Но сердце колотит по рёбрам, как заведённый мотор.
— Штаны, — цедит Рыжий, едва разжимая зубы.
Хэ Тянь на другом конце линии, кажется, даже задерживает дыхание. Переспрашивает:
— Что?
— Штаны. Штаны, блядь, так понятнее? Дошло?
— И всё? — теперь в его голосе явно слышна улыбка, от которой всегда продирает мурашками. Сегодняшний вечер — не исключение.
— Не испытывай моё терпение, придурок, — выплёвывает Рыжий в трубку, чувствуя, как прохладный воздух из приоткрытого окна обжигает лицо и спину.
— В таком случае, спокойной ночи?..
Прежде, чем Хэ Тянь успевает добавить что-то, он отрывает горячий мобильный от покрасневшего уха и скидывает звонок.
Бросает на кровать.
Зарывается пальцами в волосы, гипнотизирует взглядом погасший телефон. Успокаивает дыхание.
Минуты проходят, но экран больше не зажигается.
Рыжий ненавидит людей, которые вертят окружающими, как им хочется. Однажды он говорил Хэ Тяню, что ненавидит таких людей. Что ему не интересно быть дружком богатого мальчика, с которым хочет ходить за руку каждая вторая девочка из их школы. Он говорил, что ему это вообще не интересно.
Да, ему нужны деньги, но, блядь, всем нужны деньги. Это ещё не делает всех этих людей шлюхами, которых можно купить.
Хэ Тянь по умолчанию считает, что у каждого есть своя цена. У него мозг сложен как-то иначе. Из цифр с нулями и из деньжат его стрёмного папаши, которого даже сам Хэ Тянь, походу, побаивается.
Рыжий уверен: под мажорчиком всегда было подстелено. У него всегда был запасной план. Если не поступит в эту школу, пойдёт в ещё более блатную. Работа? С работой тоже не вопрос — вот Токио, оно для тебя, поехали, познакомлю тебя с партнёрами семейного бизнеса. Квартира? Забирай вот эти хоромы твоего дяди, не стесняйся.
Ван совсем не похожа на Хэ Тяня.
Да, от неё тоже дорого пахнет, но она ненавязчивая, не станет сверлить тебя взглядом (если ты не заикнёшься о том, что девчонки парням не ровня), не будет хватать тебя за руку. Она предпочитает держать дистанцию, Рыжего это вполне устраивает. Её максимум — осторожно коснуться рукава. Никаких насмешек и рывков за поводок. Она стала бы идеальной хозяйкой для какой-нибудь домашней болонки, но с этим не сложилось — у Ван на собак аллергия.
Всё это Рыжий узнаёт о ней во вторник, когда после занятий оказывается, что им нужно в одну сторону: Рыжему на работу, а Ван договорилась о встрече с подругой в парке. В том самом парке, где находится «Тао-Тао».
И голос у Ван приятный.
Его хочется слушать. Как и смех.
— Наш историк очень странный, — смеётся она.
Рыжий согласен — историк полный шиз. После его уроков уходишь с мозгом, взбитым до состояния жидкого пюре.
Ван продолжает:
— Он сегодня рассказывал нам, что все мы сделаны из звездных генеалогических отходов. Ничтожные остатки чего-то грандиозно-огромного — целой цивилизации живых планет пришлось умереть, чтобы появились мы. Ходили на учёбу, мазали тосты маслом, покупали газировку.
Рыжий впечатлённо качает головой.
— Звучит круто.
— Не хотела бы я быть космической мусоркой, — говорит она, поднимаясь по ступенькам в парк. — Только представь. Это довольно угнетающе. Каждый человек — личность, а не пыль мёртвых планет. Он ведь формируется, развивается. Индивидуальность, понимаешь?
Это реально грузит. Невыспавшийся мозг туго скрипит, перерабатывая информацию. Ван замечает это по сложному выражению лица Рыжего.
— Извини, — снова смеётся она. — На меня правда очень странно действуют уроки истории.
— Я с них обычно сваливаю.
Ван слегка морщится, поправляя сумку на плече.
— Не хочу отхватить низкий балл на экзамене. Отец возлагает на меня большие надежды.
Я знаю слова этой песни, — думает Рыжий. Господи, у всех деток богатых родителей мысли в первую очередь о том, как бы отхватить кусок пожирнее. Как меня занесло в это болото?
Ван внезапно останавливается и выдыхает:
— Ой.
Так резко, что Рыжий случайно налетает на неё плечом. Поднимает взгляд и застывает. Примораживается к асфальту.
