Позвонил в дежурку РОВД, сказал, что он готов и можно присылать машину. Погасил свет. Некоторое время сидел в темноте, обдумывая все еще раз, пока внизу, под окном, не услышал шум мотора. Вот скрипнули тормоза. К нему. Спустился с чемоданом, сел в желто-синий газик рядом с водителем. Кажется, этого старшину из ГАИ он уже встречал раньше.
— Знаете, куда везти?
Старшина кивнул. Повел машину скачала вдоль набережной, потом свернул к служебному аэропорту. Они проехали по пустынному летному полю и остановились у вертолета, винт которого крутился, но фары и сигнальные огни были выключены. Косырев подхватил чемодан, быстро прошел к вертолету, забрался в кабину, захлопнул дверцу, сел рядом с пилотом.
Внизу качнулись взлетные огни, проплыло и исчезло в темноте летное поле...
Примерно через час Косырев, лежа на влажных бревнах, прислушивался к их легкому поскрипыванию. Плот шел вниз по реке, и стволы мерно терлись друг о друга. Сначала стояла сплошная темнота; потом плотогоны зажгли костер, на задней секции плота возникло и задрожало зыбкое пламя. Встречный ветер пробивал даже сквозь два свитера. Ничего, подумал он, потом, на берегу, можно будет глотнуть немного спирта. Главное — не пропустить Колпин остров. Зеленый Стан примерно в пяти километрах ниже. Как только река сузится, он будет знать, что началась протока, а там переберется на берег...
Кое-как выбравшись в темноте на песок и присев над мешком, Косырев почувствовал себя сосулькой. Его корежило, сгибало и трясло от холода. Кое-как скрюченными пальцами он с трудом развязал мешок и прежде всего достал флягу, отвинтил крышку и отпил немного. С трудом перевел дух, усилием воли подавил кашель, испугался — звук мог бы его выдать. Наконец внутри, во рту, в гортани, в животе, в легких все обожгло. Еще через несколько секунд почувствовал, как тепло расходится по телу. Встал. Вокруг было темно; пройдя по самой кромке, чтобы следы на леске тут же смыло, он понял, что не промахнулся и где-то недалеко должны быть срубы. Он шел по песку медленно, то и дело останавливаясь. Наконец облегченно вздохнул: колено, кажется, наткнулось на причал. Пощупал рукой: так и есть, это одно из бревен. Теперь отсюда до места, где он должен спрятаться, до сруба с телефонной розеткой можно пройти с закрытыми глазами. От причала к пригорку ведет дощатый настил, следов на чем не останется; от настила же в сторону сруба можно пройти по пням и пожухлой осенней траве.
Свернув к срубу, Косырев чуть задержался. Вспомнил: дверь скрипит. Сейчас он был почти уверен, что в срубе никого нет, но все-таки береженого бог бережет. Достал пистолет, осторожно снял с предохранителя. Повернулся, держа оружие наизготовку, стал медленно, по сантиметру в минуту, открывать дверь. Когда почувствовал, что щель достаточна, осторожно вдвинулся в проем и застыл. Кажется, все это ему удалось сделать совершенно беззвучно. Пока тихо, но по опыту он знал, что это «пока» может обернуться чем угодно. Он простоял у двери, как ему показалось, больше часа — без движения, с поднятым пистолетом. В щелях сруба время от времени свистел и завывал ветер, но если не считать этого звука, тишина в помещении казалась абсолютной. Если бы в срубе сейчас кто-то был, вряд ли бы он ухитрился не издать ни одного подозрительного шороха, Все-таки Косырев подождал еще, внимательно вслушиваясь. Оставив дверь открытой, начал осторожный, медленный обход помещения. Все, что он осмотрел, не вызывало как будто никаких подозрений. Он положил мешок в угол, тихо вернулся к двери и опять осторожно, по сантиметру, беззвучно и плотно прикрыл ее.
Потом, до рассвета, он позволил себе немного подремать. Поняв по теням за окном, что начинается рассвет, встряхнулся, чтобы отогнать сон, отломил и съел кусок шоколада, глотнул из фляжки. Чай давно остыл, он даже не почувствовал его вкуса и пожалел, что термос пришлось оставить дома. Глоток горячего питья сейчас бы не помешал, в срубе было холодновато. Ладно, подумал он, пока можно будет перебиться без горячего, а потом, если все будет тихо, подогреть чай на спиртовке. Для того, чтобы одновременно следить за рекой, заказником и пригорком, ему приходилось менять место, пересаживаясь с одной "лежанки на другую. Когда рассвело совсем, он увидел, что тележка у причала пуста. Значит, Улановы ушли в Охотоморск, и скорей всего — еще вечером. Выглянувшее было с утра солнце закрыли облака, посыпал мелкий дождь. Темная стена деревьев и пригорок притихли.
