо. Он же преемник Кая! Три года на этой должности уже. При Егоре Анатольевиче, кстати, еще цветочки. Кай – вот кто настоящий цербер.
– Так они друзья? – удивляюсь я, хотя пора бы уже перестать.
– Еще какие, – ухмыляется Нина.
– Почему его Каем называют?
– Да потому что сердца у него нет. Чёрствый и бесчувственный он. Ни с кем и ни с чем не считается. Вот его точно не разжалобишь. Вообще удивительно, как они с нашим шефом дружат. Совершенно ведь разные.
– А по мне – так одинаковые, словно близнецы, – смеюсь я, выходя из кухни вслед за Ниной.
Возвращаюсь к себе и устало опускаюсь на стул. Что теперь делать? Собирать манатки и ехать в кадры с заявлением? Или надеяться на чудесное прозрение начальника? Хотя прозрение навряд ли случится. Особенно после моего концерта и фееричного хлопка дверью. Нет, эти снобы не простят. Абсолютную тишину пустого кабинета разрывает звонок рабочего телефона. А у меня сердце от страха биться перестало. Ну все, Гофман, час расплаты пробил…
– Да, – слетает безжизненно с онемевших губ.
– Ева, тебя шеф вызывает, – шепчет в трубку Нина.
Теперь мое сердце выдает под 140 ударов, крича о том, что лучше бежать отсюда без оглядки. Но я, привыкшая прислушиваться к разуму, приглушаю «вопли», рвущиеся из груди и, борясь с дрожью в пальцах, привожу себя в порядок. Губы подкрасим, прическу поправим. Помирать, так при полном параде. Захожу в приемную. Нина кивает мне головой, показывая жестами, что Кай уже ушел. Спасибо тебе, изменчивая госпожа-удача, хоть здесь ты меня не подвела. Вдыхаю полную грудь воздуха, и на выдохе открываю дверь и захожу внутрь.
Шеф стоит спиной ко входу. Смотрит в окно, приподняв одной рукой жалюзи. Другая рука – в кармане брюк.
– Готовьте служебку на начальника Специализированного отдела. Завтра в девять утра вам будет выделено десять бойцов, – говорит он, даже не обернувшись ко мне. А у меня словно камень с плеч, и жить так сразу захотелось.
«Сразу бы так», – а это в моей голове сарказм очухался. Где ж ты был, когда хозяйке смерть грозила…
Вслух же произношу корректное и лаконичное:
– Мне нужны двое понятых.
Но эта реплика, словно красная тряпка на быка. Повернувшись ко мне, шеф смотрит меня так… словно я и правда – самое большое разочарование в его жизни.
– Это я вам должен предоставлять?! – ой, а теперь кричит на меня. Оказывается, вот какой у него голос мощный… аж в ушах заложило и голова в плечи втянулась. Поняв, что вышел из себя, он замолкает, и, сделав глубокий вдох, произносит прежним, сдержанным тоном.
– Хотя бы этот вопрос вы можете сами решить?
– Могу, – киваю прежде, чем слово слетает с губ. Ох, как хочется поскорее покинуть его кабинет. Что-то душно здесь, дышать нечем…и в глазах темнеет.
– Возвращайтесь на свое рабочее место, – усаживается он за стол, и снова взгляд в ежедневник.
– И, Ева Сергеевна, я надеюсь, вам не нужно объяснять, что ваше поведение здесь было крайне непрофессиональным. Подобного происходить не должно. Дверьми хлопать вы можете у себя дома, перед своим любовником, – и смотрит так на меня, с вызовом, с превосходством.
– Нет у меня любовника. Я могу идти? – слова вылетают из меня раньше, чем включается мозг.
– Идите, – не замечает или делает вид, что не замечает моего хамства. А я решаю не гадать и пулей вылетаю из кабинета. Закрываю дверь плавно и медленно. А это мое чувство юмора проснулось. Нина занята разговором с посетителем, но увидев меня, вопросительно кивает головой.
– Все нормально. Заходи, как освободишься, – шепчу ей и возвращаюсь в кабинет.
Остаток дня занимаюсь ежедневной рутиной. Готовлю постановления, возбуждаю исполнительные производства. Соседи по кабинету снова на исполнительных действиях. Не представляю, как они свиней арестовывают. Вот уж, избавьте от такого счастья.
– Привет, Барби, – ну вот, вспомнила о них…
В кабинет входит Жорик с красным лицом и огромной папкой в руках. Бросает тяжелую ношу на поверхность своего стола и подставляет лицо прохладному потоку воздуха из сплита.
«Зажарились, бедняги, на бескрайних колхозных полях, выполняя государственный долг», – хихикаю про себя, глядя на сотрудника.
– Привет, чего это я Барби?
– Мы тут с Илюхой подумали и решили, что больно ты на Барби смахиваешь. Мелкая и худая, – говорит он, поворачиваясь в мою сторону.
– Вы мастера комплиментов, – хмыкаю я.
