Это яркий и полноправный представитель и продукт уже чисто петровского времени. Такие люди, как Чириков, и вытянули Россию после Петра через всю трясину фаворитизма и своекорыстия элиты… В 1746 году Чириков был назначен директором Академии морской гвардии, а позднее возглавил Московскую контору Адмиралтейств-коллегии.
Адмирал, учёный-мореплаватель, гидрограф Алексей Иванович Нагаев – погодок Чирикова. Он родился в 1704 году. Как и Чириков, учился в Академии морской гвардии, как и Чириков, преподавал там навигацию, командовал фрегатами «Кавалер» и «Меркуриус», воевал со шведами в русско-шведскую войну 1741—1743 годов.
Впоследствии Нагаев много занимался организацией и проведением гидрографических работ, описью берегов, составлением карт, реорганизовывал Академию морской гвардии, был директором Морского шляхетского кадетского корпуса, исполнял должность командующего Балтийским флотом уже при Екатерине Второй.
Будущий адмирал, герой Чесменской битвы 1770 года в Эгейском море Григорий Андреевич Спиридов родился в 1713 году и начал службу в десять лет волонтёром флота в 1723-м – за два года до смерти Петра. Через пять лет после смерти императора произведён в гардемарины – пятнадцати лет от роду. Служил на Каспийском море, мичманом – на Балтике, воевал на Азовском море против турок, командовал придворными яхтами и линейными кораблями, занимался заготовкой корабельного леса в Казани, командовал гардемаринской ротой Морского кадетского корпуса, командовал Балтийским флотом.
В 1770 году Спиридов разбил турок в Хиосском заливе при Чесме, уничтожив и пленив все 16 линейных кораблей противника.
Для таких русских парней, как Григорий Спиридов, даже Полтава была уже историей – Спиридов начал служить России после заключения Ништадтского мира. Для него могущество и первоклассное мировое значение России были чем-то само собой разумеющимся!
А что говорить о воспитанниках самого Спиридова – например, о будущем адмирале Василии Яковлевиче Чичагове, исследователе Арктики! Чичагов родился через год после смерти Петра – в 1726-м. В 1774 году он – младший флагман Донской флотилии и герой сражений с турками у приазовского берега Крыма. Плоть от плоти Петровской эпохи, Чичагов поднялся до поста командующего Балтийским флотом. В Ревельском сражении 2 мая 1790 года – со всё теми же шведами – эскадра под командованием Чичагова с десятью линейными кораблями разгромила шведскую эскадру, в которой было 22 линейных корабля.
А 22 июня шведы попали в ловушку, спланированную Чичаговым, и потеряли 64 корабля – сгоревшими, потопленными и пленёнными. Екатерина Вторая удостоила Чичагова за эти победы ордена Андрея Первозванного, ордена святого Георгия 1-й степени и шпаги с алмазами.
Генерал-фельдмаршал Румянцев – тёзка Петра Великого родился в год смерти императора Петра. Он блестяще воевал при «дщери Петровой» Елизавете и при Екатерине, получил почётную приставку к фамилии «Задунайский», развивал передовые взгляды Петра на тактику и воспитание войск, был учителем и другом великого Суворова, родившегося на пять лет позже – в 1730 году.
В 1744 году родился «морской Суворов» – адмирал Фёдор Фёдорович Ушаков, великий флотоводец, создатель нового военно-морского искусства. Ушакову завидовал сам адмирал Нельсон.
С эпохой Петра прямо и тесно связан и гений Михайлы Васильевича Ломоносова. Гениальный учёный-энциклопедист, он родился в семье помора-архангелогородца в 1711 году – через два года после Полтавы и за десять лет до заключения Ништадтского мира. Как крупный учёный Ломоносов начал при Елизавете Петровне, и имя её отца было для Ломоносова свято.
Ломоносов как личность – это прямая линия от Петра. И не случайно, а символично, что именно «Полтавская баталия» была увековечена Ломоносовым в его знаменитой мозаике из смальты.
