– Прости меня, Клайд. Я должна была это предвидеть, – внезапно сказала Бонни. – Я-то думала, что все хитро провернула. На всякий случай заперла дверь салона, когда вошла. Там замок просто поворачивался. Никто не видел, как я его защелкнула. Подумала, оставлю большие чаевые за то, что лишила их других клиентов. Но я никак не ожидала, что меня узнают. Поверить не могу! Наверное, из-за толстовки. Надо было переодеться.
– Если бы ты не заперла дверь, вся толпа успела бы вломиться в салон. Повезло, что вторая парикмахерша ждала журналистов у задней двери. Ей пообещали интервью. А что, с тобой всегда так, стоит выйти на улицу?
Бонни помотала головой.
– Нет. Не всегда. Не понимаю, с чего все это. Когда меня где-то ждут, конечно, собирается толпа. Или если место совсем уж людное. Но обычно это поклонники, а не телевизионщики. Репортеры за мной бегают только на важных мероприятиях и больших тусовках.
Бонни выпрямилась, опустила солнцезащитный козырек и посмотрела на свое отражение в зеркале, однако почти сразу отвела взгляд и откинула козырек назад. Ее волосы теперь были острижены под мальчика и имели шоколадный оттенок. Короткие неровные пряди в стиле «пикси» обрамляли большие темные глаза. В Бонни уже трудно было узнать девушку, которую Клайд видел в ролике на «Ютубе»: там она скакала по сцене с копной светлых локонов на голове, размахивая одной рукой и сжимая микрофон в другой.
– Кажется, репортеры не успели ничего сфотографировать. Думаю, мы вовремя смылись. Они, может, и не поняли, что это я в «Блейзере», – с надеждой в голосе произнесла Бонни. Она наконец посмотрела на Клайда – впервые с тех пор, как они оторвались от преследователей.
Он встретился с ней взглядом и увидел, как надежда вновь сменилась страхом. Вдруг Бонни услышала вопрос:
– Так что случилось вчера вечером?
∞
– Ты не хочешь меня где-нибудь высадить, Клайд? Я пойму, – произнесла я, внезапно смирившись с дикостью всей этой ситуации. Я нащупала в бабулиной сумке телефон и увидела, что количество пропущенных звонков и сообщений выросло до пугающих масштабов. – Я позвоню Медведю и скажу, где меня искать. Он меня заберет, а ты сможешь спокойно ехать дальше.
– Кто такой Медведь?
– Официально? Мой телохранитель. Неофициально – мой друг.
– Тогда почему ты вчера не уехала с Медведем?
– Он бы меня не пустил. Ты же помнишь, вчера я поддалась унынию и усталости и хотела умереть. А сегодня… сегодня я чувствую, что меня все достало, я очень зла и хочу убить кого-нибудь другого. – Эта фаза мне нравилась намного больше. – Медведь приедет за мной, стоит только позвонить. Но он не поможет мне сбежать. Станет меня отговаривать, постарается подбодрить, как всегда, скажет, что мне просто нужно время…
– Время? Для чего? – снова встрял Клайд, а я опять попыталась ускользнуть от ответа.
– Время лечит любые раны, верно? Так ведь говорят? У нас в Грассли жила старуха, ее называли Энни с Аппалачей. Она всегда повторяла: «Раны-то оно лечит, но пластической операции от него не жди».
– Какие раны, Бонни?
– Ты что, хочешь послушать нытье несчастной поп-звезды?
– Ага. Хочу.
– Хорошо, Клайд, покажу тебе свои раны, но только если ты покажешь свои. Начнем с твоего имени. Честно говоря, я уже привыкла к Клайду, но хотелось бы знать имя, чтобы я потом могла прислать тебе цветы и открытку со словами благодарности. Все же ты меня не бросил в этом проклятом салоне с женщиной-скунсом, хотя у тебя, как я поняла, были вторые ключи и ты мог в любой момент уехать.
Я вытащила ключи, что он дал, из бабулиной сумочки и кинула их Клайду. Он поймал их на лету, почти не глядя, и бросил в пепельницу, которая служила универсальным хранилищем фантиков, монеток и даже крышечек от бутылок.
– Финн. Меня зовут Финн.
– Типа Гек Финн?
– Инфинити. Типа «бесконечность».
– Инфинити?! Родная мама назвала тебя Бесконечность Клайд? – Я была в шоке. Ну точно, мать его ненавидит. Это чуть ли не хуже моего собственного имени.
