А потом все вернулось на свои места: кухня и ее работники, шум и гам Центрального Места, но уже со следующим ударом сердца, не говоря ни слова, Господин Хакал развернулся и вышел из кухни, а его свита тут же последовала за ним. Все, кто был на кухне, начали вставать с коленей, удивленно посматривая то на Ошитиву, то друг на друга.
12
Больше равнина не приносила ему радости. Прекрасные женщины, разноцветные птицы, сладкие плоды, благоухающие цветы — все это превратилось в пыль.
Хакал не мог понять, почему он чувствует себя так одиноко. Вокруг него всегда были слуги, государственные чиновники, Мокиикс и воины-ягуары. Он никогда не оставался один. Так почему он ощущает себя одиноким? А прекрасные служанки, что служили богам? Хакал мог получать удовольствие с ними, когда бы ни пожелала его душа, и он время от времени прибегал к их услугам, но такие отношения не приносили ему истинного наслаждения. Наоборот, физическая связь лишь усиливала его чувство глубокой тоски.
Угрюмо поедая орешки и ягоды с большого блюда, в то время как служанки, смеясь, пели и играли на своих музыкальных инструментах, Хакал мысленно представлял свою маму, когда он был еще мальчиком и они жили в Толле, женщину, которая была так же прекрасна и недосягаема, как богиня. Особенно нежными казались ему воспоминания о том, как он целовал ее надушенную щеку, а она в ответ весело смеялась. Бывало, он мельком видел, как она в разнообразии красок и в хоре звонких женских голосов стремительно проносилась по дворцу в окружении своей свиты. Когда он подрос и понимал многие взрослые вещи, он уже знал, что она имела в виду, разговаривая с отцом. Он подслушал их: «Я выполнила все свои обязанности, Мой Господин. Я подарила вам четырех сыновей». Тогда Хакал осознал, что он — лишь результат хорошей службы его матери, только и всего. Его просто произвели на свет. Грустно; иногда он размышлял, станет ли он так же относиться к своим детям, когда придет время позаботиться о потомстве.
Он не знал вкуса материнского молока, был вскормлен, как все дети королевской крови, кормилицей. Думая об этом, он выглядывал в окно и наблюдал за людьми на площади, которые, по его мнению, были похожи на животных: они носили своих детей на спинах, играли с ними, выражали к ним свою любовь и заботу. Так же было и в его родной Толле: на шумном рынке, где повсюду слышались крики и ругань, сельские женщины носили детей, прижав их к груди, а мужчины держали мальчиков на своих плечах. Так же относились к своему потомству обезьяны, ягуары, попугаи — все животные.
«Мы, знать, выше этого», — убеждал он сам себя, но впадал в еще большую меланхолию.
Теперь появилась в его жизни девушка, о которой он все чаще и чаще думал. Ее звали Ошитива, и ее руки создавали самые красивые на свете кувшины. Когда она смотрела на него, в ее глазах не было и намека на робость и стеснение. Ему казалось, что ее лицо похоже на луну. Оно было круглым и безупречным, за исключением трех линий на лбу. Ему сказали, что она из Племени Черепах. Когда он, сидя на своем троне на площади, слушал жалобы и вершил правосудие, глазами он искал ее в толпе, а когда находил в окружении подружек, то наблюдал, как она смеется, как в такт ее смеху колышутся ее бедра, в это время она была такой свободной. Он поймал себя на мысли, что ему интересны все подробности ее простой жизни. Как люди, живущие в такой простоте и бедности, могут быть счастливы? Ведь он, у кого было все, — самый несчастный человек на свете.
Он посмотрел на синее, безоблачное небо. Не из-за меня ли дождь не хочет идти? Ему донесли, что крестьяне им недовольны. В засухе они винили тольтеков. Воины-ягуары — привилегированный класс знати, состоящий из сынов богатой аристократии, — волновались. Когда только высшие чины заседали вместе с ним в совете, они прямо, открыто поведали ему, что их беспокоит.
