— Зара? Что ты здесь делаешь? — Исмин приподняла голову и тут же поморщилась: каждое движение отзывалось адской болью в плечах и спине.
— Я принесла тебе поесть.
Исмин наконец села, подперев дрожащими ладонями холодный пол. Одежды на ней по-прежнему не было, а между ней и ее подругой была ржавая железная решетка. Как ее сюда принесли, она не помнила. Но на предложенные хлеб и засохший сыр набросилась с жадностью.
— А вода, вода у тебя есть? Я так хочу пить…
Зара протянула ей миску с водой через прутья решетки.
— Спасибо, моя дорогая подруга… Что бы я делала без тебя? Ничего, не переживай… — она замялась, не зная, как задать вопрос, но потом все же решилась, горячо и громко прошептав его сквозь решетку: — Не знаешь, почему господин Зараба решил сохранить мне жизнь? — подруга посмотрела на нее как-то странно, и Исмин почувствовала, как зашлось в болезненном предчувствии беды сердце: — Что? Что?! Говори!
— Патер Мэгли празднует свой юбилей…
— Знаю! — нетерпеливо отмахнулась Исмин.
— Все закончится громкими Играми на Арене Мори… Патер Мэгли повелел доставить туда пятьдесят провинившихся рабов со всего Криниса, чтобы казнить их публично во время торжества… — голос у нее упал, едва она договорила, и больше взглянуть друг другу в глаза девушки уже не смели…
3 глава
Обнаженная девица с разбросанными по голым грудям огненными патлами увивалась вокруг мужчины, терлась коротко подстриженными рыжими волосами на своем лобке о его бедра, обнимала, скользила пальцами по крепкому торсу, бессовестно лезла языком в его ухо, нашептывая:
— Так значит, это ты выйдешь на Арену Мори в последнем поединке?
— Да, — равнодушный тон, едва заметный кивок. Мужчина наполовину сидел, наполовину лежал на жесткой деревянной скамье, подсунув под задницу сложенную вдвое лошадиную попону, чтоб было не так твердо. Из одежды на нем была только набедренная повязка. Ткань топорщилась, выдавая стоящий колом член. Девица радостно елозила вокруг, изводя его, но не торопясь сесть сверху…
— И это ты пустишь кровь Икрейну, чемпиону дома Флавиуса, любимцу Криниса и всего Ардана? — ее язык, как змея, скользил по загорелой коже, щекоча и распаляя плоть.
— Давно ли ты работаешь шлюхой? — удивился мужчина, и девица на мгновение отпрянула:
— О чем это ты сейчас? Тебе не нравится, как я…
— Икрейн — чемпион прошлого года, — объяснил мужчина лениво. — Нынешний чемпион — я, Арвор из дома Марсилия, Разжигающий Цепи, Убийца Артахесисов, победитель восемьдесят вторых Арданских Игр.
— Раньше я была свободной крестьянкой, — голос собеседницы прозвучал как будто бы обиженно. — И бывала на Играх еще в прошлом году. Я видела там Икрейна, а тебя — нет. Но наша деревня сгорела, а с ней и все мои сбережения, и весь урожай, и я не смогла заплатить патеру Мэгли ежегодный налог. Мне пришлось искать другую работу.
— Ты выбрала не самую лучшую профессию, — усмехнулся Арвор из дома Марсилия.
— Другого я не умею, — девушка пожала плечами.
Арвор поджал губы. Ему вдруг стало тошно от осознания того, сколько свободных когда-то людей по всей стране оказывались в тяжелом положении и вынуждены были отрабатывать долги вот так вот: в публичных домах, на рудниках, в ямах для боев без правил или на аренах. Очень немногим удавалось потом вернуться к прежней жизни. Шлюх били и насиловали, на рудниках появлялись кашель, рахит и цинга, бойцы получали увечья и нередко погибали во время поединков. Здоровье было загублено, репутация — тем более. Но даже когда долги были отработаны — часто люди просто не могли выкарабкаться обратно. У них больше не было паспортов, с ними обращались как с рабами, а однажды и вовсе незаконно перепродавали на невольничьем рынке, и тогда… тогда пути назад уже точно не было. Вчерашние свободные арданцы становились рабами.