– Нет. Это отец придумал. Мама выбрала имя для брата, ну а папе пришлось искать для меня, и в кои-то веки мать не стала спорить. Но оба все равно звали меня Финном.
– Так почему Инфинити?
– Я родился восьмого августа. Две восьмерки. Мой отец математик. Решил, что восьмерки – это знак. А цифра восемь похожа на знак бесконечности, так что…
– Bay! А я-то думала, это у нас в семье имена дурацкие! Моего старшего брата зовут Кэш в честь Джонни Кэша, среднего – Хэнк в честь Хэнка Уильямса, а сестру звали Минни в честь единственной и неповторимой Минни Перл.
– А Бонни Рэй откуда?
– Меня назвали в честь обеих бабушек. – В моем голосе невольно зазвенела обида, и я помотала головой, словно могла стряхнуть это чувство. – Бонита и Рэйна. В свидетельстве о рождении и в правах у меня написано «Бонита Рэй Шелби». К счастью, Бонитой меня никто никогда не называл.
– Ну ладно, я рассказал про Финна. Теперь твоя очередь, – потребовал он.
– Как скажешь, Гекльберри, – ответила я с нахальной улыбкой, радуясь, что с таким именем его будет легко дразнить. Может, потому он и представлялся Клайдом. – По знаку зодиака я Рыбы, люблю долгие прогулки на пляже, закаты и романтические ужины.
Клайд вздохнул и покачал головой. Моя ирония его не впечатлила.
– Ты сказала, что твою сестру звали Минни. А теперь ее так не зовут?
Улыбка сползла с моего лица. Слишком трудно было бы ее удержать.
– Она была и всегда будет Минни, но в октябре прошлого года она умерла. – Я пожала плечами, как будто время уже исцелило эту рану и не оставило уродливого шрама, вопреки заверениям старой Энни.
– Понятно. – Клайд не стал говорить слова соболезнования. Он просто уставился на дорогу, и только тогда я заметила, что мы уже вернулись на шоссе. По обе стороны стеной проносились деревья, так что в поле зрения оставались лишь мы сами, дорога за спиной и бегущая вперед бесконечная черная лента шоссе.
– Ты что, по-прежнему готов взять меня с собой? – изумилась я.
– А ты этого хочешь?
Я снова посмотрела на него, пытаясь понять, нет ли в его словах двойного смысла, какого-то подвоха, который я не заметила, сигнала тревоги, призывающего меня свернуть с пути, пока не поздно.
– Финн! – Мне понравилось его имя. Оно казалось одновременно странным и очень подходящим. Это было причудливое имя, которому самое место в сказке про Питера Пэна. Сам же Финн Клайд, широкоплечий, заросший щетиной, немного пугающий, совсем не казался причудливым. И все же его имя удивительным образом сочеталось со всем этим.
– Да? – отозвался он.
– На самом деле я не хочу умирать.
Клайд перевел взгляд с дороги на меня, внимательно всмотрелся в мое лицо, а потом опять уставился вперед.
– Я просто потеряла желание жить, – объяснила я. – Но мне, возможно, удастся его вернуть. Просто нужно сменить обстановку, понять, кто я такая и чего хочу. Поэтому – да, я хочу поехать с тобой.
Финн коротко кивнул, и на несколько минут повисло молчание.
– Твоя сестра… она была старше или младше тебя? – спросил он.
– Младше. На один час.
Финн резко повернулся ко мне. Его лицо выражало шок.
– Что? Мы близняшки, – объяснила я, озадаченная его реакцией.
– Идентичные? – Голос Клайда звучал как-то странно.
– Да. Зеркальные. Слышал про такое?
Финн кивнул, но выражение его лица стало совершенно непроницаемым, и я подумала, что стоит, наверное, объяснить.
– Если мы вставали друг напротив друга, то как будто смотрелись в зеркало. У нас все было в точности противоположно. Видишь родинку у меня на правой щеке? – Я коснулась ее пальцем, и Финн невольно уставился на мое лицо. – У Минни была точь-в-точь такая же, в том же месте, только на левой. Я пишу правой рукой, Минни писала левой. У нас даже пробор на голове был зеркальный. Мы об этом особенно не задумывались, пока в старшей школе не началась биология. В учебнике была целая глава про близнецов. Мы очень удивились, когда узнали, что для нас есть специальное название.