Придёт время, и лучшие имена всей предшествующей русской истории будут возвеличены и прославлены в обновлённой России – в Союзе Советских Социалистических Республик. На груди граждан СССР появятся ордена Александра Невского, Суворова, Ушакова, Кутузова, Нахимова. Подвиги русских чудо-богатырей и их вождей будут рождать восторг у советских мальчишек, жадно смотрящих горящими от волнения глазами не только на мчащихся в бой Чапаева, Пархоменко, Щорса, но и на торжествующего Петра, на тех, кто пришёл в русскую историю на смену ему и благодаря ему.
До этого должны были пройти еще два века, но орбиты Русской Вселенной расширялись и расширялись, вовлекая в себя народы, события, идеи и свершения.
Глава 5
Орбиты Русской Вселенной
НОВАЯ Россия Петра родилась на острие штыка петровского гренадера, однако петровскую внешнюю политику никак нельзя назвать милитаристской, приверженной идеям Зла. Азовские походы, Северная война, Прутский и Персидский походы – всё это этапы естественного расширения России до своих очевидных геополитических границ по Балтийскому, Черному и Каспийскому морям.
За эти границы Россия ведет войны и после Петра, но никогда их не переступает. Лучшим тому доказательством стало поведение России в Семилетней войне; затем – в первой антинаполеоновской коалиции, когда Суворов бил французов в Италии, а Ушаков учреждал республику Ионических островов; ещё позже – в европейском антинаполеоновском походе Александра I и даже в европейской карательной, увы, экспедиции Николая I во время революционного подъёма 1848—1849 годов. Временно приходя в Европу, Россия неизменно уходила оттуда. Единственная из великих держав, она не пыталась осуществлять геополитически не оправданные аннексию и территориальные захваты даже в исключительно благоприятных для этого обстоятельствах.
Послепетровская Россия пошла путём сложным и зачастую неверным. Воцарение Анны Иоанновны – этой августейшей ширмы для вакханалии бироновщины – стало национальной трагедией. Выйти из нее мы сумели, штыком вознеся на трон несостоявшуюся французскую королеву, зато состоявшуюся российскую императрицу «весёлую Елизавет».
Елизаветинская Россия особо славными делами не отмечена, но это было время Ломоносова, время постепенного роста России и время, подтвердившее роль России в Европе.
Елизавета же пригласила в Россию будущую Екатерину Великую, которая может быть охарактеризована тремя словами: духовная наследница Петра. В 3-м томе своего журнала «Современник» Пушкин привёл такую историю:
«Государыня Екатерина II говаривала: «Когда хочу заняться каким-нибудь новым установлением, я приказываю порыться в архивах и отыскать, не говорено ли было уже о том при Петре Великом, – и почти всегда открывается, что предполагаемое дело было им уже обдумано»…
Это Екатерина назвала Россию Вселенной, и она же собрала вокруг себя таких людей, которые окончательно утвердили Россию в европейской политической системе как важнейший фактор. И это был фактор Добра.
Так, екатерининская Россия инициирует мирные переговоры, а затем гарантирует Тешенский мир 1779 года между Австрией и союзными Пруссией и Саксонией. А в начале 1780 года в связи с насильственными действиями английского флота по отношению к нейтральной торговле в ходе войны Англии с боровшимися за свою независимость североамериканскими колониями Россия выдвигает принцип вооруженного нейтралитета и обращается с соответствующей декларацией к Англии, Франции и Испании, втянутым в войну.
Две последние идею России признали де-юре, Англия вынуждена была считаться с ней де-факто. Принцип этот был также закреплён в системе союзных договоров России 1780—1783 годов с Данией, Швецией, Голландией, Пруссией, Австрией, Португалией и Королевством обеих Сицилий.