Все знали об этом, но всем это было выгодно. Патеры и богатые господа получали все больше рабов и все меньше за них платили. А горожане и крестьяне все равно, рискуя жизнями, шли работать в публичные дома, на рудники и арены, потому что так можно было быстрее всего отдать долги. Кто отказывался идти добровольно — принуждали.
Другое дело было родиться рабом. Арвор никогда не знал вольной жизни. Но ему это было и ни к чему. Рожденный шлюхой, он пять лет скитался вместе с ней по публичным домам, пока не был куплен домом патера Марсилия. В школе боевых искусств, которую содержал патер, Арвор быстро вырос и возмужал, и в тринадцать лет первый раз вышел с другими мальчишками на арену. Тогда же одержал первую победу. В пятнадцать первый раз убил противника. В семнадцать первый раз вышел на Арену Мори — главную арену Ардана, находящуюся в его столице Кринисе. А теперь, в двадцать два, стал чемпионом.
Так вышло, что за этот титул ему не пришлось биться с прошлым чемпионом — Икрейном из дома Флавиуса. Но уже завтра это недоразумение должно было решиться: именно бой чемпионов пожелал видеть патер Мэгли на Арене Мори в последний день празднования своего шестидесятилетнего юбилея. И завтра Арвор собирался устроить настоящее кровавое зрелище для патеров и господ.
— Ты о чем-то задумался? — рыжеволосая девица прикоснулась пальцами к его гладко выбритой щеке, и Арвор очнулся. Покосившись между своих ног, с усмешкой осознал: его член уже не стоит.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Кастилия, — замявшись, ответила его обнаженная собеседница. Ей явно было неловко: наверное, вот уже год никто не спрашивал ее имени, да и вообще ни о чем не спрашивал. Но у Кастилии еще был шанс вырваться, и Арвор надеялся, что у нее это получится. Она была красивой и приятной и не должна была раздвигать ноги перед каждым встречным. Другое дело — он. Он родился рабом. Он не знал и не хотел знать иной жизни. Да и зачем ему это было бы нужно? Ведь он был чемпионом, любимцем столицы и всей Империи. Это было его призвание. А призванием этой девушки явно было что-то другое…
Он заплатил ей четверть садита и выпроводил из своей камеры, а потом прикрыл железную дверь, чтобы снова завалиться на жесткую скамью. Через пять минут в проем заглянул Берт:
— Тебе она не нужна? Можно, я возьму ее?
— Нет, — Арвор покачал головой. — Пускай идет.
— Ты заплатил ей, — удивился друг.
— Верно, — согласился мужчина. — Она заслужила.
На следующее утро его вызвал господин.
— Ты не воспользовался вчера моим даром, — сказал он укоризненным тоном, как только чемпион его дома склонил перед ним голову.
— Простите, господин. Я решил не растрачивать силы и жизненную энергию. Сегодня мне предстоит непростой бой за честь вашего дома.
— Раньше тебе это не мешало трахать по три шлюхи за ночь, — заметил Марсилий с усмешкой, но Арвор промолчал в ответ. — Ну что же… Твое дело. Для меня главное — чтобы ты одержал победу над Икрейном.
— Так и будет, господин.
— Но не забывай: ты должен устроить шоу. Поиграй с ним, пусти ему кровь, окропи священный песок Арены Мори… Пускай патер Мэгли и остальные вдоволь насладятся зрелищем.
— Да, господин.
Марсилий растянулся в благодушной улыбке:
— Мой чемпион! — и похлопал его дружески по плечу. — Ну, иди, прими ванну. Если хочешь, можешь взять кого-нибудь из рабынь себе в услужение.
— Спасибо, господин.
Принять ванну было очень кстати. Вчера он сильно пропотел на вечерней тренировке, потом возился с Кастилией и после этого сразу завалился спать. Ему хотелось освежиться.
После ванной и завтрака он вышел на песок тренировочной арены, находящейся за домом и обнесенной высокой каменной стеной, чтобы ни один мятежный раб не рискнул сбежать оттуда. У бойцов уже шла утренняя тренировка. Новички таскали по кругу огромные бревна. Другие сражались на тренировочных деревянных мечах. Разглядывая товарищей, Арвор лениво потянулся и тут же получил острием деревянного меча под бок.
— Какого черта? — проворчал он, оглядываясь на Берта.
— Что сказал тебе господин?