Косырев по-прежнему переходил от окна к окну, напрягая мышцы и пытаясь убедить себя, что самыми трудными в засаде всегда кажутся вот эти первые часы. Разглядывая набухшую от дождя реку, повторял: надо втянуться, присидеться, потом будет легче. Чтобы отвлечься, начал считать сосны, росшие на пригорке. Сосен оказалось шестьдесят три. Так прошло еще часа два, и тогда он сделал го, от чего с трудом себя удерживал: зажег спиртовку и согрел в кружке чай. Он сидел, сосредоточенно наблюдая за темной поверхностью. Как только в кружке поднялись первые пузыри, высыпал туда две ложки кофе. Взял сухарь, отломил кусок шоколада — и устроил обед. Горячий кофе вприкуску с шоколадом показался ему замечательным — но от всего этого неудержимо потянуло в сон. Сидя у выходящего на реку окна, он некоторое время боролся с тягучей непреодолимой сонливостью. Засыпая, подумал о последнем появлении Гусева у Зеленого Стана. В момент, когда Косырев находился в доме Улановых, напарник Гусева, видимо, подслушал его разговор с Даевым, подсоединившись к линии. Но вполне возможно, что это был сам Даев. Вполне возможно, подумал он, засыпая. Вполне.
Когда Косырев очнулся, за окном потемнело. Некоторое время он пытался вглядеться в тени возле сосен; сначала ему даже показалось, что он что-то там видит. Он сидел, всматриваясь в зыбкие сумерки, но понял, что следит только за темнотой.
Вторую ночь, так же как и первую, Косырев провел в полудреме; время от времени, просыпаясь, вслушивался в ставший уже привычным свист ветра в щелях и мягкий, еле слышный звук падающих дождевых капель. Ночью ему было холодно, но под утро он как будто согрелся. Встал легко, сделал зарядку. Глотнул из фляги, заметив,- что чая осталось меньше половины. Глядя на реку, принялся обдумывать одну давно мучавшую его мысль. Мысль эта в общем не ахти какая находка — но все-таки мысль простая и ясная. Настолько простая и ясная, что даже интересно, почему же она не пришла ему в голову раньше. Ведь здесь, в этом срубе, вполне может быть устроен тайник. Конечно. Причем, если он прав и где-то здесь, в Зеленом Стане, у преступников сооружен тайник, то наверняка он устроен именно в срубах, так как в этом сезоне в них никто не жил. В каком же из срубов оборудован тайник — это еще вопрос. Но почему бы, допустим, этому тайнику не быть здесь, в срубе с телефонной розеткой?
Небо посветлело, и Косырев подумал: если в самом деле в одном из срубов Зеленого Стана есть тайник, то становится понятным, почему Гусев несколько раз пытался попасть сюда, когда Улановы, отсутствовали. Значит, он хотел в этом тайнике что-то спрятать. Или, наоборот, что-то достать.
Косырев вытащил нож, присел на корточки и, начав с угла, стал рукояткой осторожно простукивать бревна у пола. Он работал медленно, сосредоточенно, стуча по одному месту бревна несколько раз и даже возвращаясь иногда для верности. Звук пока везде был одинаковым, глухим и однотонным, и не выдавал никаких пустот. Так, метр за метром, он продвигался вдоль нар, изредка выглядывая в окна. На проверку каждой из сторон помещения он потратил примерно около часа и одновременно следил из окон за окрестностями.
Он залез наверх и тщательно исследовал балки потолочного настила. После этого некоторое время сидел у окна, наблюдая за пригорком и частью тайги, и снова уставился в земляной пол, покрытый еловыми ветками. Подошел к дальней от розетки стене и стал методично отгребать ножом землю. Земля была слежавшейся, тугой, плотной, нож входил в нее с трудом, но постепенно он снял весь верхний слой почвы. Неторопливо срезая пласты, он дошел до угла и вдруг понял, что земля здесь вдруг стала мягче. Нож брал ее легко. Вот лезвие уперлось во что-то твердое. Разгреб землю руками — и увидел часть доски. Ожесточенно заработал ножом, снимая верхний слой, помогая изредка руками, и в конце концов отрыл квадратную деревянную крышку. Доски были некрашеными, узкими, крайняя крепилась к бревну двумя железными петлями; с другого конца крышки из доски торчала просунутая в дырки проволочная петля. Он потянул за петлю, и крышка приподнялась. Под ней была яма около метра глубиной; чтобы лучше рассмотреть эту яму, он лег на пол. Стены, и дно тщательно утрамбованы. Он вгляделся — и вдруг увидел: на дне, в углу тайника, чуть прикрытый еловой лапой, лежит холщовый мешок. Он осторожно достал мешок, развязал веревку на его горловине. В мешке были деньги в стандартной банковской оклейке.
