Калистратов настолько вжился в образ, что ему мог бы позавидовать самый сенсетивный актер, прошедший школу Станиславского. Во сне его преследовали призраки краснорожего, с большими нафабренными усами Тепеша и бледной, как смерть, Франциски. Графиня всегда появлялась в бесстыдно распахнутом пеньюаре, и он бежал от нее по бесконечным замковым переходам. Мелькали мрачные залы со стрельчатым сводом, с лязгом обрушивалась с постаментов рыцарская арматура, и совы с фосфорическими глазищами выпархивали из клетки забрал.
И всякий раз, оглядываясь на виновницу ночных кошмаров, он не различал ее отражения в сумеречных глубинах, затянутых паутиной зеркал.
Обычно она настигала его в подземном склепе, где покоилась пара опустевших, со сдвинутыми крышками саркофагов. И где-то в самом углу обязательно возникал третий — заурядный дощатый гроб, предназначенный ему лично. Не стремянному Латоесу, а безымянному бомжу, который был когда-то инженером-технологом Калистратовым.
Явилось ли это провидением? Как знать…
От нестерпимой жути развязки спасал звон рельса: послушников созывали на ночные радения. К холоду и постоянному недоеданию добавлялся хронический недосып.
Но самым тяжким испытанием обернулись часы, проведенные в так называемом «волшебном шлеме», внешне напоминавшем космический. Возможно, первоначально он и был таковым, но списанный за ненадобностью, а то и просто украденный, подвергся существенной доработке. Не исключено, что в том же «почтовом ящике», где трудился Слава. Будучи инженером, он быстро разобрался в назначении вмонтированных внутрь устройств и на собственном опыте убедился в их дьявольской эффективности.
Шлем совмещал в себе систему датчиков, подключенных к энцефалографу, подведенные к вискам электроды, трубку, по которой поступал газ, и стереофоническую систему. Пока писалась энцефалограмма, снимая с различных участков мозга отчаянные сигналы, череп, в который этот вопящий электрическими всплесками мозг был заключен, подвергался изощренным пыткам. Сначала перекрывался доступ воздуха, и наступало удушье. Снабжение живительным кислородом возобновлялось буквально за секунду до клинической смерти, но не успевал испытуемый отдышаться, как на его лобные доли обрушивался разряд высокого напряжения, что опять-таки приводило к кратковременной коме. Иногда вместо электрошока использовали неизвестный наркотический газ, после которого наступал дремотный паралич. И все это происходило на фоне льющейся из наушников похоронной мелодии, перемежавшейся звуковыми сигналами предельной для слуха силы. Всегда одними и теми же, одними и теми же, одними и теми же. Зрение тоже подвергалось критической нагрузке. На стекле, куда была вмонтирована невидимая схема на жидких кристаллах, постоянно мелькало цветное изображение всевозможных фигур и знаков, в которых немыслимо было разобраться, настолько быстро одни сменялись другими. Ползли бесконечные ряды цифр, вспыхивали какие-то бесформенные пятна, взрывались звезды, рушились и возникали вселенные.
И внутренний мир, разъятый, как детский конструктор, на элементы распадался и вновь пересоздавался бессчетно, пока окончательно не исчезла граница между внешним и внутренним, где не осталось ничего, кроме кровоточащего комка оружего мяса.
Калистратов так и не узнал, когда перешагнул на «ту сторону», перешагнул ли вообще непостижимую нулевую черту, за которой уже нет ни памяти, ни страдания.
Возможно, ему только казалось, что он летит через бесконечный коридор, пристанище вечного мрака и бесконечных теней. Порой это напоминало падение в шахту, когда сорвавшаяся с тросов клеть проносится мимо бесчисленных ярусов, за которыми мерещатся объятые мертвым отчаянием лица. Глаз выхватывал то кирпичные кладки, то гнилои бревенчатый брус, то слои гравия и песка, а еще чернозема, проросшего корнями растений. И открылся фундамент, и вмурованный в стену разбитый горшок, и медная прозелень клада убого блеснула среди черепков, и ржавый тлен захороненного железа, и черные кости в истлевших гробах.
