Этцвейна препроводили в гондолу и отдали под надзор ветрового. Переднюю тележку откатили назад по рельсу, тележки соединили распорной штангой — гондола снова поднялась на крейсерскую высоту. Удалив якорный болт, освободили заднюю тележку. Передняя тележка, распорная штанга и задняя тележка составляли ходовую каретку десятиметровой длины. «Мизран» двинулся вперед. Ветровой подтянул лебедками передние тросы управления, надувной парус изогнулся поперек ветра. Каретка, набирая скорость, засвистела по пазовому рельсу. Карбад остался позади.
Для Этцвейна мир снов наяву разбился в дребезги, безвозвратно потерялся, поблек, как прошлогодние цветы. Он кое-что слышал об участи воздушнодорожных бурлаков, об их тяжелой однообразной работе, выполнявшейся под принуждением безвыходности. В принципе свободный человек, бурлак редко выплачивал крепостной долг. Положение Этцвейна было хуже — без ошейника у него не было статуса, он не мог никуда обратиться с просьбой о заступничестве, начальник участка мог назначить ему долг любого размера. После этого, надев ошейник, Этцвейн должен был отрабатывать долг, а неуклонное соблюдение условий крепостного контракта обеспечивалось Человеком Без Лица. Предчувствие рабства давило, как камень на груди. Оглушенный, опустошенный, Этцвейн плохо воспринимал происходящее.
В самой глубине сознания, однако, уже кричал гневный голос: он убежит! Он надул хитрецов-хилитов, а бригадира бурлаков и подавно оставит с носом. Что говорила Эатре? «Преодолевай препятствия, не смиряйся с поражениями!» Никогда он не позволит принести себя в жертву чему бы то ни было! Даже со взрывчатым ярмом на шее он доберется до Гарвия и потребует от Человека Без Лица справедливости к себе и к матери, потребует ужасного наказания варвару, сломавшему хитан. Пусть он не догадался запомнить цветовой код погонщика — бледное чернобородое лицо никогда не забудется!
Приободренный ненавистью и решимостью, Этцвейн постепенно начал интересоваться гондолой и пейзажем — распаханными пологими холмами, подернутыми рябью ячменя, цилиндрическими каменными загонами для скота, башенными зерновыми бункерами, неизбежными пивоварнями с пузатыми стеклянными резервуарами.
После полудня подул юго-западный бриз. Ветровой повернул парус круче к ветру, подтягивая лебедкой передний трос. Гондола стала опускаться. Чтобы увеличить подъемную силу, ветровой отрегулировал уздечками наклон паруса. «Мизран» пушинкой взмыл в прозрачную высь.
Волнистые ячменные поля сменились крутыми каменистыми отрогами, испещренными густыми зарослями голубого и темно-оранжевого терзовника — из него ахульфы вырезали свое нехитрое оружие. На юге, увенчанный редкими облаками, все ближе громоздился Хван — великий центральный хребет и водораздел Шанта. Вдоль отрогов Хвана тянулась продольная континентальная воздушная магистраль. Ближе к вечеру «Мизран» стал подниматься в горы, затаскивая каретку по круто бегущему вверх пазовому рельсу, и через пятнадцать километров достиг северной станции Ангвинского узла. Бурлацкая бригада прицепила передние тяги к пристяжным серьгам полуторакилометрового бесконечного привода — натянутого деревянными шкивами каната, позволявшего одновременно буксировать гондолы в противоположных направлениях. Приводным шкивом служил ворот, вращаемый бурлаками. «Мизран» со степенной медлительностью приблизился к Ангвинской развязке, где северная ветка соединялась с продольной континентальной магистралью. Тяги гондолы подсоединили к еще одному бесконечному канату, подвешенному над головокружительной пропастью, и «Мизран», наконец, спустился на землю у центральной станции Ангвина.
Ветровой привел Этцвейна к суперинтенданту Ангвинского узла. Тот поначалу брюзжал: «Вечно присылают мне сосунков и недоразвитых ублюдков! Что я буду с ним делать? Ворот крутить ему слабо. Вдобавок у него дурной глаз».
Ветровой пожал плечами, снисходительно поглядывая на Этцвейна: «Подрасти бы ему не мешало, но это не мое дело. Не хочешь — верну его Пертцелю на обратном пути».
«Ммм. Подожди, не торопись. Сколько он заломил?»
«Пертцель требует двести».
«За что? За дохляка в грязном мешке? Полюбуйся: кожа да кости! Больше сотни не дам».
«Я получил другие инструкции».
«К дьяволу инструкции! Пертцель и меня, и тебя за нос водит. Оставь дохляка здесь. Если Пертцель не возьмет сотню, заберешь пацана через неделю. А я пока повременю с ошейником».