— Пожелал хорошего боя. А ты почему не тренируешься? Берегись, увидит Тибиус — и тебе несдобровать.
— Я тоже буду сегодня биться! — гордо сообщил Берт.
— Неужели? — удивился Арвор. — Я думал, что списки бойцов от дома Марсилия уже составлены. Титерий, Грасс, Левис и Акур будут сражаться утром и днем, Филиус и Тит — ближе к вечеру, когда уже прибудут патер Мэгли с семьей и другие патеры, а я — в последнем бою… Когда же ты?
— Прямо перед твоим боем с Икрейном.
— Невероятно! Поздравляю! — Арвор похлопал друга по спине. — В таком случае, нам пора собираться… Господин сказал, что наша повозка отправится на Арену уже через час…
Тем временем, на самой Арене Мори уже начинали собираться горожане. Солнце еще не поднялось из-за верхних рядов трибун, а нижние уже были заполнены. Народ суетился, делал ставки, выплачивая монеты устроителям состязаний.
На самой арене, в песочном круге, возились рабы. Они разравнивали песок и заменяли его там, где он запекся вместе с кровью. Такую уборку делали не всегда, но сегодня, в день рождения патера Мэгли, главы Криниса, все должно было быть в лучшем виде.
Примерно в то же время, пробираясь через толпу горожан, продвигалась к Арене Мори и большая рабская повозка с пятью десятками несчастных, приговоренных к смерти. Их должны были казнить во время празднества, где-то ближе к вечеру, незадолго до финального боя.
В этой повозке была Исмин.
4 глава
И что теперь? Как именно их казнят?
Вариантов было множество.
Быть может, их всех поставят на колени, и один из бойцов пройдет вдоль рыдающей линии несчастных и просто отрубит каждому голову.
Быть может, они выпустят на арену голодного льва и дадут ему растерзать слабых, тощих, перепуганных людей.
Быть может, снимут щит с огромной шахты, вырытой в центре арены, и сбросят их вниз… там, в темной бездне, живут артахесисы. В основном тварей кормят поверженными бойцами.
Быть может, рабов заставят самим убить друг друга, чтобы один, последний выживший, получил второй шанс и был отпущен живым.
Быть может, даже сам патер Мэгли спустится на песок, чтобы под экзальтические вопли многотысячной толпы вонзить свой кинжал, инкрустированный йамимарами, в глотку каждого приговоренного.
Все эти варианты и многие другие успела услышать Исмин, пока ехала в большой плетеной повозке, прикованная цепью к своей соседке, тогда как та была прикована к третьей рабыне, а третья — к четвертой… Они все были соединены. Все пятьдесят рабов и рабынь. Сбежать было невозможно, хотя свобода казалась такой близкой: только протяни руку — и схватишь пальцами свежий воздух и солнечные лучи.
В повозке не все были с рудников, но те, кого вытащили из подземелий Арсанары, щурились и прятали лица. Глаза резало от света, мир вокруг расплывался, подернутый поволокой слез. Исмин почти не видела, как их везут по городу, хотя с детства знала этот город как свои пять пальцев: все его петляющие, извилистые улочки с каменными домами и этажами, нависающими один над другим так, что между балконами пятых этажей на двух разных сторонах улицы можно было положить небольшую деревянную доску и пройти по ней, и все его рынки — овощной, рыбный, мясной, вещевой, невольничий с высокими столбами и запекшейся под ними кровью, — и все ярмарочные палатки, и дворцы, и арены…
Арена Мори была самой большой. Ее построили в семьсот первом году. Сейчас шел семьсот седьмой. Арену назвали в честь патера Мори, который незадолго до этого заблудился в лесу и погиб, попав в лапы к артахесисам… а может, и к ведьмам, никто толком не знал. Патер Мори был главой Криниса. Потом его сменил на почетном посту патер Мэгли.
Исмин на Арене Мори не бывала. Да и на других аренах тоже. Куда уж им, простым крестьянам, было попасть на Игры… Они с сестренкой только издали могли слышать звуки труб, крики толпы, лязганье мечей и рев голодных зверей. К тому же, родители все равно были против, чтобы дочери в столь юном возрасте видели смерть.
А теперь Исмин сама должна была принять смерть на песке Арены.