— Ой, — повторяет за ней Хэ Тянь.
Рыжий думает: ёб твою мать.
Хэ Тянь наклоняет голову и переводит на него прищур тёмных глаз:
— Привет.
Он чувствует себя идиотом.
Тем самым единственным парнем, которому не сообщили о розыгрыше, а теперь он таращится на Хэ Тяня, сидящего на своей любимой лавке напротив «Тао-Тао» и понимает, что мысли застряли в мозгах, а слова — в глотке. Как косточка, перекрывшая доступ кислорода. Рыжий вот-вот начнёт задыхаться.
— Хэ Тянь! — восклицает Ван. — С возвращением! Йонг говорил, что ты приедешь на этой неделе, но не упоминал, когда именно.
— Спасибо, конфетка, — сладко улыбается тот, и Рыжий торопливо отводит глаза. Судорожно надеется, что это не выглядело слишком палевно. — Самолёт приземлился пару часов назад. Я успел только вещи домой завезти.
Сучий Йонг ни хуя ему не говорил.
Йонг — придурок, который вываливает информацию сотнями тонн за раз, который вообще не фильтрует её. Он никогда не говорит о самом, сука, важном, зато о херне может заливать часами.
— А что ты здесь делаешь? — Ван словно не замечает Рыжего, статуей застывшего по правую руку от неё. Просто приветливо улыбается. Это какой-то из видов искусства.
Идеальный человек для маскировки чудовищной неловкости. Ван нужно брать на политические переговоры враждующих стран — она будет мило беседовать с оппонентами в перерывах между нажатиями на красную кнопку запуска ядерных ракет.
— Жду своего друга. — Взгляд Хэ Тяня держится на ней, но Рыжий костями чувствует, о ком он говорит. — А… вы?
— Просто гуляем.
— Просто гуляем, — с выражением повторяет Хэ Тянь, растягивая губы. Циркач, блядь. Рыжий сжимает челюсти.
— Меня подруга ждёт у фонтана. — Ван показывает рукой в глубину парка. Туда, куда ведёт главная аллея. — Гуань пообещал провести меня. Хочешь с нами?
— Ну, раз Гуань пообещал, — с притворной серьёзностью произносит Хэ Тянь, и Рыжий застывает, словно азотом обливается, как только слышит собственное имя, произнесённое этим голосом. В животе медленно затягивается здоровый и скользкий узел. — Тогда не буду вам мешать. Третий, знаешь, лишний, конфетка.
Ещё немного, и он сам подавится собственным ядом. Сволочь. Нарванный хрен. Чтоб его.
— Пошли, — глухо бросает Рыжий, рывком отворачивая голову. Придерживая Ван за плечо и подталкивая в противоположную сторону.
Идём же, ну.
Шевелись.
— Была рада повидаться, Хэ Тянь! — улыбается Ван на ходу, через плечо.
Рыжий не оборачивается, но чувствует тяжёлый взгляд, вдавливающийся ему в спину.
В башке колотилка — в основном из матерщины. Как будто кто-то бросил в пустую банку несколько камушков и теперь размахивает ею из стороны в сторону, а камушки бьются и бьются, и бьются о стенки.
Только через минуту напряженного, жужжащего раскалёнными нервами молчания, он замечает, что Ван искоса смотрит на него. Поворачивает голову. Хмурит лоб в ответ.
— Ну?
— Вы что, в ссоре?
Хороший вопрос. А что, когда-то было иначе?
Рыжий жмёт плечом и отводит взгляд. Говорит просто и ясно:
— Я его не перевариваю.
Ван продолжает смотреть. В конце концов, отвечает:
— Удивительно. А мне казалось, что он очень внимателен к тебе.
Рыжий замедляет шаг. Чувствует, как сжимаются в карманах кулаки.
— Ты это о чём, а?
— Да ни о чём, — Ван смотрит удивлённо, заглядывает ему в лицо. — Слушай, точно всё нормально?
— Да.
Чёрт. Попустись. Она-то тут при чём.
Единственный человек, который не вызывал в тебе бешеного напряга за последние дни не имеет к вашей ублюдочной связи с Хэ Тянем совершенно никакого отношения.
Рыжий отворачивается, смотрит на центральный фонтан в конце аллеи и бурчит:
— Всё нормально. Забей.
— Если что, обращайся. Я могу… выслушать. Правда.
Он согласно мычит, не раскрывая рта. Сверлит взглядом перед собой. Девушка в ярко-зелёном платье, стоящая у фонтана, замечает их и идёт навстречу, приветливо улыбаясь. И Ван прекращает хмуриться.