– Нет, подожди. Давай разберемся, – Жора подходит к моему столу и, схватив ручку из подставки, присаживается на краешек.
– У нас заведено каждому иметь свое прозвище.
– Не заметила, – смеюсь я.
– По-моему, у вас тут все до жути официальные. Строго по имени-отчеству.
В ответ на мои слова Жора морщится.
– Это ерунда все. В нашем кабинете действуют свои законы. И один из самых главных гласит: каждой твари…по прозвищу, – говорит с таким видом умным. Решаю подыграть ему, поддерживаю этот несуразный разговор.
– И какое же первое правило?
– Первое правило: все, что происходит в этом кабинете, остается в кабинете. То есть никакого стукачества и доносов.
– Поддерживаю. И какие же у вас прозвища?
– У Илюхи – Жижа. От фамилии – Киселев. Сначала был Киселем, а потом стал Жижей, – поясняет он мне. А я слушаю это и думаю о том, что в моей жизни всегда так. Все в крайности. То террариум в кабинете, то детский сад – штаны на лямках.
– А какая у тебя? – спрашиваю, отворачиваясь к монитору компьютера.
– У меня Котопес, – хмыкает Жора. Не знаю, хочу ли знать причины столь странного прозвища. Но не успеваю ничего сказать. В проеме кабинета появляется запыхавшийся Илья.
– А сейчас узрите, товарищи! – восклицает он, занося в кабинет бюст Ленина в половину его роста.
– Что это? – спрашиваю его, а в голове закономерный вопрос: как он один дотащил до четвертого этажа эту «дуру» огромную?!
– Владимир Ильич, – говорит наш Капитан Очевидность и ставит бюст на свой рабочий стол.
– Наш новый сотрудник. Вот, – восклицает, восторженно рассматривая его.
Перевожу взгляд на Жорика. Он крутит у виска, кивая в сторону Ильи. Хихикнув, возвращаюсь к печатному документу.
Спустя час наш Ленин обзавелся солнцезащитными очками, бейсболкой с надписью Чикаго Буллз и сигаретой. А дальше была делегация народу для фотосессии с новым соседом. Вывод напрашивался сам собой: соседи мои – личности творческие и любящие посмеяться от души. А жизнь-то налаживается. Вот бы еще завтра с гражданкой Калининой разобраться и вообще отлично будет.
Вечером попадаю домой непозволительно рано для государственного служащего. В телефонном разговоре с мамой сообщаю ей радостную новость о переводе. Умалчиваю о странностях начальства и сотрудников. Мама готовится к нашему с Тимуром приезду на выходные. К сожалению, мы с братом не можем слишком часто проведывать ее. И в жизненных планах у меня на первом месте приобретение своей жилплощади в городе и переезд мамы. Заберу ее, чего бы мне это ни стоило.
Этой ночью сплю сладко и крепко, как младенец. И на следующее утро бодрее всех огурцов.
И вот он. Мой час икс.
Половина девятого утра. Я стою перед заветной дверью (вчера так и не открывшейся для меня). Позади меня десяток бравых ребят в бронниках, с автоматами наперевес (этакие универсальные солдаты). Ох, как хочется сфотографироваться для странички в соцсети. Но, не время. Беру свою разгулявшуюся (некстати) фантазию в руки и стучу в дверь. В ответ на что из глубины дома слышится поток матерных слов. Эта женщина похлеще любого алкоголика изъясняется.
– Ну что, Ева Сергеевна, наш выход? – спрашивает меня Олег Викторович – командир ребят. Поворачиваюсь к ним. Верные воины, готовые кинуться в бой в любую минуту, все как один смотрят на меня. Ждут команды. (И никакого сарказма. Я и правда – сражена). Ох, аж дух захватило от сосредоточения такого количества тестостерона.
– Ваш выход, – киваю, пытаясь, чтобы голос звучал по-взрослому.
Мужчины тут же рассредоточиваются. Старший жестикулирует им, указывая на позиции, которые ребятам необходимо занять. А у меня впервые в жизни мандраж внутренний. Что если напутаю, забуду чего? Ни разу еще не была участницей такого «масштабного» действа. Поддержка бы сейчас не помешала.
И тут, как по мановению волшебной палочки, у дома должницы, рядом с газелью спецназовцев останавливается черный Рейндж Ровер. А из него с гордым видом выходит мой шеф. Вот так поворот… Не ожидали? Я – точно нет.
Заметив его прибытие, из салона своего грузовика выпрыгивает работник торгующей организации. Шеф тратит на мужчину буквально пару секунд своего времени. Сухо пожав ему руку, он шествует в мою сторону. Пытаюсь понять его настрой. Но на лице «покер-фейс».
Здоровается со мной столь же сухо, как и с мужчиной (а я-то, дура, едва в улыбке не расплылась от подоспевшей помощи). Не успеваю задать ему вопрос, входная дверь должницы внезапно открывается, и с порога на нас смотрит боец с довольной улыбкой.