— Конечно.
— Вы уж простите меня, господин Ферри, — сказал Доскер.
— Но единственное сидение занято.
Он так распластался за пультом управления, что его тело заняло всю площадь, а на лице застыло выражение жуткой ненависти.
Вздрогнув, гигант со светлыми волосами произнес:
— Все в порядке.
Он пристально рассматривал Доскера.
— Вы ведь один из лучших пилотов агентства ОСА, не так ли?
Эл Доскер… Да, я узнал вас по снимкам, которые имеются у нас. Они были сделаны, когда вы направлялись к «Омфалосу». Но нам уже не нужен Эпплбаум, чтобы узнать, где находится корабль. Мы сами скажем вам это.
Теодорик Ферри, порывшись в своем плаще, вытащил небольшой пакет и швырнул его Элу Доскеру.
— Эпплбаум забыл его в доках.
— Благодарю, господин Ферри, — с сарказмом произнес Доскер так громко, что понять, что же он сказал, было почти невозможно.
— А теперь, Доскер, — продолжил Теодорик, — сидите спокойно и не забывайте о собственном бизнесе. Я же пока потолкую с Эпплбаумом. Никогда раньше не встречался с ним лично, но я был знаком с его так ужасно почившим отцом.
Он протянул руку.
— Если вы пожмете ее, Рахмаль, — заметил Доскер, — он заразит вас вирусом, который вызовет через час отравление печени.
Вспыхнув, Теодорик обратился к негру:
— Я же просил вас не лезть не в свое дело!
Потом он стянул с руки похожую на мембрану новейшую прозрачную перчатку из пластика.
Рахмаль понял, что Доскер оказался прав, следя за тем, с какой осторожностью Теодорик снял эту перчатку и уложил её в мусоросборник для сжигания отходов.
— Впрочем, — произнес Теодорик, почти с грустью, — мы можем в любой момент раскидать вокруг вас смертоносные бактерии.
— И самим убраться, — подчеркнул Доскер.
Теодорик пожал плечами, а затем обратился к Рахмалю:
— Я уважаю вас за то, что вы пытались сделать. Не смейтесь.
— Я не смеюсь, — ответил Рахмаль. — Просто удивлен.
Теодорик продолжал:
— Я просто удивлен. Вы по-прежнему хотите продолжать работать, даже после этого банкротства. Вам хочется, чтобы кредиторам так и не досталась практически последняя вещь из того наследия, которым «Эпплбаум Энтерпрайз» еще владеет. Вас можно понять, Рахмаль. Я бы поступил точно так же. И вы повлияли на Мэтисона — вот почему он дал вам своего единственного приличного пилота.
С жуткой ухмылкой Доскер полез в карман за пачкой сигарет, и тотчас же двое человек с пустыми глазами, что составляли компанию Теодорику, схватили его за руку, проявив свой профессионализм: безобидная пачка сигарет упала на пол корабля.
Разломав одну за другой сигареты, люди Теодорика проверили их. Пятая оказалась твердой — она не поддалась острому лезвию карманного ножа, и мгновение спустя сложное аналитическое приспособление показало гомеостатическое «жало» для воздействия на мозг.
— На чьи альфа-волны настроен этот прибор? — спросил Теодорик Ферри у Доскера.
— На вас, — глухим тоном произнес Доскер.
Он, не проявлял почти никаких эмоций, наблюдая за тем, как два охранника растаптывают «жало» своими каблуками.
— Значит, вы ждали меня, — произнес Ферри чуть озабоченно.
— Господин Ферри, — сказал Доскер, — я ВСЕГДА ожидаю вас.
Повернувшись вновь к Рахмалю, Теодорик Ферри произнес:
— Я восхищаюсь вами, и мне хотелось бы положить конец этому конфликту между вами и ТХЛ. У нас есть перечень из имущества, оставшегося у вас. Вот он.
Он протянул листок Рахмалю, и тот сразу же обернулся к Доскеру за советом.
— Возьмите его, — произнес Доскер.
Рахмаль просмотрел листок. Этот список был составлен самым тщательным образом: в нем действительно содержалось то небольшое количество вещей, которые остались у него от имущества «Эпплбаум Энтерпрайз». И единственной вещью, которая, как заметил Ферри, представляла подлинную ценность, являлся сам «Омфалос», огромный лайнер, который вместе с предприятиями по ремонту и техническому обслуживанию, располагавшимися на Луне, был похож на пчелиный улей, где люди напрасно ожидали…
Он вернул список Ферри, тот, вглядевшись в выражение его лица, кивнул.