— Чтобы ублажить богов, нужно пролить кровь! — так они ему заявили. Руки и ноги были у них испачканы их собственной кровью: они подвергли себя ритуальному прокалыванию шипами агавы. У Хакала самого были шрамы от этого ритуала. Он никогда не уклонялся от ежегодного прокалывания своего языка — эта кровь нужна была его богам. По ритуалу, надо было протягивать длинные волок на агавы сквозь язык, пока боль не станет совсем невыносимой.
Много крови лилось, но дождь не шел.
Услышав, как торговцы на рынке судачат о какой-то девушке, чье имя означает «Тот, Кто Призывает Дождь», он послал за ней. Хакал надеялся, что она призовет дождь в Центральное Место. Но он не мог ожидать, что она каким-то необъяснимым образом завладеет его мыслями.
Но он знал, почему так случилось. На рассвете последнего Восьмого Дня, когда он, обнаженный и смиренный, стоял на краю обрыва и ждал, когда появятся первые признаки его бога, эта девушка была там тоже и наблюдала за ним. Ни на памяти самого Хакала, ни в истории его народа такой запрет никто и никогда не осмеливался нарушить. Ее поступок его ошеломил, он просто не мог сообразить, что ему делать. Ее нежное круглое лицо сияло на фоне бледного рассвета, а миндалевидные глаза с интересом наблюдали за ним. Какое-то дурное предчувствие закралось в его закаленную душу. С удивлением он отметил про себя: «Этому суждено случиться».
Но что? Это была для него тайна. Восходящий бог не наказал тут же девушку смертью, как ожидалось. Кетсалькоатль позволил ей наблюдать за священным действом и даровал ей жизнь. Произошло ли это потому, что ее доставили в Центральное Место, чтобы она привела за собой дождь?
Или она находилась здесь по другой причине?
Какими бы ни были ответы на эти вопросы, Господину Хакалу не нравилось, что кто-то смеет вторгаться в его думы. Они лишали его силы и могущества. Он решил: хотя надеются, что девушка призовет дождь, он должен что-то сделать с ней.
13
— Правда, что Темный Господин разговаривал с тобой?
Ошитива и Яни пробирались сквозь рыночную толпу, останавливаясь посмотреть на узорчатую хлопковую ткань, кожаные сандалии, нефритовые бусы, драгоценности из небесного камня; морские ракушки заворожили Ошитиву, она никогда прежде не видела их. Они могли только смотреть и восторгаться. Мастерицы обменивали свои горшки на практичные корзины из ивовых прутьев, соль и одежду, сотканную из волокон юкки.
Ошитива и Яни решили остановиться перед многочисленными торговцами небесными камнями. Действительно, драгоценный камень был цвета неба. Хотя встречались камни и темно-синего, и голубовато-зеленого, и зеленого оттенка, и даже с красными прожилками. Самым редким и ценным считался цвет безупречно голубых яиц дрозда. Небесный камень было трудно добывать, поэтому он дорого стоил. Рабы спускались по глубокому тоннелю в недра земли, как говорили люди, некоторые шахты уходили на глубину тридцати мужчин, уложенных в высоту от головы до кончиков пальцев. Даже змеи и степные собачки не могли спуститься на такую глубину. Как глубоко должен был копать человек, чтобы провалиться в темный и пугающий Третий Мир? Жизнь горняков была короткой и тяжелой; то спускаясь в шахту, то поднимаясь на поверхность по бревнам с выемками, которые служили им лестницами, они несли на спинах тяжелые инструменты и кожаные мешки с камнями.
Годами небесный камень пользовался большим спросом у тольтеков на юге; прежде всего именно этот спрос привел их сюда, ведь в шахтах на севере и на востоке было много небесного камня. Но тут поползли слухи, что империи тольтеков больше не существует; уже около года не приходили из славного города Толлы караваны. Небесный камень больше не вывозили из Центрального Места, поэтому его стоимость падала, нарушалось торговое равновесие с другими видами продукции, такими как зерно и плетеные одеяла.
Ошитива посмотрела на свою подругу. После казни Тупы пожилая женщина выглядела здоровой и бодрой. Ошитива встретилась с Господином Хакалом всего три дня назад, но уже все только об этом и говорили. Люди Солнца любили посплетничать. Даже в ее родной деревне, когда приходили торговцы или путешественники, их сразу приглашали к очагу, выпить нектли и рассказать последние новости и интересные истории.