Этот вклад екатерининской России в правовое обеспечение режима глобальной стабильности не всегда нами вспоминается и адекватно оценивается, но такой подход к решению международных проблем был и подлинно новаторским, и дальновидным. Даже Англия в 1856 году, при заключении Парижской декларации о морской войне, была вынуждена признать старую русскую идею, а позднее эта идея вошла в ткань Гаагских конвенций уже ХХ века.
Россия Екатерины ведёт войны почти постоянно, но всё это – исторически неизбежные войны. И сын Екатерины Павел I смог активно вмешаться, например, в первую фазу наполеоновской эпопеи только потому, что такие фигуры, как Суворов и Ушаков, были подготовлены всем ходом царствования матери.
Павел – фигура противоречивая, привлекательная и несуразная одновременно. Пушкин в своем дневнике за 1834 год назвал его «нашим романтическим царем». Но роль России и её европейский потенциал этот «романтик» понимал отлично. Он – природный монарх был готов пойти на тесный союз с революционной Францией, потому что этот союз мог бы доставить Европе прочный мир. А мир – это высшее проявление Добра в мире.
18 декабря (по старому стилю) 1799 года Павел пишет замечательное по своему духу письмо первому консулу Бонапарту:
«Я не говорю и не хочу спорить ни о правах человека, ни об основных началах, установленных в каждой стране. Постараемся возвратить миру спокойствие и тишину, в которых он так нуждается».
Блестящая формулировка принципа мирного сосуществования стран мира! Да, Павел перегибал карту Европы со словами: «Так я разделю Европу с Наполеоном», но это был жест не завоевателя, а миротворца, понимавшего, что если самая мощная держава мира искренне лояльна по отношению к России, то война в мире становится невозможной.
Однако «равновесие» в Европе слишком многими понималось по-английски. Доминирующее миротворческое влияние в Европе франко-русского союза для идеологов такого «равновесия» было неприемлемо. Намечавшийся альянс России с Францией был ликвидирован весной 1801 года грубо, но эффективно – золотой табакеркой Николая Зубова по виску Павла. Может ли Зло поступать иначе?
К КОНЦУ XIX века границы России сложились практически окончательно, и именно сложились, хотя за многие территории внутри этих границ порой веками шла вооружённая борьба. Но экспансионизм как последовательная политика, как стремление получить столько, сколько может обеспечить военная мощь в данный, текущий, сиюминутный момент, России не был свойствен никогда.
Мы приходили в Пруссию, в Берлин в Семилетней войне и сами уходили оттуда.
Мы прошли всю Европу до Парижа в походе 1813—1814 годов и прошли её вновь, от Парижа до Петербурга, возвращаясь домой.
Мы пришли в революционную Европу в 1848 году с охранительными целями, но опять-таки ушли без материальных приобретений.
В русско-турецких войнах XIX века мы освобождали целые страны и народы, но плодами, в том числе и территориальными, даже этих побед пользовались чаще другие, чем мы.
Иногда мы уходили даже оттуда, откуда уходить нам не следовало бы – из Северной Америки. Геополитически приобретение Аляски и Алеутских островов было для России полностью оправданным. И если уж эти земли не населяли народы, способные создать собственное государство, то лишь одна великая мировая держава могла претендовать на них по справедливости – Россия! Однако Россия уступила и здесь. И это хорошо показывает – когда Русское Добро уступает и теряет потенциал действия, это автоматически усиливает в мире силу Зла.
Кавказские войны Россия вела не за Кавказ, ибо Грузия и Армения пришли под руку России добровольно и только так могли выжить в прямом смысле этого слова (полтора миллиона турецких армян Турция не постеснялась вырезать уже в ХХ веке!). На Кавказе пришлось воевать в основном с горцами, подстрекаемыми извне. Что же касается Средней Азии, то просто напомню, что, например, Маркс однозначно оценивал миссию России в Средней Азии как прогрессивную и цивилизаторскую.
