Но все же постепенно получилось направить родительское стремление быть ближе к природе по менее тяжелому руслу, поэтому теперь дача утопала в цветах. Правда, сквозь матовое стекло теплицы все равно угадывались крепенькие стволы помидор и огуречные плети.
И в очередной раз, наверное, под влиянием сегодняшних воспоминаний, Лариса поразилась тому, как незаметно, но явно постарели родители. Нет, в них не было ни дряхлости, ни немощности, да и не в седине дело… Мама все ещё почти рысцой пробежала к грядке за зеленью для салата, а папа чем-то там гремел в сарайчике, наверное, ремонтировал хозинвентарь, но они поменялись. Эта какая-то хрупкость и возникающая порой неуверенность в движениях. И тонкие синие венки все четче просматривающиеся сквозь постепенно истончающуюся кожу…
Странно, в её понимании родители вечные, и вот так остановиться на секунду и понять, что они уже совсем не такие, какими были в твоем детстве, оказалось обескураживающе и почти страшно.
Наверное, потому и отвечала немного невпопад, чем маму не то, чтобы напугала, но все равно заставила насторожиться:
- Лар, у тебя все хорошо? – Лидия Васильевна подлила чай, стараясь незаметно подвинуть дочке блюдо с пирожками. Выпечка была диво, как хороша – высокая румяная, исходящая заманчивым яблочным паром.
- Да, мамуль, все отлично, - Лариса мысленно встряхнулась, не желая расстраивать родителей. То, что папа на эту тему не высказался, ещё не значит, что он ничего не заметил, так что хватит думать на философские темы. – Я больше не хочу, спасибо.
Тут она соврала – пирожки мама всегда делала отменные, но это в семнадцать лет можно плотненько поужинать, а потом на дискотеке растрясти, а когда тебе уже за тридцать, почему-то каждая употребленная калория норовит сразу отложиться на талии. Потому и приходилось думать, что тянешь в рот, а потом ещё и пару раз в неделю усиленно потеть на тренажерах, чтобы сохранить девичью стройность.
- Как у вас с Костиком? – раз пирожком ребенок не соблазнился, теперь ближе к дочке перекочевала вазочка с вишневым вареньем.
- Нормально, работаем, - Лариса с видимым равнодушием пожала плечами и так же ненавязчиво, пока родительница отвлеклась, и эту вкусняшку отодвинула.
Но внутренне поморщилась по другому поводу.
Есть люди, которым вообще не следует жениться. Не потому что они этим испоганят друг другу жизнь или что-то в этом духе. Просто они настолько разные, что никаких общих точек соприкосновения у них нет. Кроме, разве что одной на двоих фамилии и даты регистрации брака. Всё.
Вот так получилось и у них с Авдеевым. И поженились они вообще из-за глупости, никакой романтики, просто так было легче начать бизнес. Да и банк с бОльшей охотой давал кредит тем, кто состоит в браке, чем холостым. К тому же обоим было в то время банально не до посторонних отношений, слишком погрузились в начатое ими дело. Вот и решили, что так будет лучше, но ни любви, ни каких-то других возвышенных чувств не было и в помине. А уже потом, через пару лет, когда немного встали на ноги, поняли, что в одной квартире живут два совершенно чужих человека. Нет, они не ругались и не ссорились – для этого нужно было находить поводы и причины. Им же было настолько все равно на другого, что они просто сосуществовали в едином пространстве. Потому и решение развестись приняли совершенно спокойно и без каких-либо эмоций. Просто два соседа по коммунальной квартире решили, наконец, разъехались. Секс… У них и его-то в последнее время уже не было. Потому что в порядке разнообразия, может, кто-то и любит пощекотать нервишки, переспав с незнакомцем, но если вы с ним постоянно живете вместе, то и это уже вряд ли сработает.
И гораздо большее недовольство и нервотрепку Ларисе доставил процесс документального подтверждения их расставания. Это даже при том, что детей у них не было, как, впрочем, и разногласий по имущественным вопросам. Поскольку квартира была до брака Костика, то, естественно, претендовать на неё Лара и не планировала, прибыль честно поделили поровну, со своей доли Костик купил ей машину, потому что их общая досталась Авдееву.