И был голос, прозвучавший из невидимого жерла преисподней:
«Вы звали меня — я пришел! Вы хотели меня — я обрел вашу плоть! Отныне я — Вы, а Вы — это я! Имя нам — Древний Ужас!»
Но бездна не приняла Славу. На крайнем пределе отчаяния падение незаметно перешло в вознесение, ибо ВСЕ во ВСЕМ: верх и низ, малое и великое. И забрезжило сияние летящему в беспросветном хаосе вечной ночи, отрешенное от тени и радуг, холодное и чистое, как свежевыпавший снег.
Последняя жизнь технолога была коротка и незавидна, и даже на небеса предстояло добраться ему черным ходом.
Глава шестнадцатая Тихие радости
Дачка Корнилова находилась в поселке Бужарово, на самом берегу Истринского водохранилища. Запретная зона начала застраиваться еще в начале семидесятых, но в последние годы строительство приобрело совершенно бесконтрольный характер, что не могло не сказаться на качестве питьевой воды. Под стук топоров и вой циркулярных пил вырастали шедевры постсоветской готики и модерна. По сравнению с новоявленными дворцами, корниловский домик выглядел жалкой лачугой.
Всесвятский добирался сюда на машине, которую загодя одолжил у приятеля. Основания для конспирации были достаточно весомые: у обоих накопился взрывоопасный материал.
На рыбалку выехали в пятом часу, чтобы, как положено, постоять на вечерней зорьке.
Корнилов заякорил лодку вдали от берега и принялся разматывать удочки. В желтовато-зеленой воде, пронизанном косыми столбами света, мерно покачивались длинные пряди рдеста, среди которых темными черточками сновали мальки. Для ловли можно было бы найти место и получше — хотя бы в том заливчике, окаймленном непролазными зарослями ежевики и черной ольхи, или в узкой протоке, скрытой высокими метелками рогоза. Именно там Рали килограммовые окуни-горбачи.
Вопрос о рыбе, однако, на повестке дня не стоял.
— С чего начнем? — спросил Корнилов, привычно нанизывая на крючок извивающуюся половинку червя.
— Хозяин — барин, — Вячеслав Никитич критически осмотрел телескопическое удилище с длинным поплавком из невесомого пенопласта. Последний раз ему довелось пробавляться ужением лет десять назад на Онеге. — Импортная?
— Норвежская, — со скрытой гордостью подтвердил Корнилов. — И леска — тоже, а поплавочек на Птичьем рынке отыскал. Чуткость, как у сейсмографа.
Клева не было, только мальки озоровали, покачивая поплавками, на которых не замедлили приютиться стрекозы.
Слишком мало прошло времени, чтобы могло возникнуть безоговорочное доверие. Да и возможно ли оно, даже в принципе, на грешной земле? Особенно между людьми соответствующих профессий.
— Из чистого любопытства, Константин Иванович, — пустил пробный шар Всесвятский. — Что там на самом деле произошло, в «Аэронавтике»? Больно уж слухи дикие.
— Интуиция у вас! Прямо в цвет, — Корнилов постарался как можно короче изложить привходящие обстоятельства. — Сдвигов почти нет, — заключил он. — Единственный подозреваемый по-прежнему в нетях. Скажу больше: есть основания полагать, что он тоже пал жертвой преступников.
— Калистратов?
— Он самый. Тем не менее удалось ухватить самый кончик. Не знаю, как пойдет дальше, но стрелка компаса вновь указывает на «Регент Универсал». Так что примите мои комплименты.
— Любопытно, а в чем соль?
— На первый взгляд, обычная, к сожалению, квартирная махинация. Калистратов продал, или его принудили продать, квартиру одному азербайджанцу. Фамилия значения не имеет, потому как паспорт краденый. Буквально на следующий день она была перепродана другому лицу через риэлтрскую контору на Беговой. Словом, типичная история. Угрозами или обманом хозяев заставляют подписать договор на продажу, а затем убирают. Не будь здесь замешана печень, которая, простите, у меня в печенках сидит, я бы сразу взял этих самых риэлтров — дурацкое слово! — за жабры. Совершенно дикая ситуация. Со всех сторон жмут, а я не дрыгаюсь, боюсь напортить.
— Думаете, Калистратов не убивал жену?
— Все больше склоняюсь.
— Но он же психический.