…Конечно, он всё ещё здесь.
На что Рыжий рассчитывал. Глупо было надеяться, что Хэ Тяня снесёт внезапным порывом ветра или, например, припечатает сверху домиком, прилетевшим из страны Оз.
Он курит, откинув голову на спинку лавки и щуря глаза. В своём дебильном костюме — Рыжий видел его всего несколько раз, но уже успел возненавидеть эти стрелки на брюках и тугие манжеты. Пиджак перекинут через перекладину, и память подкидывает картинку этого пиджака, валяющегося под дождём на пахнущей мокрой пылью гравийной дорожке.
Рыжий в одежде не выпендривается — влез утром в чистые спортивные штаны и натянул стиранную толстовку. Всё, готово.
На конкурсе стилей, конечно, золото бы не взял, но его всё устраивало. Если он когда-нибудь вырядится в костюм, Пейджи, наверное, на улице пройдёт мимо него и даже головы не повернёт. Кому это нужно.
Хэ Тянь не поднимает голову, когда Рыжий останавливается в нескольких шагах от него. Только выпускает дым через нос и прикрывает глаза.
Острый кадык натягивает светлую кожу шеи, когда он сглатывает.
Хули он не расстегнёт верхние пуговицы? Придушиться же можно. Ему вообще кровь в голову поступает? В деловом костюме вообще положено разваливаться вот так, настолько широко расставив свои долбаные ноги, что стрелки на коленях почти исчезают? Рыжий натыкается взглядом на чёрный ремень и сухо сглатывает, отворачивая башку. Ему резко становится жарко.
Это моментально выводит из себя.
— А как же поцелуй на прощание?
Он почти дёргается, настолько внезапно звучит голос Хэ Тяня. Тот уже поднял голову и снова затягивается сигаретой, вглядываясь в лицо Рыжего.
— Чё? — тупо переспрашивает он. Он реально не понял.
— Помада, — выдыхая дым, объясняет Хэ Тянь. — Её нет. А у неё были накрашены губы. Такая помада так просто, за секунду, не оттирается.
— Ебать ты Шерлок.
Хэ Тянь усмехается, не отводя глаз. Мимо них, держась за руки, проходит пожилая пара. За спиной в «Тао-Тао» тихо звенит входной звоночек. Дилинь-дилинь. Хэ Тянь подаётся вперёд.
— Что, даже не в щёку?
Рыжий сжимает зубы и молча смотрит на него в ответ. Взгляд Хэ Тяня скользит по лицу так, будто он действительно соскучился. Спокойно, немного сонно. Как будто давно хотел посмотреть на кого-то, а теперь, внезапно, вот он, стоит перед тобой. Позволяет — смотри. Руками только не трогай.
Когда тишина начинает становиться слишком громкой, а от взгляда начинают натурально горячеть скулы, Рыжий отворачивается. Он не хочет курить, но мнёт в пальцах сигаретную пачку.
— Чего тебя сюда принесло?
— Я знаю, по каким дням ты работаешь.
— Вчера не работал.
— Да, вчера у тебя были дела поважнее. Это я понял.
Ночью Рыжий собирался дать ему в рожу, вчера он собирался покрыть его матом, всю неделю он собирался сделать с Хэ Тянем нечто болезненное и хреновое, как только тот возникал в его мыслях, а теперь — просто стоит и смотрит, как Хэ Тянь протягивает руку и сплющивает бычок о крышку мусорника. Он немного похудел, под глазами залегли тени. Скулы стали острее, челюсть выделилась. Не жрал ничего, что ли. Дебила кусок.
Мимо них снова проходит какая-то пара. Девчонки. Хихикают и кокетливо поворачивают голову. Хэ Тянь даже бровью не ведёт. Облизывает губы и щурит слегка покрасневшие (от дыма или долгого перелёта?) глаза.
Взгляд, как на магните, возвращается к нему, даже когда Рыжий отворачивается и смотрит в сторону. Его хватает всего на пару секунд. Возможно, это потому, что Хэ Тянь не несёт свою привычную пургу, а возможно, потому, что что-то в Рыжем привыкло к Хэ Тяню. Притёрлось к нему и теперь восполняет свой опустевший за неделю резерв.
Подзаряжается, как телефон.
— Ладно, — наконец говорит Хэ Тянь и протягивает руку за пиджаком.
Поднимается на ноги.
В груди прохладно сжимается: сейчас свалит.
Пусть валит, — думает Рыжий.