– Зеркальные близнецы, – тихо произнес Финн.
– Ага, – кивнула я. – У всех идентичных близнецов яйцеклетка делится пополам, у зеркальных тоже, но позже, чем обычно. Намного позже. Из правой половинки получается один близнец, из левой – второй. – Я прекрасно помнила, что было написано в учебнике. Я была половинкой. Мы с Минни составляли единое целое. Разве такое забудешь?
– Как она умерла?
Я отвернулась к окну и решила выложить все как есть.
– Минни умерла от лейкемии. Болезнь обнаружили, когда нам было пятнадцать. В какой-то момент она даже поправилась. Наступила ремиссия. А два года назад ей опять стало хуже, вот только вся семья делала вид, что ничего страшного не происходит, чтобы я продолжала петь, ездить на гастроли и зарабатывать деньги. Это была моя обязанность – зарабатывать.
– Тебя не было рядом, когда ее не стало? – Финн говорил тихо, почти трепетно.
– Не было, – ответила я без всякого выражения, глядя в окно и надеясь, что проносящиеся мимо деревья сметут бурю чувств, закипавшую под жесткой коркой слов. – Мне сказали только после похорон. Неделя прошла. Я, видишь ли, была на гастролях. Бабушка не хотела, чтобы я отменила концерты. Речь игла о больших деньгах. Билеты были раскуплены, инвесторы уже вложились. Ясно же, что это намного важнее, чем похороны Минни и мои чувства.
Ярость внезапно вернулась, и я резко втянула воздух ртом, чтобы погасить гнев в груди. Но всем известно: чтобы потушить огонь, нужно лишить его кислорода. Воздух, наполнивший мои легкие, только раздул пламя. Захлебываясь злобой, боясь повернуться, я запоздало зажала рот рукой. Может, у меня из ушей уже повалил дым. Ярость обжигала, и я принялась остервенело крутить ручку на двери «Блейзера», чтобы опустить стекло. Ледяной воздух ворвался в салон, покусывая меня за щеки. Клайд ничего не сказал, не попытался перекричать шум, жалуясь на холод. Я закрыла глаза, представляя, как ветер уносит меня прочь. Но стоило мне высунуть голову в окно, и с меня тут же сорвало шапочку Медведя. Она полетела по шоссе, и я поняла, что потеряла ее окончательно – точно так же, как Минни.
Мне вдруг захотелось выбросить из окна остальные вещи. Похватать все, что попадется под руку, и вышвырнуть из машины. Словно это помогло бы мне освободиться. Примерно так же я себя чувствовала, когда уродовала собственные волосы в гримерке. Но я знала, что этого делать нельзя. Я не могу просто так выкинуть только что купленную одежду. И вещи Финна тем более. Нужно взять себя в руки. Я вцепилась в ручку и начала крутить ее в обратную сторону, следя за сужающимся просветом, вслушиваясь в затихающий рев ветра. Наконец окно закрылось, и шум исчез. Я покосилась на Финна. Тот смотрел прямо вперед и ждал. Я пожала плечами.
– Ба заявила, что скрыла от меня это, потому что Минни в любом случае не вернуть. Так какой смысл мне плакать на похоронах? – Я и сейчас не плакала. – Сказала: мол, мы все понимали, что это произойдет, и успели сто раз попрощаться. Но я-то не попрощалась. Не успела. – Я с гордостью отметила, как спокоен мой голос.
Клайд вел машину, никак не реагируя на мой рассказ, но я чувствовала, что он внимательно слушает, и это заставило меня продолжить.
– Когда мне сказали, я закатила истерику, достойную самой капризной поп-принцессы. Ломала все вокруг, кричала, рыдала, повторяла бабуле, что ненавижу ее и никогда не прощу. И я действительно не простила. Потом я собрала чемодан и поехала домой в Грассли. Бабуля меня не остановила. Она специально дождалась каникул в честь Дня благодарения, когда у меня был перерыв в концертах. Я восемь месяцев не была дома, а когда приехала, не нашла там никого, кроме мамы. Папа ушел от нее, Кэш сидел в тюрьме, Хэнка только что в очередной раз выпустили из наркоизолятора, и он поселился в доме бабули в Нэшвилле. А Минни была в могиле.
