Я упивался им.
От пальцев ног до губ. И практически получил сердечный приступ, когда она открыла глаза и позвала меня по имени.
— Да? — ответил я.
— Ты обнаженный.
— Ты в моей кровати.
— Неужели я тоже должна была быть голой?
Я заскрипел зубами. Черт, да. Голой. Я мог бы сделать многое с ее обнаженным, извивающимся телом, я мог бы сделать так много всего, что она, скорее всего, вспомнит.
С мягким вздохом она повернулась на бок, ее взгляд открыто блуждал по моему телу, я почувствовал, как она остановилась на нем, почувствовал жар желания, когда она облизала губы.
— Майя, — сказал я тихо. — Мы не можем.
— Хорошо, — она потянулась ко мне.
Я попытался аккуратно оттолкнуть ее, но не контролировал свои движения, так что она смогла схватить мою руку и потянуть меня в кровать. Я оказался поверх нее. Я хотел сделать намного больше, чем просто оказаться сверху.
— Это чувствуется…
— Правильно? — предположил я.
— Нет, — она нахмурилась, — знакомо.
ГЛАВА 29
Меньше говори, больше слушай.
~ Русская пословица
Майя
— Скучала по мне, звезда моя?
Тепло наполнило мою грудь.
— Мама называла меня своей маленькой звездочкой, — это было одно из моих любимых детских воспоминаний, которое я все еще помнила до моего шестнадцатилетия. Другие воспоминания были… словно заперты, или мне так казалось. Я помнила лишь фрагменты, и отец говорил мне, что это из-за автомобильной аварии. По всей видимости, травм было много, и сотрясение вызвало долговременный эффект.
— Майя, — прошептал Николай возле моих губ, заставляя меня мечтать о его поцелуе. Это было не просто знакомо, это было правильно, как он и сказал, это было так... будто мы подходили, были предназначены друг для друга. Страх все еще присутствовал. Но он был не за него. Он был за нас. И я не имела никакого понятия, почему так.
— Почему ты нахмурилась? — спросил он, одной рукой лаская мое лицо, а другой обхватывая мой затылок, притягивая ближе к себе.
— Ты сказал мне, чтобы я никогда не задавала вопросов, — подразнила я.
Его губы изогнулись в улыбке.
— Я это заслужил.
— Я не знаю, почему… — моя нижняя губа задрожала, в то время как глаза наполнились слезами. — Я не имею ни малейшего понятия, почему отец отправил меня к тебе в офис, или почему он собрался отказаться от меня... Почему ты меня принял. Я запуталась сильнее, чем когда-либо, из-за того, что мы в действительности здесь делаем с итальянцами, и почему они поклялись защищать ненавистного врага. Так много вопросов, что голова идет кругом, но я знаю ответ на один из них. И, если я знаю ответ на один, тогда у меня все хорошо, правильно?
— Абсолютно, — он немного напрягся, как будто задержал дыхание. — И каков этот ответ?
— Ты, — просто ответила я. — Все сводится к тебе. Все. И я думаю, что на данный момент… — я наклонилась и провела губами по его губам, — это все, что имеет значение.
— Но если я ключ одновременно к твоему выживанию и твоему разрушению, что тогда?
— Ты имеешь в виду, что, если вода из твоих рук — это яд? — спросила я.
Он не ответил.
— Тогда я хочу пить.
Прошло две секунды.
Два мгновения.
Когда я почувствовала, что мое сердце забилось быстрее, и задумалась, не стучат ли наши сердца в унисон, Николай глубоко вздохнул... Затем сглотнул. Один удар сердца в груди, и его губы коснулись моих. Два удара, и мое сердцебиение начало набирать скорость. Я могла почувствовать тепло его губ, когда он провел языком по моей нижней губе. Я застонала в ответ, оборачивая руки вокруг его шеи, схватила его за волосы и потянула, пока его тело двигалось напротив моего. Не разрывая поцелуй, Николай нашел край моей хлопковой футболки, потянул ее вверх и затем стянул через голову. Наши рты оторвались друг от друга на мгновение, прежде чем с приятным шипением встретились вновь. Каждый раз, когда наши губы сливались, это чувствовалось по-новому, и одновременно знакомо, словно мы успели разделить сотни поцелуев, тысячи объятий.