Косырев отнес мешок к окну и пересчитал деньги. Шестьдесят тысяч — именно столько, сколько похищено из сейфа. Все брикеты целехонькие.
Да, теперь он наконец знал, где все это время лежала зарплата рыбаков, вытащенная десятого марта из сейфа.
Еще раз пересчитав деньги, Косырев сложил их в мешок. Вернулся к тайнику, опустил мешок на прежнее место и прикрыл его еловой лапой. Закрыл тайник крышкой, аккуратно присыпал доски землей, разровнял поверхность. Вернулся к окну, выходящему на реку.
Теперь он с полным основанием мог считать, что выяснил, зачем Гусев так упорно стремился попасть именно сюда. А мешали ему, вернее всего, Уланов и его собака.
К ночи очень захотелось пить, а пить было нечего. Как он ни старался растягивать запас, чай во фляге кончился, а идти к реке было рискованно.
В конце концов Косырев, устроившись у стены, всерьез провалился в сон. Спал он долго. Проснувшись, по цвету неба в окне, темному уже не абсолютно, а с сероватым отливом, понял, что рассвет близок. Вдруг ему показалось, что он проснулся не просто так. Косырев прислушался: точно, его разбудил звук. Судя по треску, пока далекому и неохотно тревожившему сейчас ночную тишину, катер или лодка с подвесным мотором приближается к Зеленому Стану откуда-то с верховьев. Косырев проверил оружие. На секунду закрыл глаза, оценивая, собран ли он, спокоен ли. Может быть, звук этот не предвещает никакой опасности, но, если предстоит что-то серьезное, он не должен допускать ошибок, даже мелких.
По звуку, катер теперь совсем близко; мотор, только что слабо трещавший над рекой, вдруг чихнул и замолк. Значит, катер подходит к причалу.
Чуть позже Косырев увидел в предрассветных сумерках тень, движущуюся вдоль причала. Минут через пять услышал скрип. Значит, этот человек не очень скрывается, иначе не скрипел бы досками. Тень на секунду развернулась в его сторону, и он вдруг понял, что человек этот не кто иной, как Гусев. Тот постоял, прислушался. Медленно пошел в сторону пригорка. В левой руке небольшая дорожная сумка, в правой — обрез, скорее всего изготовленный из двухстволки. Он настороженно двигался прямо на Косырева, к срубу с телефонной розеткой. Если судить по сумке, то вполне возможно, что он действительно хочет изъять деньги из тайника. Косырев, едва успев поднять пистолет на изготовку, вдруг услышал выстрел. Не - сориентировавшись, откуда стреляют,— кажется, стреляли все-таки из соседнего сруба—он увидел, как Гусев при первом выстреле схватился за плечо, при втором упал и быстро отполз в сторону. Грохнуло третий раз. Минуты через две из-за сруба выскочил Даев, держа в руках трехстволку,— и Гусев два раза подряд пальнул по нему из обреза. Но промазал. Пока Даев бежал к Гусеву, у Косырева мелькнуло: наверняка Даев спарил свой телефон с телефоном Улановых. Поэтому он заранее знал обо всех отъездах Улановых. Он же наверняка изготовил микрорацию. Косырев чуть приоткрыл дверь и крикнул:
— Даев, бросьте оружие! Руки вверх!
Это «руки вверх» слилось с выстрелами. Даев выстрелил в сторону Косырева мгновенно, навскидку, и Косырев понял, что метиться бакенщик умеет: три пули подряд раздробили дверь прямо около его головы. Понимания, что ни в обрезе Гуся, ни в трехстволке Даева патронов больше не осталось, Косырев вышел из-за двери. Подняв пистолет, крикнул:
— Даев, на землю! Быстро! Гусев, не двигайтесь, иначе буду стрелять! Вы окружены!
Увидев направленный на него ствол, Даев выругался. Бросил трехстволку, прохрипел:
— Обхитрил ты меня все-таки.
— Да, обхитрил, Даев, ничего не поделаешь.