Естественные границы великого государства простираются или до мощных естественных преград – рек, морей, гор, или до того места, откуда начинаются другой быт, другой язык, способные существовать автономно, не подпадая под чужое верховное влияние. В этом смысле Россия распространилась лишь до своих естественных границ, и не более того! И если сравнить в каждый отдельно взятый исторический период XIX века Россию и другие мировые державы, то можно уверенно заявить, что только Россия – одна из всех – и тогда была территорией Добра.
В грех чисто империалистической экспансии Россия впала только на Дальнем Востоке, ввязавшись в авантюру Русско-японской войны. Но как раз её неуспех лишний раз показал, что действия в стиле сил Зла России противопоказаны! Впрочем, на том же Дальнем Востоке Россия долгое время не претендовала на тот естественный океанский барьер, который геополитически может быть только русским, – на Курильские острова.
Да, можно без малейшей натяжки утверждать, что вести войны Россия была вынуждена, а вот стремление к миру и стабильности было для неё глубоко естественным, органически ей свойственным.
Иногда суть вещей обнажается вдруг независимо от желания окружающих. В 1894 году скончался император Александр III. Я не могу восхищаться этим русским монархом уже потому, что он недальновидно заложил основы переориентации России от союза с Германией на союз с Францией и продолжил губительную для России политику неосмотрительных и избыточных внешних долгов. Однако не могу не привести оценку внешней политики царствования Александра III Василием Осиповичем Ключевским:
«Он одержал победу в области, где всего труднее достаются победы, победил предрассудок народов и этим содействовал их сближению, покорил общественную совесть во имя мира и правды, увеличил количество добра в нравственном обороте человечества… и сделал это так тихо и молчаливо, что только теперь, когда его нет, Европа поняла, чем он был для нее».
И Европа – хотя бы на миг – это поняла! Вчитаемся в выдержки из тогдашних европейских газет…
Националь Цайтунг: «Основным принципом внешней политики русского царя было поддержание мира».
Таймс: «Александр III решил сохранить мир России и Европы до тех пор, пока от этого не пострадают достоинство и интересы его народа… Счастливо человечество и русский народ, что император Александр III крепко держался идеи всеобщего мира и считал осуществление этой идеи своей первой и наибольшей обязанностью».
Кёльнише Цайтунг: «Могущественнейший монарх, который мог мановением руки двинуть громадные полчища прекрасно вооруженной армии, направлял эту силу к поддержанию мира, и не раз своим авторитетом он сдерживал воинственные порывы некоторых из европейских государств».
Пэлл-Мэлл Газетт: «Желание императора Александра III было – «не быть великим государем, но правителем великого народа, царствование которого не было бы запятнано войною». Он желал мира, но не ценой национальной чести и интересов своего народа».
Дэйли Телеграф: «Кто знает, какие перемены будут после кончины императора? <…> Смерть Александра III, хотя и ожиданная – ужасная катастрофа».
Здесь всё говорит само за себя. Конечно, в некрологах плохого не пишут, но такое чуть ли не текстуальное единодушие – это свидетельство того, что газеты не отделывались дежурными высокими фразами, а писали о том, что было в действительности. И писали то, что никогда они не писали ни до, ни после о любом другом из европейских монархов.
ЧЕРЕЗ четыре года после смерти Александра – 24 августа 1898 года российский министр иностранных дел Муравьев вручил меморандум всем аккредитованным в Петербурге иностранным дипломатическим представителям. Россия предлагала начать изыскание «на путях международной дискуссии наиболее действенных средств к тому, чтобы обеспечить всем народам блага действительного и прочного мира, и прежде всего – положить конец прогрессирующему развитию вооружений». Русское правительство предлагало также созвать для этого конференцию.
Инициативу России обычно объясняют наметившимся нашим отставанием в вооружениях, но как ни смотри, а Россия предлагала вначале заморозить, а потом и сократить военные бюджеты и вооружённые силы во имя будущего всеобщего разоружения и, соответственно, – вечного мира.