Оказавшись, наконец, разведенной, Лара вообще не почувствовала разницы. То есть – никакой. Наверное, она все-таки какой-то душевный инвалид, раз расставание вообще не отразилось на её чувствах и эмоциях.
А вот мама осталась не просто недовольна, она переживала и плакала, просила подумать ещё раз… Потому что в представлении Лидии Васильевны разведенная женщина оказывалась едва ли не самым ущербным существом, особенно, если родить в браке ребенка она так и не смогла.
И бесполезно было объяснять, что развод их никак не спровоцирован этой самой бездетностью или какими-то другими подобными вопросами, даже теперь, через пять лет после его факта, она все ещё надеялась, что дочь одумается и попытается снова начать заново. Тем более, что, как зять, Костик её полностью устраивал – не курит, не пьет, работает, по бабам не шатается, что ещё для счастья надо? Доказывать, что Лариса вполне способна сама полностью себя обеспечить, тоже бесполезно.
Как и держать за мужика только из-за вышеперечисленных качеств не станет, это же не собака, чтобы завести за породу и экстерьер. Нет, мужененавистницей она не стала, но и жить с кем-то только потому, что так принято – противно. Лучше уж одной. Тем более, что случались и в её жизни несколько романов, так что назвать Ларису совсем уж отшельницей и почти монашкой тоже нельзя. Хотя иногда и появлялась какая-то непонятная тоска, особенно, когда смотрела на свою крестницу Марту. Но, скорее, это была тоска от нереализованного материнства, чем желание завести полноценную семью.
Интересно, не хватит ли маму удар, если она скажет, что решила не обременять себя наличием мужа, а сразу перейдет к деторождению?
Хотя это тоже, скорее, просто потаенная мысль, которая ещё неизвестно, когда воплотится. Да и ребенку, как бы не хотелось верить в обратное, нужен отец…
Лариса тряхнула головой, поняв, что слишком уж погрузилась в эти невеселые думы. Грустными они были ещё и потому, что при нынешнем ритме жизни она не может позволить себе не то, что родить ребенка, а завести ту самую собаку, которая с экстерьером. Но поскольку это её устраивало практически всегда, долго унывать Лара не стала. И заела глухую тоску пирожком. В конце концов, фитнесс-центр работает до полуночи, а дома её никто не ждет, чем не способ провести свободный вечер?
Глава 4
«Волки уходят в небеса,
Горят холодные глаза.
Приказа “верить в чудеса” -
Не поступало.
И каждый день другая цель:
То стены гор, то горы стен.
И ждет отчаянных гостей
Чужая стая»
Би-2, «Волки»
14 лет назад, где-то в горах южной части Чеченской республики
В щель между дверью и притолокой немного проглядывала луна, и Сашка тупо посматривал на неё одним глазом. Потому что второй не открывался. Да и вся правая сторона лица пульсировала болью, усиливающейся с каждой минутой. Поймать мордой приклад автомата это тебе не хрен собачий…
- Макс, ты как? – хриплый шепот ободрал горло саднящей болью. Говорить громче не получилось бы, да и просто ни к чему – их пока только отметелили и кинули сюда, а если начнут доставлять проблемы, запросто прирежут, чтобы не шумели. Патроны тратить никто не будет, к тому же ни к чему привлекать внимание лишним шумом.
- Черный, б**, ладно, я дебил, но ты меня чего не остановил? – голосок у друга был ничуть не лучше, к тому же фраза закончилась тихим стоном. Наверное, и ему досталось ничуть не меньше. Но этот момент Сашка упустил. Когда тебя бьют в пропорции пятеро на одного, оно как-то не до любования окрестностями.
Бок тоже ныл, но уже не так сильно, хотя ребра слева, скорее всего сломаны. Но Чернышов сдержался, чтобы не полезть щупать, врач из него так себе, все равно ничем не поможет, зато сделать хуже – запросто.
Теперь, когда получилось немного очухаться, Сашка приподнял голову, тут же загудевшую от боли. И шум в ушах, который сопровождался поднявшейся волной тошноты, тоже не порадовал. Значит, сотряс. Ладно, главное, что живы, остальное все херня. Но вот придумать, как отсюда выбираться, надо срочно.