Под трибунами Арены были извилистые лабиринты служебных помещений. Тут хранили оружие, запирали в клетках львов и тигров, сюда же тащили трупы поверженных бойцов, чтобы позже сжечь их на окраине города, здесь ждали своего выхода участники поединков и приговоренные к казни. С деревянного ступенчатого потолка свисали металлические каркасы для фонарей, которые стражники зажигали от своих факелов. Когда на трибунах шумели и топали зрители, фонари раскачивались из стороны в сторону, обдавая мрачные стены огненными всполохами, а головы проходящих мимо рабов и бойцов — снопами искр.
Исмин и остальных рабов привели сюда, чтобы перед казнью не пришлось тащить их из повозки. Стражники быстро выстроили их в линию вдоль стены, а потом заставили сесть на землю. Только здесь, в освещенном факелами полумраке, Исмин смогла наконец нормально открыть глаза и рассмотреть своих товарищей по несчастью.
Пятьдесят рабов, скованных одной цепью. Пятьдесят невольников со всех уголков проклятой столицы. Кто-то из них, как Исмин, были раньше свободными людьми, кто-то сразу родились рабами. Здесь были мужчины и женщины, молодые и старые, изможденные — с рудников, — и более крепкие — чьи-то личные рабы или шлюхи из богатых публичных домов… Была здесь даже маленькая девочка лет десяти или одиннадцати. Глядя на нее, Исмин невольно вздрогнула: столько неизбывной тоски было в серых глазах этого ребенка… Девочка молча жевала свою нижнюю губу и смотрела исподлобья. Исмин быстро отвела от нее взгляд и потупилась в пол, стараясь не думать…
— Это еще что? — голос прозвучал над самым ухом, и Исмин вздрогнула. Она согрелась между двумя человеческими телами и немного задремала, а теперь снова оказалась в реальном мире — под трибунами Арены Мори, на холодной земле и в кандалах. Прямо перед ней кто-то стоял. Она медленно и несмело скользнула взглядом снизу вверх — по тяжелым сандалиям, широким штанам бордового цвета, крепкому торсу, вдоль и поперек исчерченному шрамами, груди с недавно выбритой порослью, плечам, шее и мрачному загорелому лицу с глазами, подведенными черной подводкой, и такими же черными, волнистыми, свисающими до лопаток волосами. На секунду ей показалось, что мужчина смотрит на нее, но нет: он смотрел на них всех.
— Рабы, — стражник, стоявший поодаль, равнодушно махнул рукой.
— Это я и сам вижу, — хмыкнул мужчина. — Зачем они тут?
— Для большой публичной казни, неужели непонятно, Арвор? — теперь голос стражника прозвучал раздраженно.
— Твою мать, — прошипел мужчина. — Кто из них действительно это заслужил? — спросил он, и сам же ответил: — Никто. И какой будет казнь?
— Не знаю, распоряжений еще не давали, — стражник пожал плечами, а потом добавил иронично: — Но уверен, ты будешь наблюдать за ней с самого почетного места, господин чемпион.
Арвор — Исмин запомнила его имя, — отошел, и только тогда девушка заметила, что в его руках два блестящих стальных меча. Этот мужчина был бойцом. Чемпионом. Скорей всего, он готовился сражаться в финальном поединке торжества… Увы, ей до этого поединка дожить было не суждено.
Игры уже вовсю шли. Поединок за поединком сотрясались трибуны, со ступенчатого потолка летели пыль и щепки, фонари раскачивались и сыпали искрами, топот и крики сливались в единый гул. Сколько тысяч арданцев было там, под солнцем? Сколько свободных человек наблюдало, как умирают несвободные? Они аплодировали, и скандировали что-то, и топали ногами в едином ритме…
Время от времени мимо Исмин протаскивали по песку окровавленные трупы с отрубленными руками и ногами, проломленными черепами и вытекающей мозговой жидкостью… По песку тянулся кровавый след. Она вжималась в стену, насколько могла. Бойцов, ожидающих своей очереди выйти на Арену, становилось все меньше и меньше… День клонился к закату. Патер Мэгли вместе с семьей давно был на трибунах — о его прибытии возвестили фанфарами, — а вот Император не приехал, об этом сокрушенно шептались какие-то бойцы, видимо, мечтавшие сразиться перед очами Его Благочестия… Исмин слушала их в половину уха.