Нехуй ему здесь делать. Пусть. Понял же уже, что зря припёрся. Любой дурак бы понял.
Хэ Тянь скользит по нему ещё одним быстрым взглядом. Задерживается только на глазах. Говорит, как будто это может что-то объяснить. Получается устало:
— С детства не получалось делать фокусы и сюрпризы. Вечно выходит какое-то дерьмо.
Рыжий почти рычит, когда он, коротко кивнув, разворачивается и идёт в сторону остановки. Думает: вот сука. Вот же блядина.
Какая привычная картина: Хэ Тянь выёбывается. Хэ Тянь открывает входную дверь. Хэ Тянь пытается задеть, но не может.
Хэ Тянь уходит.
Рыжий сжимает пачку в руке с такой силой, что пальцами чувствует, как сминаются сигареты. Он слышит свой голос и даже почти не удивляется:
— Эу, придурочный!
Хэ Тянь останавливается. Хэ Тянь оборачивается через плечо. Хэ Тянь и ещё несколько человек в парке.
— Ты в своём ебучем Токио вообще жрал что-нибудь?
Хэ Тянь смотрит. Хэ Тянь слабо ухмыляется. Хэ Тянь отвечает:
— Сегодня — точно нет.
Рыжий указывает себе за плечо.
Говорит, не понижая голоса:
— Это, конечно, не токийская «Тапас Плаза», но супа с лапшой могу оформить. Возможно, даже выберу для тебя чистую тарелку в виде исключения.
Ну, вот и всё. Сказал. Почти не трудно.
Теперь, слегка задержав дыхание, он смотрит, как Хэ Тянь медленно разворачивается и так же медленно, словно давая шанс передумать, делает шаг, ещё шаг. Ещё шаг к нему.
Он всегда даёт шанс. Это сработает с вами, если вы не привыкли проёбывать все свои шансы.
Когда Хэ Тянь равняется с Рыжим, тот ворчит:
— Шевели жопой, пока я добрый.
— Невероятное гостеприимство, — улыбается Хэ Тянь. — Если честно, я даже не ожидал.
И дальше они идут в «Тао-Тао» вместе. И Рыжий угрюмо, почти раздражённо, думает: вот так. Добро пожаловать домой, придурок. А Хэ Тянь смотрит на него, щурясь, краем глаза и не перестаёт улыбаться.
гамма Козерога
Название звезды: Нашира. Перевод с арабского: счастливчик
— Ты же знаешь: нет ничего веселее вечеринок МАЙКА ФОРДА!
— Йонг…
— Об этом ходят легенды! Тусовка у знатного тусовщика!
— У меня планы на завтра.
— Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пож…
Хэ Тянь протягивает руку и закрывает сидящему напротив Йонгу тараторящий рот. Йонг умоляюще изламывает брови и теперь работает глазами. На умоление.
— Пожалуйста, — ещё раз невнятно повторяет он сквозь ладонь.
— Ты же понимаешь, насколько странно боготворить человека просто за то, что он американец?
Йонг высвобождает лицо и делает возмущенный вдох.
— Это не только из-за того, что он американец! — с пылом говорит он. Потом добавляет: — И я его не боготворю.
Конечно, нет. Всего-то по щелчку пальцев Майка Форда готов броситься к нему домой, с ходу занырнуть в бассейн из пива и пластиковых стаканов, отрываться на заднем дворе под долбящую музыку и смотреть на Майка Форда так, будто с его образа иконы писали.
Никакого боготворения.
Конечно, Хэ Тянь любит тусовки приятных ребят, он любит принимать приглашения на вечеринки, где всегда бывает громко, бывает вкусно, приятно, алкогольно и красиво, но в пятницу он планировал провести вечер дома.
После Токио… ему просто нужен перерыв.
Слишком много новых лиц, слишком много с детства знакомых мест — шумных ресторанов, долбаных театров, на которых повёрнут дядя. Бесконечных арт-галерей, в дальних залах которых обожают собираться для обсуждения своих дел партнёры отца.
Этого оказалось слишком много. Перебор. Он вернулся в Ханчжоу три дня назад, и каждый из этих трёх дней готов дрочить на тишину и покой, ему даже стыдно не будет, потому что если основательно пережрать любимых пончиков, будешь блевать целую ночь, такие дела. И Хэ Тянь пережрал. А это было даже не любимое блюдо.
— Ты не можешь так поступить со мной, — убито шепчет Йонг, зарываясь пальцами в волосы и низко опуская голову. Так низко, что почти утыкается лбом в стол. Переход на этап «королева драмы» всегда удавался ему лучше всего.