Стойкий запах коз и навоза подсказал, что заперли их в хлеву. Ну, и правильно, куда же ещё двух баранов кидать…
Постепенно привыкший к почти полной темноте глаз смог различить низкий потолок и неровные стены. Скорее всего, мазаные глиной. Но чем это поможет, Сашка и сам пока не понял, они ж не Монте-Кристо – ни ложки, ни семнадцати лет в запасе.
Зато и дури тоже поуменьшилось. Не факт, что надолго, но кто знает.
- Ты двигаться можешь? – ощупав себя, Чернышов убедился, что ничего из оружия им не оставили. Не то, чтобы он на это надеялся, но все же. Хоть не связали, уже хлеб.
- Тебе станцевать, что ли? – шорох сопроводился тихой нецензурщиной. – Руки за спиной связали. Сам-то оклемался?
- Вроде, да. А чего тогда меня так кинули? – Сашка на ощупь пополз на четвереньках в сторону, откуда доносился голос Максима.
- Потому что тебя по башке так саданули, что и я подумал, ты кони двинул. Правильно, чему там страдать, кость одна… - несмотря на сдавленное ворчание, в тоне было явное облегчение. И потому что друг жив, и потому что остаться в такой ситуации одному ещё поганее. Сашка и сам это понимал, потому только попытался хмыкнуть, но, почувствовав, как от этого висок прострелило такой болью, что пришлось заскрипеть зубами, чтобы сдержаться от стона, почти рухнул рядом с Максом.
Конечно, их ждали. И только такие идиоты, у которых ещё детство и благородство в заднице не перестали играть, могли решить, что получилось забраться так далеко, потому что такие ловкие и незаметные. Ниндзя хреновы.
Стоило только приблизиться к стоящему на отшибе дому, как появились местные. И где только прятались… Да и сами они хороши, тоже, блин, рембо. Ни один из них не успел выстрелить, настолько быстро все произошло. Оно и понятно, что не тягаться служивым, которые полгода назад первый раз боевое оружие в руки взяли, с теми, кто войной живет.
Сашка успел кого-то вырубить, отстраненно заметив, что Макс тоже зря времени не теряет, но потом, после того, как поймал удар прикладом, уже лежа на земле в полубессознательном состоянии разве что умом понимал, что его с размаху бьют ногами по груди и животу. И вкус крови во рту, соленой и горячей. Дальше и вовсе сплошная чернота, которая рассеялась только несколько минут назад.
Почему-то только сейчас до него дошло, что здесь очень холодно. Наверное, с губ срывается плотное облако пара, потому что израненные пальцы, вспухшие и почти негнущиеся, казались и вовсе чужими.
Плотно утрамбованный земляной пол, кое-где притрушенный соломой, тоже не согревал, вытягивая из такого неповоротливого тела остатки тепла и сил, но двигаться нужно обязательно.
- Руки давай, - сил на то, чтобы говорить, у него почти не оставалось, но нужно обязательно что-то делать, иначе просто вырубится.
Чем бы Макса не связали, пропитавшаяся кровью веревка скользила между замерзших пальцев, ни на миллиметр не ослабляя узлы. Тут бы лучше нож, но его, во-первых, нет, во-вторых, в таком состоянии Сашка бы, скорее, себе что-нибудь отрезал. Потому, через несколько минут неудачных попыток освободить друга, матерно выругался и привалился спиной к ледяной стене сарая.
- Нихрена не получается, слишком туго… - дыхание стало совсем уж хриплым и отрывистым, таким, что, кажется, с расстояния в сотню метров услышишь. – Вот тебе и операция по освобождению заложников…
Макс не отозвался, только сам попробовал дернуть связанными запястьями, но быстро затих, стараясь экономить силы.
Наверное, будь они не так избиты и вымотаны, давно бы проверили, нет ли рядом ещё кого-нибудь. Но даже когда в противоположном углу кто-то зашевелился, почти не прореагировали.
- Вы за мной пришли?
А вот звук совершенно чистой русской речи и удивил, и заставил-таки приподняться. Ещё бы что-нибудь разглядеть, было бы просто роскошно.