— Он спросил, где я взяла глину, — сказала Ошитива, с восхищением рассматривая маленькие круглые колокольчики, сделанные из металла, который называли «медь». Такие безделушки она тоже не могла купить.
Яни остановилась и посмотрела на свою молодую подругу.
— Темный Господин тебя спросил? — шепотом повторила она. — Девочка моя, Темные Господа никогда не спрашивают.
Они пошли дальше и встретили торговца медом. Ошитива пробовала мед лишь однажды, и было это очень давно, когда один ее дядя случайно натолкнулся на дикий улей и принес его домой (спустя несколько дней он умер от многочисленных укусов пчел). Поскольку мед можно было найти только в степях, а его сбор был делом опасным и неблагодарным, купцы обменивали его только на золото или серебро.
Рынок был местом многолюдным. Люди со всех концов света приходили сюда, чтобы продавать и покупать, встречаться с друзьями, обмениваться новостями, играть в патолли. Престарелые дедушки сидели на солнце и развлекали своих внуков разными историями. Матери с детьми, привязанными к спинам, оживленно торговались с купцами. Это был обычный день рынка, но все ощущали какую-то тревогу из-за пока затаившейся беды. Жара всех угнетала, зерновые на полях уже колосились, все внимательно смотрели на небо, надеясь увидеть долгожданные признаки позднего летнего дождя. Но на небе не было ни облачка.
Дурные предзнаменования были повсюду.
Каким-то мистическим образом то тут, то там исчезали люди. Ночью пропала Зеленое Перышко, ее сестра сказала, что девушку забрали воины-ягуары. Все только и думали о том, резали ли людей и съедали ли их с зерном. Хотя Яни настаивала на том, что Зеленое Перышко убежала к себе домой на запад, она сама дрожала от страха. Людей становилось все меньше, поэтому воины-ягуары предприняли очередной марш-бросок и привели в Центральное Место новую партию пленников; весной тоже с пленниками сюда попала Ошитива. Но теперь удалось захватить меньше пленников, их гораздо больше умерло в дороге. Гильдия Гончаров еще никогда так не нуждалась в мастерах, как сейчас.
Были еще знаки, и давали их сами тольтеки. Все знали, как рьяно наблюдали Господа за гонцами с юга, мужчинами, приносящими вести из их родного города, который находился в далекой стране, до нее надо было добираться несколько месяцев Эту страну Ошитива даже представить себе не могла. Как рассказывали слуги из тольтеков, в этой стране росли деревья, цветы, виноградная лоза, и были там реки, озера, дикая природа. Ошитива узнала, что когда много поколений назад тольтеки пришли в Центральное Место, дождь обильно поливал каньон: здесь росли деревья, а дикая природа удивляла своим разнообразием, поэтому тольтеки осели здесь и покорили Людей Солнца. Но вот уже два поколения подряд дождь обходил стороной это место, казалось, он больше уже никогда не вернется сюда. Люди ворчали, что, возможно, это знак и Господа должны вернуться обратно в свою страну на юге. Господин Хакал и его чиновники постоянно следили за гонцами с юга, которые должны были принести вести из Толлы, ведь слухов о городских волнениях ходило все больше. Говорили, что даже свита Господина Хакала сбежала ночью, чтобы присоединиться к своим семьям в осажденном Городе Пирамид.
Когда Ошитива и Яни остановились перед торговцами сумками для лекарств и костяными серьгами, Яни тихо спросила:
— Скажи мне, девочка, это правда, что Господа едят индейку?
Ошитива не хотела пугать свою подругу, но подтвердила, что это правда.
Яни от ужаса вскрикнула. Индейки очень ценились, их выращивали ради яиц и перьев. Люди Солнца ели индейку крайне редко, только в трудные времена, ведь съеденная птица уже не могла давать любимые яйца и перья.
Да, знаки, что боги отвернулись от Центрального Места, присутствовали во всем.
Раздался трубный звук, значит, Господин Хакал входит на площадь. Вся толпа, как одно большое тело, упала на колени, прижав головы к раскаленной земле. Затем последовал другой сигнал, и люди встали, готовые слушать, они опустили глаза вниз, а воины-ягуары следили за тем, чтобы никто не посмел нарушить закон: посмотреть на Господина Вспомнив о прошлых казнях с отсечением головы и гниющие тела на северной стене, Ошитива представила, какая ужасная участь ждет людей, собравшихся здесь в жаркий полдень перед Господином Хакалом.
