Товарищи по партии с озадаченным видом склонились над листом. Начертанное там одно-единственное слово смахивало то ли на заклинание, то ли на вывеску магазина:
«СЕКОНДХЕНДЖ».
Глава 3
С виду не подумаешь, но дубрава была реликтовой. Ахнешь - и тут же смекнешь, что отголосок, загулявший меж стволов, никакое тебе не эхо.
Собственно, что есть эхо? Слышимое свидетельство извечной нашей забитости и нищеты. Век за веком сдвигал мужичонка рваную шапку на унылые брови и, скребя в затылке, исторгал нутряное «эх», гулко отзывавшееся в лугах и перелесках. А эта, видать, дубрава как-то вот ухитрилась затаиться, не тронутая ни татарским игом, ни крепостным правом, ни лесоповалами советских времен, ни ужасами приватизации.
Ахо в отличие от эха звучит язычески ликующе и в то же время несколько затаенно. Есть еще, говорят, такие чащобы, где отголоски не ахают и не эхают, а жутко молвить - ухают. Но в подобные дебри лучше не соваться, а то, не приведи Господь, набредешь ненароком на какого-нибудь покойного атамана Уракова, в чьей шайке сам Стенька Разин состоял в кашеварах, покуда не застрелил своего учителя разряженным пистолетом.
* * *
В городе давно бесчинствует апрель, а здесь еще держит оборону март. Правда, из последних сил. Бугорки просохли, в низинках изнывает слоистый, слежавшийся снег. Серая прошлогодняя трава свалялась, как шерсть на дохлой собаке, хотя уже пробивается кое-где ярко-зеленая щетинка.
Дубрава внезапно раздалась - и на обширной поляне глазам трех путников предстала толпа мегалитических столбов, глумливо величаемая в баклужинской прессе Секондхенджем, хотя, согласно данным радиоуглеродного анализа, хваленый английский Стоунхендж был нагроможден гораздо позже.
Сельские в рощу не заглядывали, справедливо считая капище заклятым местом. Городские - те как-то раз додумались, привели экскурсию и долго конались впоследствии, чья вина. Было из-за чего: одна туристочка, постояв в центре двойного каменного оцепления, вскорости впала в депрессию и траванулась, еще двое любителей неолита угодили в психушку. Да и остряк репортер, прилепивший доисторическому памятнику насмешливое прозвище, тоже, говорят, добром не кончил.
- Ну и чего ради мы сюда перлись?
- Капиффе, - зловеще пояснил одутловатый визави Космического Разума. - Это капиффе!
- Видим, что капище. Перлись чего?
- Фто «фево»? Фто «фево»? - взволновался поэт. - Мефто гибвое!
- Да, может, оно только для добрых людей гиблое! А он-то колдун.
- Двя ффех! Двя ффех гибвое!
Желчный сухопарый Арсений нахмурился и, подойдя к покосившейся ребристой глыбе, потрогал коряво начертанный автограф: «Здесь был Ва...».
Дальше надпись обрывалась.
Обернулся к совиноглазому Артёму:
- Что скажешь?
Тот был очень недоволен происходящим. Если честно, ему еще вчера не понравилась затея, предложенная косноязыким глашатаем Вселенской Гармонии.
- Негоже, - угрюмо проговорил он, изучив нагромождения камней.
- Чего негоже-то? - ворчливо переспросил старший товарищ.
Родоначальник гласной поэзии оглядывался то на одного, то на другого сообщника. В глазах его тлела жажда мести.
- Мы - коммунисты, Арсений, - сурово напомнил Артём. - Православные коммунисты. И не пристало нам прибегать к помощи вражьих сил. Дзержинский чему учил? Холодный ум, горячее сердце, чистые руки. Да и апостол Павел тоже...
- А мы разве прибегаем? - возразил сухопарый. - Заманить поганца в самую середку...
- И что будет?
- Н-ну... что-нибудь да будет.
- Капиффе! - с трепетом напомнил поэт.
- Примолкни, а? - посоветовал ему через плечо волчеухий Артём. - Без тебя знаем, что капище. Не слепые.
Постояли, посомневались. В дубраве орали вороны.
- А может, оно и неплохо, что вражья сила... - помыслил вслух более опытный товарищ Арсений. - Скажут: доигрался чернокнижник. Поделом ему...