«Дешево живешь! Парень подрастет — он шустрый, канат пристегивать может не хуже меня».
«Понятное дело. Так я его и отправлю на развязку, а остановщика покрепче поставлю на ворот».
Ветровой расхохотался: «И за сто флоринов получишь здорового бурлака? Кто кого за нос водит?»
Суперинтендант ухмыльнулся: «Пертцелю не обязательно обо всем докладывать».
«Мне-то что? Мое дело сторона. Что скажешь, то и доложу».
«Ну и ладно. Отвези его назад на развязку. Я передам приказ мигалкой». Повернувшись к Этцвейну, суперинтендант нахмурился: «Не унывай. Все, что от тебя требуется — точная, быстрая работа. Главное, не отлынивай — увидишь, на воздушной дороге не все так плохо, как рассказывают. А станешь халтурить или больным прикидываться — выпорю ерепейником, у меня взятки гладки».
Этцвейна перевезли через ущелье обратно на Ангвинскую развязку. Гондолу подтягивал к платформе крутивший ручную лебедку белобрысый жилистый парень немногим старше Этцвейна.
Этцвейна вытолкнули на платформу. «Мизран» снова поднялся в сумеречное небо — гондолу отбуксировали через ущелье к станции, где начиналась северная ветка.
Белобрысый юноша провел Этцвейна в приземистое каменное строение. Там два других молодых человека поглощали ужин — вареные кормовые бобы с чаем. Белобрысый объявил: «Новый помощник, однако! Как тебя звать-то?»
«Гастель Этцвейн!»
«Гастель Этцвейн? Надо же! Милости просим. Я — Финнерак. Вот сидит Ишиэль, горец-стихотворец, а этот, с длинной рожей — Дикон. Есть хочешь? Стол у нас не роскошный — бобы да хлеб с чаем, но и то лучше, чем с голоду помирать».
Этцвейн взял миску с едва теплыми бобами. Финнерак ткнул большим пальцем в направлении центральной станции: «Старый хрыч Дагбольт нормирует дрова, не говоря уже о воде, провианте и всем остальном, на чем можно сэкономить, положив деньги себе в карман».
Дикон мрачно процедил, пережевывая бобы: «Теперь мне придется тянуть лямку под самым носом у Дагбольта — не смейся, не болтай, навались, не отставай! Чертов придурок! Здесь хотя бы сплюнуть можно, не получив взбучки».
«Все одно, все под ярмом ходим, — мечтательно откликнулся Ишиэль. — Через год или два и меня отвезут на ту сторону, потом наступит черед Финнерака. А через пять-шесть лет к нам присоединится его высочество Гастель Этцвейн, и мы снова будем вместе обливаться потом, счастливые толкатели прогресса!»
«Нет уж, только не я! — заявил Дикон. — Как только освободится место чистильщика путей, я подам заявку. Там, по крайней мере, не сидишь на привязи, как ахульф в сторожевой будке. А если Дагбольт откажет, можно тайком выиграть в кости. Мне везет в игре — помяните мое слово, десяти лет не пройдет, как я выплачу долг!»
«Желаю удачи, — буркнул Финнерак. — Ты уже обобрал меня до нитки. Надеюсь, выигрыш тебе пригодится».
С утра Финнерак разъяснил Этцвейну его обязанности. Работали в три смены — Этцвейн должен был сменять Ишиэля и дежурить, пока не проснется Финнерак. На развязке между двумя ущельями гондолы подтягивали канатами — пазовые рельсы здесь не использовались. Если гондола следовала прямо по континентальной магистрали, дежурный просто освобождал зажим тормозных колодок, удерживавших холостой шкив бесконечного каната. Если гондола сворачивала на северную ветку или возвращалась по ней, дежурный ловил тросы крюком-карабином, прикованным предохранительной цепью к платформе станции, и подсоединял их к канату другой линии. Как младшему члену бригады, Этцвейну поручили также смазывать шкивы, подметать в бараке и варить утреннюю кашу. Работа, не слишком утомительная, не отличалась сложностью, и у бригады оставалось много свободного времени. Ишиэль и Финнерак вязали крючками пестрые жилеты, пользовавшиеся спросом на ярмарке в Ангвине, и играли в кости на вырученные деньги, надеясь избавиться от крепостного долга. «На центральной станции, — объяснил Финнерак, — Дагбольт запрещает азартные игры. Говорит, чтобы не было драк и поножовщины. Врет, ахульфово отродье! Какой-нибудь счастливчик нет-нет да выиграет достаточно, чтобы выкупиться — этого-то Дагбольт и боится. Вольных работников сюда силком не заманишь — дураков мало».