Я провела с мамой неделю. Держалась она очень неплохо. Сказала, что папа нашел квартиру в Нэшвилле недалеко от бабулиного дома и наконец исполняет свои мечты. Здорово, а? Полагаю, все это тоже за мой счет. Я с десяти лет обеспечивала семью, но теперь вижу, что я им всем чужая. С братьями я никогда особенно не ладила. Кэш еще ничего, но Хэнк меня всегда пугал. Особенно когда был под наркотой. Его вообще только бабуля терпит. Это потому, что они оба ужасные люди. Я жила ради Минни, ну и родителей, пожалуй.
Я пожала плечами, словно говорила о какой-то не имеющей значения чепухе.
– К концу каникул я снова превратилась в послушную девочку Бонни Рэй и вернулась к гастролям. На Рождество, вместо того чтобы съездить домой, я продолжила работать. И вот вчера вечером тур наконец закончился.
– Значит, твои родители разошлись?
– Ага. – Я прислонилась головой к окну. – Несколько дней назад я узнала, что мама завела бойфренда и тот переехал жить к ней. Полагаю, всем нам пора идти дальше своей дорогой. Вот только… Получается, все, ради чего я трудилась, оказалось фальшивкой. Понимаешь? С деньгами все проще, они могут изменить твою жизнь. Вот только людей не переделаешь. И Минни я спасти не смогла, и семью не сохранила.
– Поэтому ты решила прыгнуть с моста?
– Возможно. Не знаю. Вчера я просто сорвалась. Бабуля устроила мне сюрприз во время одной из песен. Думаю, это и стало последней каплей.
– Что за сюрприз?
– Ба заказала слайд-шоу. Фотографии Минни, наши общие снимки, кадры ее последних дней. И все это показали на экране во время исполнения песни «Ничего не осталось».
Клайд пробормотал ругательство, совсем тихо, но это выражение сочувствия растрогало меня.
– Я не смогла петь.
Да уж, не смогла. Я просто застыла, уставившись на огромный экран. В этот момент у меня не осталось ничего своего. Бабуля все у меня отняла. До последней крохи. Прямо как в песне. А я ей это позволила.
– И что ты сделала? – спросил Клайд.
– Ушла со сцены. За кулисами, как обычно, ждали Медведь с бабулей. Я объяснила, что мне плохо и я больше не могу петь. Все равно концерт почти закончился. Ба решила, что мой поступок придал моменту особую значимость. Сказала, зрители поймут.
Внутри снова стало горячо, и я тяжело задышала. Пришлось замолчать и откинуться на спинку сиденья, чтобы взять себя в руки. Я несколько раз пригладила волосы. Короткие пряди, словно улики, напоминали о том, что осталось рассказать. Немного успокоившись, я продолжила:
– Медведь отвел меня в гримерку, а потом угнел, чтобы решить какие-то вопросы, связанные с безопасностью. Ба, наверное, вышла на сцену, чтобы извиниться за меня. Не знаю, если честно. Я тем временем остригла волосы, натянула толстовку, схватила бабулину сумочку и ушла. И вот я здесь.
– Ты забрала бабулину сумку?
Я рассмеялась. Этот смех, как иголка, проткнул разросшийся вокруг меня пузырь гнева. Мистер Финн Клайд выслушал мою историю, и все, что его волнует, – это украденная сумочка?
– Угу. Пришлось. Моя-то осталась в нашем автобусе. – Я подняла с пола сумочку и начала вытаскивать из нее все. Бабулин телефон, чеки, кошелек, набитый сверкающими кредитками. – Я попала в шоу-бизнес несовершеннолетней, мои деньги всегда находились под контролем бабули. Все мои счета открыты совместно с ней, я так и не забрала у нее доступ.
Я не сомневалась, что она пополняет все эти кредитки с моих счетов. Поэтому я без зазрения совести расплатилась одной из них в «Волмарте» и на заправке.
– Наверное, будет лучше вернуть ей сумку. Что скажешь? – Я снова опустила стекло и вышвырнула этот дорогой дизайнерский аксессуар на дорогу.
Кошелек и наличные, разумеется, остались у меня. И «Тик-так» – оранжевый, самый вкусный.
– Наверное, надо сообщить ей, что со мной все в порядке. Но как же я ей позвоню, если ее телефон у меня? – Я рассмеялась, как будто это был безумно смешной прикол. Бабулин смартфон завибрировал прямо у меня в руках, словно смеясь вместе со мной, и я чуть не уронила его. Что ж, похоже, пора разобраться и с этим.
– Алло-о? – нараспев произнесла я в трубку.