Николай отстранился и помог мне принять сидячее положение, его мышцы напряглись от того, что он удерживал на весу собственный вес. Лунный свет сиял на изгибах его твердой груди. Было что-то в мужской красоте Николая смертоносным, таким опасным, что мое сердцебиение снова ускорилось. Он нахмурился, положив ладонь на мою грудь, словно пытался меня успокоить.
Я не была в безопасности.
Не в его руках.
Но я была там, где хотела быть.
Я была завершенной.
Ощущение правильности происходящего захлестнуло меня так сильно, что мне захотелось плакать — как будто всю свою жизнь я ждала именно этого момента.
Я коснулась его лица, и мои ладони наполнились теплом его кожи.
— Я никогда не освобожусь от тебя, — Николай повернул голову, шепча в мою открытую ладонь, затем, опустив голову вниз, он медленно начал целовать мою шею. Его дыхание щекотало кожу, язык оставлял влажный собственнический след вниз до самой ключицы. Губами он посасывал мою кожу, в то время как рукой спустился к моим бедрам и стянул с меня шортики.
В одном он был прав, когда провел своей мягкой рукой вниз по чувствительной коже бедра, — ни один из нас не будет свободен после этого момента, он свяжет нас вместе навечно.
Дыхание Николая участилось, когда он обхватил ладонями мою попку и потянул меня вниз на кровать, а затем оперся на руки по обе стороны от меня. Удерживая свой вес надо мной, он продолжил целовать меня, двигаясь ниже по моей руке, остановившись на ладони, затем пососав каждый палец, словно хотел попробовать каждую часть меня и не был удовлетворен одними лишь губами.
Я практически подпрыгнула на месте, когда он перешел к моим бедрам.
— Чувствительные, — вслух размышлял он, и я могла чувствовать его улыбку у своей кожи, когда он продолжил поцелуи. — Я мог бы испить тебя так… — он приблизил рот к моему естеству. — И так, — я издала жалкий стон, когда обжигающее чувство закрутилось спиралью там, где он ласкал меня. — Каждый чертов день.
— Ник…
С рычанием он сжал руками мои бедра, заставляя мое тело опуститься вниз, когда оно хотело подняться, чтобы двигаться напротив него. Это была сладчайшая пытка, и внутри меня зарождалась сладкая боль. Я зажмурила глаза, когда теплое освобождение прокатилось по мне. Это чувствовалось так же, как в мечтах. Только лучше. Я хотела больше этих чувств, больше Николая. Нет, не больше. Всё. Мне нужен весь он.
ГЛАВА 30
Полиция подтверждает, что маньяк, орудующий на пирсе, не является подозреваемым
в недавнем убийстве у «Пайк Маркет».
~ «Сиэтл Трибьюн»
Николай
— Моя, — шептал я напротив ее кожи. — Моя, — мое тело изнывало, когда я клеймил ее поцелуями. Моя, моя, моя, она всегда была моей. Я не нуждался в контракте, чтобы знать, что она принадлежит мне. Ее тело всегда принадлежало мне — с самого первого поцелуя, с первого касания, когда я заменил боль удовольствием, когда сломал ее.
Я мысленно проклинал себя за то, что уничтожил воспоминания о давно ушедших в прошлое событиях.
Майя для меня была словно яблоко в райском саду — дразнила, соблазняя своей сладкой сердцевиной. И внутренний голос шептал мне. Всего. Один. Укус.
Я укусил.
Насладился вкусом.
И пропал.
Возможно, тогда я совершил ошибку. С той минуты, как я ее увидел, я возжелал ее, захотел ее, и за все время существования я никогда не жаждал чего-либо так, как жаждал ее.
Это был грех.
Желать чего-то так отчаянно, что смог бы пожертвовать чем угодно, настоящей человеческой жизнью, возможно, собственной душой, чтобы получить это.
Я оттолкнул воспоминания подальше в самые дальние закутки своего разума, фокусируясь только на ее удовольствии, ее освобождении, пока молча надеялся, что это не станет для нее катализатором для открытия этого драгоценного ящика Пандоры, который я помог закрыть так давно. Ее тело отвечало на каждый мой поцелуй, каждое касание… Это вызывало зависимость у человека вроде меня, человека, который редко проявлял эмоции, кого-то, кто истощал чужую человечность, тем самым открывая для себя, что он очень хотел свой собственный, единственный нормальный момент.