- Ты кто? – рука машинально попыталась нащупать оружие, но пальцы только скользнули по мелкому мусору, усеивающему пол и забивающемуся под ногти.
Макс тоже шевельнулся, хотя теперь уже и ни к чему пытаться изобразить бесчувственное тело, если тот, кто сейчас заговорил, был тут все время, значит, в курсе, что оба они хоть здоровьем и не блещут, но вполне живы.
- Ну, вы же за мной? – теперь в голосе появились какие-то глухие жалобные нотки. И ломкость, свойственная совсем молодым пацанам. – Вы от папы?
Сашка про себя ещё раз выматерился, когда до него дошло, что это и есть тот, за кем они пришли. Значит, не соврал тот боевик, и какого-то мальчишку тут держали. Вот только проку теперь с этого. Разве что ему будет не скучно сидеть, и то, пока у местных настроение есть, а потом просто прирежут в торжественной обстановке, тот и вся канитель.
- За тобой, за тобой, - это отозвался Макс, который постарался сесть чуть прямее. – Зовут как?
То ли луна снова спряталась, то ли просто дело к рассвету, но, казалось, потемнело ещё сильнее. Во всяком случае, густые тени, заполнившие углы хибары стали ещё плотнее и непрогляднее. Или это у Сашки последний рабочий глаз начал из строя выходить. Хотя, если не шевелиться, то ещё и вполне терпимо, а вот стоит повернуться, так и вовсе почти искры из глаз…
- Если вы от папы, то должны знать, как меня зовут.
Малый не дурак, потому, услышав этот вопрос, затаился в своем углу и приближаться не спешил. А без помощи этого пацаненка развязать веревку на Максе не получится, поэтому пришлось применять военную хитрость.
- А то ты сам не знаешь, сколько тут по таким же сараям рабов и заложников сидит, - Сашка подтянул ноги ближе и сгруппировался на случай, если придется этого кавказского пленника ловить по всему сараю. Потому что шанс на побег – если он у них есть вообще – нужно использовать сегодня. Да, они оба избиты почти до потери сознания. И местные про это знают, поэтому сегодня будут стеречь чисто условно. И потом, кто его знает, будет ли вообще возможность рыпнуться, тут с такими, как они просто – или в рабство, пока не сдохнешь от побоев и голода, или быстренько убьют. – Хочешь сказать, что не подтвердишь, если назовем не твоё имя?
Теперь из угла донеслось громкое сопение, наверное, пацан решал, что важнее – обида или хотя бы такая мифическая возможность выбраться отсюда.
- Тимофей… - шорох приблизился и Сашкиной руки на секунду что-то коснулось. – Вы же мне поможете, да? – это прозвучало совсем тихо и как-то обреченно. Видимо, этот Тимофей и сам прекрасно понимал, что и как, но лишить себя хотя бы крохотной надежды не мог.
- Если ты поможешь нам, - стараясь не напугать, Чернышов немного передвинулся, но как-то неудачно, пришлось даже губу до крови прокусить, чтобы перетерпеть прострелившую бок боль. – Давно тут сидишь?
- А какой сейчас месяц?
Да уж, календаря в этом хлеву явно нет…
- Начало апреля. Поможешь веревки развязать?
- Попробую, - судя по всему, пацан пожал плечами и приблизился вплотную. – Меня в сентябре увезли…
В нос Сашке ударил запах немытого тела и какой-то химии, немного похожей на лекарство. От этого коктейля ароматов даже в горле запершило, но Чернышов и не подумал дернуться или как-то это обозначить. Если просидишь в таких почти «пятизвездочных» условиях полгода, не так вонять начнешь.
- Ты знаешь, как отсюда выбраться? – примолкший Макс зашипел, когда Тимофей первый раз дернул за веревку, пытаясь размотать накрученные узлы.
- Знаю. Я как-то пытался убежать…
Сашка, несмотря на то, что и так видел только одним глазом, а любая мимика давалась почти муками, нахмурился, потому что теперь рассмотрел их невольного помощника.
Мальчишке лет тринадцать, вряд ли больше. Худой, с отросшими волосами, прикрывавшими грязное лицо. Выражения глаз было не рассмотреть, но, скорее всего, ничего, соответствующего возрасту, там не будет.