- Да ерунда это все! - взорвался Артём. - В английском Стоунхендже что ни день туристы толкутся, исследователи всякие - и ничего, живы-здоровы...
- Ну то Англия... - уклончиво отозвался Арсений. - А у нас, знаешь, всяко бывает... Как бы только узнать, действует оно или... - Взгляд его остановился на родоначальнике гласной поэзии.
- Вот на нем и проверим, - с мужской прямотой брякнул совиноглазый.
Будущая жертва попятилась в ужасе.
- Вы фто? Вы фто? Ф ума фофли?
Дернулся кинуться наутек, но тут же сообразил, что по такой местности при его физических данных далеко не убежишь. Во всяком случае, от товарища Артёма. И быть бы ему загнанным для опыта в магический круг камней, что даже справедливо отчасти, ибо не рой другому яму, когда раздался поблизости надтреснутый старческий голос:
- Вам что, голуби, жить надоело?
Глава 4
Обернулись. Рядом с каменным столпом, опираясь на батожок, стоял некто бомжеватой наружности и щурил на троицу недобрые охальные глазенки. Откуда взялся, неясно. Впору было усомниться в естественном происхождении пришельца. Не зря же баклужинская желтая пресса то и дело публиковала сообщения о древнем хранителе Секондхенджа, что показывался порой грибникам.
Но нет, уж больно одет современно. То есть относительно современно: ветхая шубейка из Чебурашки и такая же шапчонка.
- Ты из местных, что ли, дед? - оправившись от неожиданности, спросил сухопарый Арсений.
Однако местные, по данным той же баклужинской прессы, реликтовой дубравы боялись до дрожи. Старожилы, ежели их расспросить, выложат как на духу: кто сюда из сельских когда ходил (пьяный или на спор) и кто на каком дубу потом петельку себе ладил.
- А сами-то вы, я гляжу, не местные, - прозвучало в ответ.
- Ученые мы, дед, - соврал Арсений.
- Не-э... - осклабился старикан. - Это вы еще неученые. А как учеными станете, поздно будет.
Кажется, перед злоумышленниками стоял тот, кто мог бы развеять многие их сомнения относительно заклятого места. Уяснив это обстоятельство, Арсений шагнул к старикану, протянул руку и открыл было рот, чтобы представиться, но тот предостерегающе приложил сухой пергаментный палец к сухим пергаментным губам. Видимо, содрогать воздух именами вблизи капища было неразумно и небезопасно.
- Вы, я вижу, человек сведущий, - сказал Арсений, перейдя на «вы», как и подобает ученому. - Можно задать вам пару вопросов?
- Отчего ж нельзя? Задавай...
- Это действительно гиблое место?
- Гиблое, - кивнул старикан.
- И им действительно владеет вражья сила?
- Какая вражья? - не понял тот.
- Ну... дьявольская.
- Ни-эт... - решительно сказал старикан. - Дьяволу сюда тоже соваться не стоит. Копыт не соберет.
Трое очумело глянули в кривой просвет меж тесаными столпами, где лежала пегая от влаги заклятая земля Секондхенджа.
- Так что же там? - с запинкой спросил Арсений.
- По-нашему говоря, размыкало, - последовал ответ.
- Э-э... простите...
- Размыкало, - повторил старикан, беря батожок под мышку. Хлопнул в ладоши, секунду подержал их сведенными, затем резко развел. Вынул батожок из-под мышки и, выжидательно глядя на собеседника, оперся снова. Вернее даже не на собеседника он глядел, а поверх его головы. По старой подпольной привычке Арсений оглянулся. Нигде никого.
- И-и... простите... что же оно размыкает?
- Всё.
- Ну, например?
- Например, нас.
- С чем, простите?
- Да почитай, со всем.
- А подробнее?
- Подробнее... - Старичок призадумался. - Ну вот, скажем, ты - герой. Родину защищал. Многих ее врагов насмерть положил. Подвигов насовершал - не счесть. И дернуло тебя, понимаешь, зайти туда... - Указал батожком в кривой просвет меж камнями. - Хлоп - и разомкнуло! Отшибло напрочь, что ж это за Родина и чего ты ради столько народишку побил. Подумаешь так, подумаешь, достанешь ствол да и застрелишься...
- Й-оксель-моксель... - еле слышно вымолвил совиноглазый Артём. Но такая случилась тишина, что все расслышали.