Мальчик встретил девочку.
Мальчик влюбился.
Девочка всегда была рядом.
Майя закричала от удовольствия, я поцеловал внутреннюю сторону ее бедра, затем медленно двинулся вверх по ее телу, наслаждаясь тем, как она корчилась подо мной, больше всего желая вознести ее до неимоверных высот.
— Это чувствуется... слишком хорошо, — прошептала она припухшими губами.
Моя твердость напротив ее мягкости была слишком болезненной, чтобы ее вынести. Она потянулась ко мне, плотно обхватив меня руками. Я прошипел проклятье.
— Покажи мне, что делать.
— Твое тело... — прошептал я, двигаясь в ее ладони. — Всегда будет знать, что делать.
— Но…
— Чувствуй, — распорядился я, двигаясь напротив нее, затем очень нежно убрал ее руки, даже несмотря на то, что они чувствовались так хорошо. Я улыбался, наслаждаясь выражением ненависти на ее лице, когда дразнил ее, терся своим телом, посасывая и прикусывая нижнюю губу, продвигаясь к груди.
— Ник…
Я заколебался, обычно так она произносила мое имя тогда, когда что-то вспоминала. Все мое тело напряглось.
— Мне нужно... больше, — она извивалась подо мной, затем закинула ногу на меня.
Я наклонился к ней, посмеиваясь ей в шею, а затем прижался к ее плечу губами и медленно проскользнул внутрь рая.
Майя откинула голову на подушку, когда я вошел. Этого было недостаточно. Этого никогда не будет достаточно. О чем, черт возьми, я думал? Один раз с ней? Один момент? Было ли этого достаточно много лет назад? Нет, это вызвало зависимость, одержимость. Это словно полить сухие листья жидкостью для розжига и подбрасывать спичку в воздух, молясь, как бы это не вызвало пожар.
С каждой прошедшей секундой я все глубже входил в нее, остановившись, когда выражение чистейшего благоговения промелькнуло на ее лице. Наши губы соединились в безумном горячем поцелуе, когда я вошел в нее, задавая быстрый ритм, только чтобы замедлиться, когда она усилила хватку своих рук на моем теле.
Мы были созданы друг для друга.
Я всегда знал это.
И теперь она знала тоже.
Я попытался остановиться, желая, чтобы чувство завершенности внутри нее длилось вечность, но это было невозможно. С завершающим толчком я выплеснул всю оставшуюся энергию, возможно, всю оставшуюся душу... А затем тьма нашей реальности опустилась на меня с удушающим напоминанием — то, что мы сейчас разделили, имело силу, чтобы все разрушить. Но вместо того, чтобы в ужасе закричать, что она только что занималась любовью с монстром... Майя открыла глаза, и слезы заструились по ее лицу, когда она прошептала:
— Прямо как в моих снах.
Если бы она только знала…
Это были не сны...
А настоящие воспоминания.
— Я люблю тебя, — прошептала она. — Я всегда тебя любила.
Ее глаза закрылись.
— И теперь... — сказал я дрожащим голосом. — Ты можешь спать.
Я мог позволить ей только это.
ГЛАВА 31
Что ворам с рук сходит, за то воришек бьют.
~ Русская пословица
Майя
Мои сны были наполнены Ником… Я не уверена, почему в них он казался таким знакомым, и неважно, смеялась я с ним или плакала, а он обнимал меня, вытирая слезы, и говорил, что все будет хорошо. Тепло, исходящее от него, окружало меня, и я взглядом пыталась отыскать часы. Они показывали два часа ночи, а это значило, что у меня было еще несколько часов, чтобы побыть в его объятиях. Мои тяжелые веки закрылись.
— Больно! — закричала я. — Как же плохо.
— Ты знала… — в его голосе слышалось сожаление, — что некоторые философы считали боль частью сознания? Что мы могли бы превзойти ее, если только позволили бы своему разуму увидеть то, что за ней?
— Как? — я сжала зубы. — Как я могу видеть что-либо за болью?