— Значит, мы договорились, — произнес Теодорик Ферри. — Ладно. Вот, что я вам предлагаю, Эпплбаум. Вы можете сохранить «Омфалос». Я дам указание своим юристам подождать с повесткой в суд ООН, объяснив это тем, что «Омфалос» находится под арестом.
Доскер, вздрогнув, хмыкнул.
Рахмаль уставился на Ферри.
— Что вы требуете взамен? — спросил он.
— Вот что.«Омфалос» никогда не покинет солнечную систему.
Вы можете совершенно без всяких усилий начать рейсы, которые будут приносить прибыль, осуществляя перевозки пассажиров и грузов между девятью планетами Солнечной системы и Луной. Несмотря на то, что…
— Несмотря на то, — продолжил Рахмаль, — что «Омфалос» межзвездный корабль, а не межпланетный. Это похоже на использование…
— Либо вы соглашаетесь, — отрезал Ферри, — либо «Омфалос» переходит в нашу собственность.
— Ладно, Рахмаль дает согласие, — вмешался Доскер, — не отправляться на «Омфалосе» к Фомальгауту. В подписанном соглашении не будет упомянута ни одна заслуживающая внимания звездная система, кроме Проксимы и Альфы Центавра. Верно, Ферри?
После паузы Теодорик Ферри произнес:
— Либо вы соглашаетесь, либо останетесь без корабля.
— Почему, господин Ферри? — сказал Рахмаль. — ЧТО-ТО НЕ В ПОРЯДКЕ НА КИТОВОЙ ПАСТИ? Такой поворот события… доказывает, что я прав.
Это было ясно, он видел это, так же, как и Доскер…
И Ферри, должно быть, понял, что, сделав это предложение, он подтвердил их подозрения.
Ограничить «Омфалос» девятью планетами Солнечной системы?
И все-таки… корпорация «Эпплбаум Энтерпрайз» будет ПРОДОЛЖАТЬ ДЕЙСТВОВАТЬ, как и говорил Ферри. Будет действовать как легальная экономическая единица.
Ферри должен понимать, что ООН свернет некоторое количество своей коммерческой деятельности. Рахмаль распрощается с агентством ОСА, сначала с этим невысоким темнокожим опытным космическим пилотом, а впоследствии и с Фрейей Хольм, Мэтисоном Глазером-Холлидеем, отвернется от единственной силы, которая могла бы возвратить ему былое величие.
— Валяйте дальше, — произнес Доскер. — Примите это предложение.
В конце концов, у вас так и не окажется компонентов для анабиоза, но это не имеет теперь никакого значения, потому что вы в любом случае не отправитесь за пределы системы.
Он казался уставшим.
— Ваш отец, Рахмаль, — начал Теодорик Ферри, — сделал бы все возможное, чтобы сохранить «Омфалос». Вы знаете, что через два дня он и так попадет к нам, и если мы добьемся этого, у вас не останется ни малейшего шанса когда-либо вернуть его обратно. Подумайте об этом.
— Я… я теперь знаю это совершенно точно, — произнес Рахмаль.
Боже, если бы ему и Доскеру только удалось добраться до «Омфалоса» этой ночью и затеряться в пространстве, где ТХЛ не смогла бы обнаружить его…
Но теперь уже ничего нельзя было поделать…
С того времени, когда поле побороло бессильное сопротивление двигателей корабля Доскера, слишком уж быстро в дело вступила «Трейлс оф Хоффман».
Как раз вовремя. Постоянно держа их в своем поле зрения, Теодорик Ферри опередил их: ни о какой морали здесь не могло идти и речи — один лишь прагматизм.
— Я могу на законных основаниях покончить с этим делом, — продолжал Ферри. — Если пойдете со мной.
Он кивнул в сторону люка.
— По закону требуется три свидетеля. Со стороны ТХЛ у нас они имеются.
Он улыбнулся, потому что все было кончено, и он знал об этом.
Повернувшись, он ленивой походкой направился к люку. За ним шли двое охранников с пустыми взглядами, немного расслабленные.
Вот они уже протискиваются в раскрытый круг люка.
А затем их тела содрогнулись от конвульсий, по всей своей длине, от головы до ног, разрушаясь внутри.