- А... а как же в газетах пишут... про Секондхендж...
- Да мало ли что там в газетах!
Преодолев оторопь, переглянулись.
- Ну, допустим! - с неестественной бодростью заговорил Арсений. - А если, скажем, политик? Тоже разомкнет?
Ответил дедок не сразу. Смикитил, видать, что выспрашивают не просто из любопытства.
- Разомкнет... - малость помедлив, согласился он.
- А этого-то с чем?
- А с идеей! Ради которой он все свои пакости творил. Бац - и готово. Пакости помнит, а идею забыл.
- Но... не убивал же никого...
- Политик? - недоверчиво привизгнув, переспросил старикан. - Не убивал? Окстись! Да на политиках больше кровушки, чем на всех героях вместе взятых. И вот ка-ак это все разом до него, до политика то есть, дойдет...
- До политика?! - теперь уже привизгнул Арсений. - Господь с тобой, дедушка! Ты что такое говоришь?
- Нет, тут-то, понятно, не дойдет, - нимало не смутясь, пояснил тот. - А там... - покосился он на каменные громады. - Там - мигом.
И все невольно отодвинулись от исполинской надолбы.
- Ты пойми, - проникновенно молвил дедок, с участием глядя на собеседника, - пока ты вместе со всеми, какой с тебя спрос? А как разомкнет - тут-то тебе даже и спрятаться не за кого... ни за Родину, ни за партию...
- Ну а, допустим, совсем молодой политик? - продолжал осторожно и неспроста выпытывать Арсений. - Юный, так сказать, неоперившийся...
- Да может, оно еще и хуже, что неоперившийся, - поразмыслив, сказал бомжеватый мудрец. - Молодой - он в идею крепче старого верит. Есть что с чем размыкать...
Замолчал товарищ Арсений, задумался. Видя такое дело, в беседу решил вступить товарищ Артём.
- А скажи-ка, дед... - завел он, и был в свою очередь внимательно осмотрен желтоватыми охальными глазенками.
- Тоже ученый? - с подковыркой полюбопытствовал дедок.
- Нет, - чуть замявшись, отозвался тот. - Я так... лаборант... - И опять поправил сбрую под пиджаком.
- И о чем же ты, лаборант, спросить хотел?
- Да насчет Стоунхенджа. Который в Англии... Там тоже так же?
- А, ты вон о чем... Нет, то размыкало, которое в Англии, оно давно уж не работает.
- Почему? Энергия кончилась?
- Как она тебе кончится? Капище-то на земное ядро закорочено.
- А почему ж тогда?
- Ключевую перемычку со столбов сняли - с тех пор и не работает.
Совиноглазый обернулся и внимательно осмотрел сумрачные каменные громады.
- А где она здесь, эта перемычка?
- Так тебе все и скажи! - ухмыльнулся старикан.
Теперь уже задумался Артём.
- Пвавивьно ви я... - запинаясь, начал поэт и тоже замолчал.
- Правильно, правильно... - ласково успокоил его дедок. - Все ты, голубь, понял правильно. Только соваться тебе туда не след.
Бледный одутловатый юноша в столыпинском галстуке зачарованно смотрел в просвет меж камнями. О чем он думал? Возможно, о том, что вот куда бы загнать всех этих классиков баклужинской литературы с их надменно искривленными лицами. Что они смыслят в новой космической поэзии, скованные традициями педанты? И, наверное, сладостно было представить, как сработает древнее размыкало - и прозреют слепцы, и поймут с ужасом, что всю жизнь следовали мертвым бессмысленным канонам, поклонялись мумиям...
- Вафы идовы - девево... - прошептал он так тихо, что не был понят никем. Поэтому последнюю фразу его есть резон перевести.
«Ваши идолы - дерево», - так прозвучала бы она в традиционном произношении.
- Спасибо тебе, дед! - внезапно выпав из раздумий, произнес сухопарый Арсений. - А вот где бы обо всем об этом еще и прочесть?
- Прочесть? - оторопел старикан, замигал. - Да понаписано-то много всего... Тебе как? Поволшебнее? Понаучнее?
- Понаучнее, - сказал Арсений.
- Если понаучнее, то был такой Савелий Сирота...
- Почему был?
- Потому что весь вышел, - насупившись, отвечал старикан. Не любил, должно быть, когда перебивают. - А называется книжка «Промывка ауры в корень».