— Сфокусируйся на моем голосе, — настаивал он, разрезая мою руку еще раз. — Я остановлюсь, когда ты перестанешь реагировать.
— Но…
— Пожалуйста, — попросил он так, словно ему тоже было больно, — пожалуйста, просто попробуй.
— Зачем? Ты можешь это остановить! Это ты причиняешь мне боль!
— Что, если я пообещаю тебе удовольствие после боли... Что, если я пообещаю тебе нечто большее?
Мое зрение стало размытым, когда человек в белой маске поднял голову, исследуя меня, изучая.
— Я сказала, я попытаюсь.
— Я пущу немного крови, Майя.
— У меня останутся шрамы.
— Шрамы помогают нам помнить... Также они оставляют нам путь, чтобы забыть... Я оставлю шрамы на твоей руке для того, чтобы запечатлеть след чего-то нового... Для мозга невозможно вызвать воспоминания о вещах, которые не происходили. Поэтому мне нужно оставить след, понимаешь?
Он сделал еще один разрез, и я закричала.
— Они не запомнятся, если я не вызову боль или удовольствие.
— Я выбираю удовольствие.
Он усмехнулся.
— Все выбирают удовольствие. А я всегда выбираю боль.
— Но…
— Но тебя… — я практически могла представить его улыбку под маской. — Я одарю тебя и тем, и другим. Боль нужна, иначе мы оба будем убиты. Но я могу подарить тебе удовольствие, так что когда ты будешь спать... Твои сны будут наполнены не тьмой, — он потянулся к моей ладони и пососал каждый палец, прежде чем поцеловать открытую ладонь, — а светом.
Я резко подскочила, глубоко вздохнув. Николай сразу же схватил меня за плечо, приподнимая мой подбородок, заглядывая в мои глаза, словно ожидал, что я могу превратиться в монстра или что-то такое.
— Извини, — я сглотнула, пока сердце трепыхалось в груди. — Странный сон…
— Расскажи мне… — его голос был охрипшим, и он притянул меня обратно в свои объятия. Я села, прижимаясь к его телу, его подбородок упирался мне в голову, пока он гладил мои руки вверх и вниз. — Что охотится ночью за твоими снами?
Я вздрогнула.
— Удовольствие… — я вздохнула. — И боль… всегда вместе.
— Некоторые могли бы утверждать, что это одно и то же.
— Ты доктор, — тихо сказала я. — Что ты думаешь?
Он молчал. Я клянусь, что практически слышала, как крутятся колесики в его голове.
— Я должен сказать, что одно не может существовать без другого.
— Хм-м.
Мое тело стало тяжелым, но я не была уверена, почему чувствовала себя так, словно меня вводили в медикаментозный сон. Может быть, это из-за секса. Просто вспомнив, какие чувства я испытывала, находясь в объятиях Николая, вызвало появление мурашек по всей моей коже.
— Тебе холодно? — спросил он, губами прикасаясь к моей ключице.
— Нет, — ухмыльнулась я. — Просто подумала об одном замечательном способе, который помогает забыть странные сны... Если ты не против.
— Майя, — прорычал он напротив моего уха, его руки уже свободно путешествовали по всему моему обнаженному телу. — Когда дело касается тебя... у меня абсолютно нет сил отказать тебе.
— Означает ли это, что я наконец-то могу задавать вопросы?
— Если ты можешь говорить, значит, я, очевидно, не так хорош в постели, как думал.
Он руками коснулся моей груди, затем, усмехаясь у моей шеи, перевернул меня на живот и прошептал:
— Но, конечно, спрашивай.
Восхитительное чувство, возникшее под тяжестью нависшего надо мной тела, было почти невыносимо. Я не могла видеть, но чувствовала всю его твердую длину, когда он вошел в меня.
— Я…
— Да?
У меня были вопросы, столько вопросов, и ограничиваться несколькими казалось просто бессмысленным, но если он ответит на один…
— Как долго ты работаешь на моего отца?
Николай толкался в меня, ускоряя темп, и я вскрикнула, когда он ответил:
— С тех пор, как тебе исполнилось шестнадцать.
— Ты… — я сжала бедра, борясь с ним, удерживая его. — Тебе было всего двадцать три.