Этцвейн посмотрел вокруг. Они стояли на голом выветренном уступе полсотни метров в ширину, между двумя ответвлениями глубокого ущелья, под необозримой массой горы Миш. Этцвейн спросил: «Сколько времени ты здесь провел?»
«Два года, — ответил Финнерак. — Дикон торчит здесь уже восемь лет».
Этцвейн подавленно разглядывал угловатую скалу, нависшую над станцией — взобраться по ней не было никакой возможности. Обрывы по сторонам уступа производили не менее устрашающее впечатление. Финнерак понимающе, мрачно усмехнулся: «Не прочь попытать счастья?»
«Почему нет?»
Финнерак не выразил ни удивления, ни осуждения: «Тогда торопись, пока не окольцевали. Я сюда угодил уже в ошейнике. Все равно обо всем успел подумать. Какая разница — потерять голову или сорваться в пропасть?»
Подойдя к краю утеса, они мерили глазами глубину и ширину ущелья, с завистью поглядывая на птиц, деловито порхавших в прозрачной воздушной пучине. «Я тут часами стоял, — тихо, с горечью говорил Финнерак. — Прослеживал, сравнивал маршруты. Спуститься в долину трудно. Отсюда до выступа красного гранита нужна веревка. Приводной канат туго натянут, разрежешь — с той стороны сразу заметят. Опытный скалолаз или отчаянный смельчак спустился бы по трещине — видишь, чуть левее? Потом пришлось бы пробираться поперек по козырьку — это возможно, он шире, чем кажется сверху. От козырька до начала осыпи местами уже не так круто. Если осыпь не начнет ползти, считай, ты уже в долине. Но дальше что? До ближайшего селения сто пятьдесят километров. Воду, положим, можно найти — морена где-нибудь кончится. Есть будет нечего. Кроме того, в горах небезопасно — у нас завелись соседи».
«Дикие ахульфы?»
«Об ахульфах я и позабыл, хотя они тут попадались — фэги, свирепая, подлая порода. Их что-то не заметно в последнее время. Зато появилась другая нечисть, — Финнерак пригляделся, чуть наклонившись над пропастью. — Только вчера видел...» Резко выпрямившись, он указал пальцем: «Смотри! За острой черной скалой — по-моему, пещера или навес. У них там стойбище».
Этцвейну показалось, что между скалой и таким же черным входом в пещеру мелькнула какая-то тень: «Кто это?»
«Рогушкои. Ты о них слышал?»
«Горные дикари? Говорят, их можно утихомирить, выставив бочку самогона».
«Где ты возьмешь самогон? До женщин они тоже большие охотники. Никогда не видел рогушкоя вблизи — надеюсь, и не придется. Что, если они вздумают сюда забраться? Бежать некуда — изрубят на куски!»
«Представляешь, как огорчится Дагбольт?» — заметил Этцвейн.
«Да его удар хватит! Беда, разорение — придется раскошелиться на трех новых должников! Будь его воля, мы все тут проторчим на бобах и хлебе до глубокой старости!»
Этцвейн с тоской смотрел на вьющееся в голубые дали ущелье: «Я хотел стать музыкантом... Кто-нибудь когда-нибудь отрабатывает крепостной долг?»
«Дагбольт делает все, чтобы это не случилось, — отвечал Финнерак. — Он заведует ларьком, где продают шемское пиво, фрукты, конфеты и прочее. В кости обычно выигрывают вольнонаемные, а чаще всего везет любимчикам суперинтенданта — как и почему, никто не знает. Так или иначе, не все так плохо. Может, и я сделаю карьеру на воздушной дороге, чем черт не шутит? Места часто освобождаются. Отработав свое на вороте, можно стать чистильщиком пазов или ремонтником. Те, у кого хорошо варит котелок, в свободное время учат электрику. Таких назначают операторами оптического телеграфа — чистая, легкая работа, и платят больше». Финнерак запрокинул голову, протянул руку, будто призывая облака: «А больше всего я хотел бы стать ветровым. Подумать только! Летишь в гондоле, подкручиваешь лебедки, внизу бежит с перестуком каретка. Что может быть лучше? Сегодня ты на берегу пролива Язычников или в Амазе, завтра в Гарвии, послезавтра уже мчишься по продольной магистрали к Пельмонту, к Верну — дальше, к Синему океану!»
«Неплохо в своем роде, — с сомнением сказал Этцвейн. — И все-таки...» Он не сумел закончить.