— Тем легче оказалось его одурачить, сломить, а когда все было оформлено, пришла ее очередь. В таких делах самая простая схема — самая верная.
— Да, изыски с печенью портят расклад.
— Одно заслоняет другое. В принципе не столь уж и важно, убил Калистратов жену или нет. Мог и убить, будучи заинтересован в сделке. Так что эту версию мы пока не снимаем. Только печень не он вырезал — вот в чем штука! Почти на сто процентов — не он.
— Почерк всюду один?
— На все пять случаев… Про нападение на гендиректора «Блиц-Новостей» читали?
— Тоже дичь несусветная. Какое-то компьютерное убийство… Враки?
— Не совсем. Не обошлось без газетной отсебятины и, не исключаю, целенаправленной дезы, но в основе все верно: Красиков и наш сотрудник в больнице, а компьютерщик умер. Вчера стало известно, что скончалась и женщина из «Аэронавтики». Налицо пересечение двух, казалось бы, совершенно различных линий. Случайное совпадение маловероятно.
— Пожалуй… Но в «Блице» никто никого не резал.
— Это ровным счетом ничего не значит. И там, и здесь хватало всяческих чудес… Вы допускаете существование невидимки?
— Нет, — твердо ответил Всесвятский.
— Я тоже… Не менее загадочно обстоит и с адской музыкой, якобы записанной на дискетах. Тут нужен скорее психиатр, нежели сыщик.
— Почему бы нет?
— Руки повязаны, Вячеслав Никитич! — дав поплавку притонуть еще раз, Корнилов подсек, но слишком резко, выдернув пустой крючок. — Упустил, зараза! А, ладно… Я лишен возможности действовать на этом направлении. Понимаете? Прямого запрета нет, но дискеты ушли в сферы. Я даже не имею доступа к пострадавшим. Из Склифосовского всех перевели в Центральную клиническую больницу. Единственное, что удалось успеть, так это обследовать труп компьютерщика из «Блица». Не знаю только, стоило ли усердствовать.
— Почему?
— А все потому, — Корнилов вытянул окунька и, бережно высвободив жало, бросил рыбку обратно в воду. — Бывают вещи, о которых лучше не знать. Спокойнее.
— Меньше знаешь, лучше спишь?
— Во-во. Как вы думаете, что явилось причиной смерти?
— Кровоизлияние в мозг? Судя по вашему рассказу…
— Инфаркт печени.
— Ничего себе, — устав от слепящих вспышек на водной глади, Всесвятский закинул с другого борта. — И вы улавливаете причинную связь?
— А вы?
— Не знаю.
— И я не знаю… Так чем порадуете, Вячеслав Никитич? Вся надежда на вас. Авдей гуляет на воле и смеется над дураками вроде меня, которым еще что-то такое надо. Хотя бы на благородной ниве оргпреступности я могу надеяться на прорыв? Иначе мне просто не позавидуешь. На одной текучке далеко не уедешь. Раскрываемость сорок процентов.
— По Авдееву могу доложить следующее, — Всесвятский положил удилище на дно лодки и, зачерпнув воды, смочил лоб. — На сегодняшний день я располагаю кое-какой документацией. Во-первых, приложение к договору, заключенному между известной вам станцией автотехобслуживания и совместным предприятием «Ункар трейдинг». Полная спецификация на двенадцать новеньких «девяток», со всеми необходимыми номерами. Кроме того, рублевый договор еще на восемь машин и договор между подрядчиком и заказчиком, действующими — обратите внимание — на основании устного соглашения.
— Так и записано?
— Черным по белому… Не буду утомлять перечислением фамилий, хотя на одной есть смысл остановиться. Некто Лучинский, известный под кличкой Лорд. Он выдает себя за помощника депутата Госдумы, а возможно, таковым и является. Но это нюанс. Главное, что за всеми стоит Авдеев. Операции, включая валютные, проходят через «Регент Универсал Банк».
— Вы уверены, что можно положиться на вашего друга?