— Жаль.— Даев зажмурился.— Жаль, а то бы я тебя...
Держа Даева на прицеле, Косырев достал микрорацию и вызвал оперативный вертолет.
Окончательно все выяснилось после допросов Даева и Гусева. Они были знакомы давно — еще с того времени, когда отбывали срок заключения.
Даев, как работник пароходства, хорошо знал порт и все его службы. Несколько лет назад бакенщик решил изготовить для себя — как он сказал, на всякий случай — две микрорации.
Даев и подговорил Гусева «провернуть дело», подгадать удобный момент и вскрыть сейф в портовой кассе. Совершая это преступление, Гусев заранее шел на то, что милиция может пойти по его следу. Даев убедил Гусева, что укрываться после взлома сейфа он будет у него, а в критические моменты — на различных стойбищах и заимках а тайге. Самодельные микрорации преступники использовали, оповещая друг друга об опасности.
Гусев, чтобы замести следы, незадолго до совершения преступления скрывался в районе Матвеевского. Поэтому на месте преступления и оказался «матвеевский» песок.
Идею спрятать деньги у Зеленого Стана подал Даев — чтобы «не наводить тень» на свой дом. Следует учесть, что в тот момент Уланов еще не вернулся в Зеленый Стан. Вернувшись, он, конечно же, превратился в серьезную помеху. Гусев предложил вынуть деньги из тайника и разделить. Даев вынужден был согласиться. Этим и объясняются две попытки Гусева проникнуть в тайник — при второй он наткнулся на Косырева. Оба раза Гусева выручил Даев, корректирующий его действия по микрорации.
Но психология преступников «работала». Гусев не верил Даеву, считая, что тот рано или поздно заберет всю сумму. Даев также подозревал, что Гусев хочет тайком завладеть всей добычей. Поэтому Даев и залег в засаду.
Что же касается ранения бакенщика — ранил Даева Гусев по его собственной просьбе. Даев был уверен, что всякие подозрения снимет с него «перестрелка», которую услышит Косырев, и сама огнестрельная рана, полученная в «схватке».
Катер подходил к Зеленому Стану. Завернув к причалу. Косырев выключил мотор. Над рекой и берегом сейчас медленно, будто зная, что все равно они укроют все вокруг, кружились снежные хлопья. В неясной утренней дымке, у срубов кое-где еще темнели пролысины. Борт «Чайки» ткнулся в причал. Косырев замотал швартов вокруг крюка, миновал дощатый настил, потом, наступая сапогами на свежую хрупкую снежную корочку, поднялся на пригорок.
У калитки в меховой штормовке с откинутым капюшоном стоял Уланов. Голова и борода смотрителя заказника были в снежных хлопьях — падавший на них снег не успевал таять. Уланов посмотрел на Косырева и протянул руку. Во взгляде Уланова были сейчас вопрос и что-то еще, как показалось Косыреву, чуть ли не какая-то вина. Но главное, в этом взгляде не было и тени недоверия.
Косырев сжал его широкую ладонь:
— Добрый день.
— Добрый день.— Уланов смотрел на него в упор, с уважением, как будто чему-то удивляясь,— Если вам Наташу.,,
Помедлив, он обернулся в сторону дома — ждал, что ли, пока Косырев сам спросит.
— Да, Николай, мне Наташу.
Уланов кивнул:
— Она там.
Косырев шагнул было к дому. Остановился.
— Николай, скажите: какие у вас были отношения к Крокусовым?
Уланов смахнул снег с волос:
— С Крокусовым? А что?
— Это... важно.
— Ну, если важно,— Уланов вытер мокрые руки.— Никаких у меня с этой сволочью не было отношений. Мерзавец он, гад, склочник, всю бригаду нам портил. Если бы я не уехал, выгнал бы его в три шеи.
— Он, наверное, это хорошо понимал...
— Это его дело.— Уланов поежился, двинул калиткой. Вдруг улыбнулся: — Да ладно, не стойте здесь со мной. Идите.
Косырев пошел к крыльцу. Но до самых ступенек дойти не успел. Дверь открылась, на крыльцо вышла Наташа. Сначала он увидел только ее глаза, широко открытые, спрашивающие о чем- то. Она была в меховой шапке и овчинном тулупе. Он кивнул, и она, отвернувшись, подняла ладонь, будто ловила снежинки:
— Первый снег. Хорошо, да?
Снова посмотрела на него. Да, подумал он, самое лучшее, самое прекрасное, что можно придумать на земле,— это стоять вот так, под первым снегом, и смотреть друг на друга.