Финнерак пожал плечами: «Пока не окольцевали — беги, ты свободен! Не беспокойся, я тебя не остановлю, Ишиэль тоже. Если хочешь, поможем спуститься. Но кругом дикие места, тебя ждет верная смерть. Эх, все равно, не будь на мне ярма — сбежал бы, только меня и видели!»
С другой стороны ущелья протрубили в сигнальный рог. Финнерак насторожился: «Пойдем. Прибывает гондола из Ангвина».
Они вернулись на платформу. В принципе уже началась смена Этцвейна. Финнерак стоял рядом — ему поручили обучение новичка. Приближающаяся гондола наклонно висела в небе, подпрыгивая и покачиваясь — приводной канат тянул ее против ветра. Тягловые тросы, носовой и кормовой, пристегнули серьгами к большому железному кольцу. Кольцо, в свою очередь, соединялось короткой цепью с проушиной хомута на приводном канате. На кольце болталась черная бирка, означавшая, что гондолу следовало «перестегнуть» на северную ветку. Когда хомут оказался в верхней точке окружности натяжного шкива, Финнерак нажал кнопку электрического звонка, оповещавшего бригадира бурлаков, вращавших ворот, и одновременно навалился на рычаг тормоза, остановившего натяжной шкив. Зацепив кольцо крюком-карабином на цепи, он высвободил хомут. Этцвейн перенес хомут на канат северной ветки, застегнул его. Финнерак нажал кнопку, передававшую сигнал к вороту северной станции — приводной канат натянулся, и гондола поплыла над ущельем, понукаемая южным ветром.
Через полчаса с востока прибыла следующая гондола, нетерпеливо дергавшая тросы, туго натянутые свежим бризом, налетавшим с горы Миш. Хомут проехал над свободно вращающимся натяжным шкивом. Вмешательство Финнерака и Этцвейна не требовалось: гондола направлялась в Гарвий и проследовала над ущельем к центральной станции Ангвина.
Вскоре с запада появилась еще одна гондола, опять с черной биркой на кольце. Этцвейн сказал Финнераку: «С твоего разрешения я сам перестегну ее на северную ветку. А ты проследи, чтобы я все сделал правильно».
«Давай, попробуй, — согласился Финнерак. — Должен признаться, ты все схватываешь на лету».
«Так точно! — отозвался Этцвейн. — На лету. И собираюсь последовать твоему совету».
«Неужели? Решил делать карьеру на воздушной дороге?»
«Над этим стоит подумать, — кивнул Этцвейн. — Как ты справедливо заметил, я еще не окольцован. Следовательно, у меня есть выбор».
«Расскажи это Дагбольту, — посоветовал Финнерак. — Хомут подъезжает. Не прозевай звонок и тормоз».
Хомут приводного каната приближался в натяжному шкиву. Как только он коснулся шкива, Этцвейн нажал на кнопку звонка и на рычаг тормоза.
«Все правильно», — сказал Финнерак.
Этцвейн взял крюк-карабин, зацепил кольцо, подтянул его к себе и высвободил хомут.
«Молодец! — одобрил Финнерак. — И помогать тебе незачем, сам справишься».
Этцвейн закрепил канатный хомут на ободе шкива, расстегнул карабин, отцепил крюк от кольца и встал одной ногой на кольцо, а пинком другой ноги высвободил хомут. Финнерак ошеломленно провожал глазами возносящегося Этцвейна. «Что ты...? — выдохнул он. — Ты выпустил гондолу!»
«Так точно! — весело крикнул Этцвейн, уже издалека. — Передавай привет Дагбольту. Прощай, Финнерак!»
Порывистый ветер относил гондолу все выше и дальше от горы Миш. Финнерак стоял на платформе, задрав голову и разинув рот. Этцвейн присел, упираясь ногой в кольцо, одной рукой схватился за тросы над головой, помахал другой рукой. Финнерак, сверху казавшийся маленьким и коротеньким, неуверенно поднял руку в ответ. Этцвейн почувствовал укол сожаления — Финнерак понравился ему больше всех, кого он встречал. «Когда-нибудь мы еще увидимся», — сказал он себе.
Ветровой в гондоле спохватился и выглянул за борт, но сделать ничего не мог — ситуация была непоправима. «Внимание! — громко обратился он к пассажирам. — Тросы отцепились. Нас несет ветром в северо-западном направлении, то есть мы не рискуем налететь на скалу или приземлиться в Дебрях. Повторяю, нет никакой опасности! Просьба сохранять спокойствие! Как только мы окажемся поблизости от населенного пункта, я начну травить газ и постепенно опущу гондолу на землю. От имени владельцев и руководства воздушной дороги приношу извинения за непредвиденное изменение расписания».