Рахмаль, потрясенный, с ужасом следил, как отказывают их неврологическая и мышечная системы, как их выворачивает наружу, крутит, ломает, а они ничего не могут поделать, и даже больше того: каждая частица их тел сражалась с остальными, и вскоре от них осталось просто две органические воюющие субстанции, у которых мышцы сражались с другими мышцами, внутренние органы противодействовали давлению диафрагмы и свертыванию крови; оба бывших человеческих тела, неспособные к дыханию, с кровью, переставшей циркулировать, стоя друг напротив друга, пытались совладать с собой, но в действительности уже телами не являлись.
Рахмаль отвел глаза в сторону.
— Холинестерейз, газ, вызывающий разрушения, — произнес Доскер позади него, и в тот же миг Рахмаль почувствовал, как к его шее прижался шприц-тюбик, который впрыснул в его кровь немного атропина — противоядие против этого ужасного нервного газа пресловутой корпорации ФМК, создавшей самое разрушительное оружие последней войны.
— Спасибо, — сказал Рахмаль Доскеру, увидев, что люк уже закрылся, и спутник «Трейлс оф Хоффман» теперь с несуществующим полем, отошёл от их корабля. Там действовали люди, которые не являлись охранниками ТХЛ.
Сигнальное устройство на горле мертвого человека, которое уже перестало работать, выполнило свою миссию: эксперты агентства ОСА прибыли и в данный момент уже начали последовательно разбирать оборудование ТХЛ.
Теодорик Ферри, с философским видом засунув руки в карманы плаща, молча стоял, даже не замечая спазм двух своих охранников на полу перед собой, словно разрушенные воздействием газа они перестали представлять для него какую-либо ценность.
— Как любезно было, — наконец вымолвил Рахмаль, обращаясь к Доскеру, когда люк еще раз открылся, на этот раз впуская нескольких охранников агентства ОСА, — со стороны ваших сотрудников впрыснуть атропин Ферри и мне.
— В целом, в этом деле ничего не было упущено.
Доскер, наблюдая за реакцией Ферри, произнес:
— Он не получил атропин.
Протянув руку, пилот вынул иглу шприц-тюбика из своей шеи, затем аналогичную штуку из шеи Рахмаля.
— Как дела, Ферри? — спросил Доскер.
Ферри ничего не ответил.
— Невозможно, — произнес Доскер. — Любой живой организм…
Внезапно он схватил руку Ферри и, проворчав, резко отбросил ее назад, на всю длину… а затем завопил. Рука Теодорика Ферри отделилась от самого плеча.
И перед ними предстали свисающие трубки и оторванные компоненты, некоторые еще функционировали, другие же, лишенные энергии, перестали.
— Двойник, — произнес Доскер.
Видя, что Рахмаль не понял, он добавил:
— Разумеется, двойник Ферри, и у него нет неврологической системы. Поэтому Ферри никогда и не был здесь.
Он отбросил руку в сторону.
— Естественно. Зачем человеку его положения рисковать собой? Он, вероятно, сидит в своем особняке, расположенном на спутнике Марса, и наблюдает за нами с помощью органов чувств этого двойника.
Однорукому творению Ферри он резко выпалил:
— Действительно ли мы с тобой, общаемся, Ферри, после всего случившегося? Или нет? Мне просто любопытно.
Рот двойника Ферри открылся, и он произнес:
— Я слышу тебя, Доскер. Не будешь ли ты так любезен, в качестве акта человеческой доброты, впрыснуть двум моим служащим атропин?
— Это уже делают, — произнес Доскер. Потом подошел к Рахмалю.
— Ну, наш маленький корабль, даже после тщательной проверки, кажется, так никогда и не удостоится присутствия председателя правления ТХЛ.
Он слабо ухмыльнулся:
— Я чувствую себя обманутым.
Но предложение, сделанное Ферри с помощью своего двойника, Рахмаль оценил. ОНО было сделано без какого-либо подвоха.
— А теперь отправимся на Луну, — произнес Доскер. — Как ваш советник, я говорю вам…
Он опустил руку, резко обхватив запястье Рахмаля.
— Проснитесь. С этими двумя балбесами все станет в порядке, как только им введут атропин. Они вовсе не мертвы. Потом их переправят на корабль ТХЛ, выключив его поле, конечно. Вы и я отправляемся на Луну, на «Омфалос», как будто ничего и не случилось. Или, если вы не хотите, я воспользуюсь картой двойника, которую он мне передал, и на две недели исчезну в межпланетном пространстве, где ТХЛ не сможет выследить корабль. Даже если вы не хотите, я это сделаю.
— Но, — пустым голосом произнес Рахмаль, — кое-что случилось. Предложение было сделано.