Мокиикс призвал всех к тишине, и писарь начал громко зачитывать с грубого листа, испещренного символами, дело двух мужчин, которых привели к Господину. Земледелец обвинял своего соседа в убийстве своей дорогой собаки. Собаки очень ценились, их использовали на охоте, при опасности они поднимали тревогу, защищали и охраняли семьи, собак также ели. Мужчины стояли перед Хакалом, и пострадавший земледелец, опустив глаза, говорил:
— Мой Господин, собака, которую убил этот человек, была молодой самкой. Здоровая и упитанная, она могла родить много щенят. Этот человек должен мне пять пуховых одеял — именно столько стоила моя собака.
— Мой Господин, — произнес сосед, — я признаю, что убил эту собаку. Это был несчастный случай. Но собака была не молодой и упитанной, а старой и костлявой и скоро сама бы умерла от старости. Она не стоила даже одного одеяла, не говоря уже о пяти.
Каждый мужчина привел с собой свидетелей, чтобы подтвердить свою правоту. Пострадавший мужчина представил трех своих друзей, которые заявили, что обидчик обязан заплатить пять пуховых одеял. Но его сосед тоже привел трех друзей, те дружно повторяли, что ничего не нужно платить. Они начали оскорблять друг друга и сжимать кулаки. Ошитива следила за тем, как в толпе растет напряжение — мужчины готовы были сцепиться друг с другом, подраться. На краю площади стояли воины-ягуары с палицами в руках, наблюдавшие и ожидавшие команды.
— А где сейчас находится тело собаки? — прервал их спор Хакал.
— Так как собака была уже мертвой, — начал мужчина, — мы не могли допустить, чтобы мясо пропало, и мы ее съели.
Одна сторона утверждала одно, другая ей возражала. Пока толпа в наступившей тишине ждала, Хакал погрузился в свои мысли, рассуждая сам с собой. Наконец он спросил:
— Ты сохранил зубы и кости собаки?
— Да, Мой Господин, — ответил тот, ведь из костей собаки можно сделать полезные инструменты, а из зубов — красивые ожерелья.
— Известно, — продолжал Хакал, — что у молодой собаки зубы белые и крепкие, а у старой — желтые и слабые. Принеси мне зубы твоей собаки. Если они белые, то этот человек будет должен своему соседу пять пуховых одеял, а если они желтые, то нечего больше обсуждать.
— Хорошо, — согласился обиженный и хотел уже уйти, но его обидчик заявил:
— Мой Господин, тебе не нужно посылать за зубами. Я заплачу пять пуховых одеял.
Еще четыре спора рассмотрел Господин Хакал, а когда справедливость была восстановлена, он удалился в свою резиденцию. Толпа стала расходиться; каждый отправлялся заниматься своими повседневными делами, но Ошитива продолжала стоять, наблюдая за Хакалом. Когда он задержался в дверном проеме, чтобы еще раз взглянуть на залитую солнцем площадь, Ошитива увидела в его взгляде нечто новое, что удивило ее, этого никто, кроме нее, не заметил: Господин Хакал, несмотря на всю свою неограниченную власть и богатство, абсолютно одинокий человек.
14
Летнее солнце высоко стояло над головой, и все с нетерпением смотрели на небо и ждали, когда же пойдет дождь: кукуруза на полях сейчас была в критической стадии, листья, направленные кверху, тоже ждали небесного благословения. На площади начались пляски, посвященные дождю, и длились они целыми днями без перерыва, пока участники, изможденные, не падали.
Ошитива пыталась заставить себя не ходить на священную поляну, но ничего не могла с собой поделать. Она все время думала о Господине Хакале, видела его во сне, его образ появлялся в глине, с которой она работала, а его голос был слышен в каждом дуновении ветерка. С тех пор как рассматривалось дело убитой собаки, прошло много дней, но тот взгляд, который Ошитива тогда увидела в глазах Господина Хакала, не давал ей покоя, и она не могла ни о чем другом думать.