— Смирнова?.. В ком нынче можно быть уверенным? Человек нашел себя на новом поприще, прекрасно зарабатывает. Конечно, ему никак не с руки подкапываться под собственный фундамент. Скажу честно: не знаю, как он поведет себя в таких обстоятельствах. Хочется надеяться, что достойно. Тем более что у вас есть материал на дочернее предприятие банка. Хотя нет доказательств, что Светлана Круглова и жена этого Калистратова убиты одной и той же рукой, какая-то связь проглядывает. Валентина это не может оставить равнодушным. Или я ничего не понимаю в людях.
— Возьмете его на себя?
— Не вижу другого варианта, Константин Иванович, но придется раскрыть карты. Играть в темную с другом как-то не приучен.
— Хорошо бы и друг оказался того же закала, — Корнилов выбросил в лодку подлещика, затрепетавшего в скопившейся луже. — Вещдок для жены, — он смущенно улыбнулся, — а то еще подумает, что мы к девкам подались.
— Повод для разговора с Кидиным есть, серьезный повод.
— Отвертится.
— Не сомневаюсь.
— Стоит ли тогда рисковать?
— Безусловно стоит, потому что ваш Авдей и эти риэлтры для него семечки. Речь идет о куда более масштабных операциях.
— Например?
— Злоупотребления в перераспределении бюджетных средств. Многие сотни миллиардов, Константин Иванович.
— Ничего себе. Казалось бы, такой солидный банк. Одна реклама чего стоит… Ну-ка, ну-ка…
— Все началось с того, что Министерство топлива и энергетики вошло в правительство с предложением направить средства на обустройство нефтяных месторождений и газоперерабатывающих заводов Сибири. Казалось бы, давно пора. Дня не проходит, чтобы не лопнул какой-нибудь нефтепровод. Взрывы, пожары, залитые нефтью речные берега и лесные массивы.
— И зарплату задерживают.
— И зарплату, и неплатежи… Словом, мера своевременная. Решением за номером таким-то сибирякам перечислялись почти восемьдесят миллионов долларов, вырученных от продажи соответствующего количества нефти. Помощь, что называется, адресная, с точным перечислением, кому и на какие цели. Деньги планировалось выделить только на следующий год, однако уже чуть ли не на другой день в банк поступило письмо из министерства с поручением перевести тридцать миллионов с их валютного счета на специальный инвестиционный счет, принадлежащий акционерному обществу «Сибирь Петролеум».
— Министерство держало свои доллары в «Регент Универсале»?
— Не только там и не оно одно. Но изюмина не в этом. Я же сказал, что помощь была адресной. На реконструкцию коммуникаций, в частности, выделялось конкретному месторождению Тюмени два миллиона. Но в письме фигурирует иная сумма — тридцать, а в графе «назначение платежа» после перечисления адресатов значится загадочное «и других». Каких других, спрашивается? Финансовые документы не терпят неопределенных формулировок. И зачем вообще перечислять такую сумму частной лавочке, притом без гарантий?
— И верно, зачем?
— Мы подняли всю подноготную. АО «Сибирь Петролеум» оказалось дочерним предприятием «Регент Инвест Консалтинг», то есть компании, порожденной банком «Регент Универсал».
— Лихо!
— О, через банк Кидина прокручиваются гигантские средства. Большая часть акций принадлежит монополистам нашего привилегированного топливно-энергетического комплекса, но и руководство «Регента» не в накладе. Сам президент, кроме солидного пакета акций, имеет постоянный доход от таких фирм, как «Финанс коммюникейшн» и кредитный банк «Евразия», где он полный хозяин. Генеральный директор Лобастов и первый вице-президент Каменюка тоже обзавелись подпорками вроде «Тетраэдра» и «Остапа».
— Что это за названия? Несолидно как-то: «Остап»!
— Бендера напоминает?
— И Бендера, и вообще. То ли дело «Консалтинг», «Коммюникейшн» опять же.
— Вы недалеки от истины, Константин Иванович. И кидинский «Коммюникейшн», и этот «Остап» с «Тетраэдром» — рядовые частные предприятия. Если скажу, что господина Каменюку величают Остапом Михайловичем, вам многое станет понятно. Дело, конечно, не в названиях. Всяк изощряется, как хочет. Важно другое: на счета названных фирм поступило соответственно пять и десять миллионов долларов. В округленных цифрах. Нефтяной фонтан, что называется, забил. Не прошло и недели, как начисляется еще по несколько миллиончиков. Откуда, спросите?