— И это доказывает, — начал Доскер, — что ТХЛ желает пожертвовать многим, лишь бы удержать вас от этого восемнадцатилетнего путешествия к Фомальгауту, к Китовой Пасти. И… — Он пристально посмотрел на Рахмаля. — Все-таки что заставляет вас МЕНЬШЕ интересоваться тем, как «Омфалос» достигнет непомеченного картами района космоса, где ищейки Ферри не смогут…
«Я мог бы спасти «Омфалос», — подумал Рахмаль. — Но человек, сидящий рядом, прав: конечно же, это означает, что остановиться он уже не может; предложением Ферри доказывало необходимость восемнадцатилетнего полета.
— Но компоненты для анабиоза… — начал было он.
— Просто доставьте меня к кораблю, — произнес спокойно и терпеливо Доскер.
— Ну как, Рахмаль ибн Эпплбаум? Вы сделаете это?
В контролируемом и весьма профессионально поставленном голосе появились повелительные нотки.
Рахмаль кивнул.
— Я хотел бы узнать о месторасположении базы от вас, а не из карты, переданной мне: я решил, что не стоит прикасаться к ней. Я жду вашего решения, Рахмаль.
— Да, — согласился Рахмаль и твердой поступью направился к трехмерной лунной карте, уселся и стал показывать месторасположение корабля внимательно взирающему за его указкой опытному пилоту агентства.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В небольшом французском ресторанчике «Лисья нора» в деловой части Сан-Диего, метрдотель бросил быстрый взгляд на имя, которое Рахмаль ибн Эпплбаум бегло написал своим причудливым волнистым почерком на фирменном бланке, и произнес:
— Да, мистер Эпплбаум. Сейчас… — он проверил свои часы, — восемь часов.
Очередь прилично одетых людей ожидала. Так всегда было на переполненной Терре: любой, даже самый захудалый ресторан каждую ночь бывал забит до отказа с пяти часов, а этот ресторан едва ли можно было бы даже отнести к средней категории.
— Дженет, — позвал метрдотель официантку, одетую в чулки с рисунком и полужакет-полукофточку модного нынче сочетания: одна грудь, правая, открытая, и ее сосок элегантно увенчан украшением швейцарского производства, формой напоминавшее огромную золотистую стирательную резинку, могло воспроизводить классическую музыку и вспыхивать сериями привлекающих внимание танцующих огоньков, которые освещали путь ей таким образом, что она могла без затруднений проходить мимо близко расположенных крохотных столиков ресторана.
— Да, Гаспар, — произнесла девушка, взмахнув копной светлых волос.
— Проведи мистера Эпплбаума к столику двадцать два, — сказал ей метрдотель, игнорируя со стоическим бесстрастным безразличием вспышки гнева среди тех покупателей, что стояли впереди Рахмаля в очереди.
— Мне бы не хотелось… — начал было Рахмаль, но метрдотель оборвал его:
— Обо всем уже позаботились. ОНА ожидает вас у двадцать второго.
И едва только метрдотель это сказал, как интимные эротические отношения, даже не зародившись, унеслись прочь.
Рахмаль направился за Дженет с ее швейцарского производства украшением на соске, сквозь темноту и шум обедающих в замкнутом пространстве людей, проглатывающих пищу с чувством вины, которая заставляла их сгибаться пониже над столиками, а затем, после окончания трапезы, скорее уходить прочь, чтобы как можно большее количество людей могло быть обслуженными до часа ночи, когда закрывается кухня ресторана.
«Нас действительно вплотную прижали друг к другу», — подумал он, и в это же мгновение Дженет остановилась, обернувшись. Колпачок на соске теперь излучал мягкую, восхитительную и страстную бледно-алую ауру, которая указывала на присевшую за столиком номер двадцать два Фрейю Хольм.
Усевшись напротив нее, Рахмаль сказал:
— Вы не светитесь.
— А могла бы. И одновременно играть «Голубой Дунай».
Она улыбнулась в темноте. Официантка к тому времени ушла.
Глаза темноволосой девушки блестели. Перед ней стояла наполовину распитая бутылка шабле «Буэнос Виста», марочного вина 2002 года, одного из самых лучших и редких вин для этого ресторана, и чрезвычайно дорогого.
Рахмаль спросил себя, кто бы стал искать в меню это старое двенадцатилетней выдержки калифорнийское вино; бог свидетель, ему бы хотелось, но… Он механически коснулся своего бумажника. Фрейя заметила это его движение.