- Как? - не поверил Арсений.
Старикан сухо повторил.
- А кто он, этот Сирота?
- Ауролог.
- Это которые, что ли, урологию отрицают?
Возможно, вопрос был задан вполне серьезно, по незнанию, однако прозвучал как неуклюжая попытка пошутить. Старикан обиделся окончательно, повернулся и, даже не попрощавшись, двинулся прочь, в сторону Колдобышей. Трое озадаченно глядели ему вослед.
- Выясни потом, кто такой, - негромко велел Арсений.
Артём кивнул.
- «Промывка ауры в корень», - недоверчиво повторил Арсений и, хмыкнув, покачал головой.
Ветхая шубейка из Чебурашки помаячила-помаячила и скрылась за ребристым плечом мегалита.
- Это все ладно, - хмуро сказал Артём. - А как ты сюда Портнягина собираешься заманивать?
- Понятия не имею, - честно признался Арсений. - Для начала неплохо бы со старичонкой разобраться. Может, он тут голову нам морочил...
- Зачем?
- А так. По деревенской привычке. Хлебом не корми - дай городскому лапшу на уши повесить. Тем более ученому...
- Ну так проверить-то не поздно, - заметил Артём и оглянулся. - Э!.. - ошеломленно вскричал он. - А этот куда делся?
Глашатая Космической Гармонии в окрестности не наблюдалось. Сообразил, видать, нехристь, что одной попыткой загнать его на заклятую землю Секондхенджа товарищи по партии не ограничатся, и счел за благо незаметно удалиться, покуда цел. Уходил, надо полагать, осмотрительно ступая по сухому, поскольку следов на влажной почве высмотреть также не удалось.
- Ладно, бог с ним! - буркнул Арсений. - Ты, кстати, тачку-то замкнул? Не угонит?
- Не угонит, - сказал Артём. - А все-таки. Как заманивать будем? Если Портнягин и вправду настоящий колдун...
- Колдун, колдун, - заверил Арсений.
- ...значит, все об этих местах знает. Его ж в размыкало на аркане не затащишь... - запнулся, что-то прикинул. - Хм... А правда! Чего мудрить? Подстеречь, сунуть в багажник, привезти сюда...
- А охрана?
- С охраной разберемся.
- Даже и не вздумай! - оборвал старший товарищ. - С ума стряхнулся? Похищение лидера... Весь муравейник разворошишь!
Совиноглазый сплюнул с досады, поморщился - и вдруг что-то, видать, неподалеку приметил.
- Чего там?
- Наследил-таки наш придурок, - с довольным видом сообщил Артём. - Во-он там... Только куда ж это его понесло?
Товарищи по партии приблизились к участку влажной почвы. Следы поэта отпечатались на нем с типографской четкостью. И вели они прямиком в размыкало.
- Он что, сбрендил? - вырвалось у Артёма.
Насколько все-таки обыватели превратно истолковывают высокие порывы творческих натур! Ну почему обязательно сбрендил? Почитайте классиков. Истинный служитель муз всегда бежит от суетного света, всеми фибрами своей ранимой души желает отрешиться от ненавистного общества. А тут рядом Секондхендж. Пять шагов - и ты волен и независим. Тебе-то чего бояться, если рукой твоей водит Космический Разум? Ей-богу, нужно быть последним мещанином, чтобы не рискнуть и не воспользоваться такой возможностью.
Судорожно перезвездясь, оба православных коммуниста заглянули в каменный проем. В десятке шагов от них произрастал корявый спрутообразный дубок, раскинувший щупальца почти над самой землей. Так что пришлось самородку вешаться в сидячем положении. В качестве веревки он, как это вообще принято у интеллигентов, воспользовался галстуком.
Видно, не только с традиционной поэзией разомкнуло горемыку, но и со своею собственной. Понятие Космического Разума исчезло, а сомнительное стихотвореньице осталось. Вник, пришел в ужас - ну и...
- Так... - хрипло вымолвил товарищ Артём. - А снимать кто будет? Я туда не полезу.
Сухопарый Арсений молчал, угрюмо играя желваками.
- Не будем мы его снимать, - постановил он чуть погодя. - Так оно даже лучше... в рамках предвыборной кампании. Вчера он поганцу руку публично пожимал, а там вышел, пошел - и удавился. Жаль только, на дубу. Ну да что делать, осины здесь не растут...