Больные ублюдки (ЛП) - Коул Тилли 3 стр.


С тех пор, как я сюда приехал, я обучался на дому. Но, на самом деле, со мною, как и с Куколкой, никто не занимался. Поэтому всё своё время я проводил вместе с ней, пил с ней чай на ее чаепитиях и пытался научить ее читать и писать. Она старалась, но у нее не слишком получалось. Она знала основы, но почти всё ей давалось с огромным трудом.

Это выводило меня из себя.

— Кролик, хочешь зайти ко мне в спальню? — Куколка ещё крепче ухватилась за мою руку и прижалась щекой к моей куртке. Не сказав ни слова, я кивнул, и она повела меня в дом и в свою тихую комнату. Из главного зала этажом ниже доносились голоса взрослых. Но мне совсем не хотелось находиться рядом с ними. Они мне не нравились. Их присутствие будило во мне желание причинить им боль. Присутствие кого бы то ни было, кроме Куколки, будило во мне желание взять пистолет и пустить пулю в его тупую башку. Не знаю, почему. Я всегда так думал о людях, с тех пор, как себя помню. Большинство ночей я засыпал, представляя себе, как все они будут выглядеть мертвыми.

Куколка сидела на кровати, как всегда прижимая к груди свою куклу с фарфоровым лицом. Сегодня она оделась во всё черное. Было непривычно видеть ее в чем-то другом, без синего платья, белых гольфов и белого передника.

Мне это совсем не нравилось.

Я пошел к шкафу и вытащил оттуда одно из ее одинаковых синих платьев. Протянув его ей, я поймал на себе пронзительный взгляд ее больших, мерцающих голубых глаз.

— Переоденься в это.

Куколка посмотрела на свое черное платье и пальто.

— Папа сказал, что сегодня мне следует быть в черном. Чтобы почтить память твоего отца. Также как и на похоронах моей мамы.

— В черном ты меня бесишь. Ты должна носить цветное, — я снова пихнул ей платье.

Куколка нахмурилась.

Ты всегда ходишь в черном, — сказала она и надула пухлые губки. — Почему же мне нельзя носить черное?

Меня начинало это раздражать.

— Я живу в тени. А ты нет. Ты живешь в лучах солнца… А теперь переодевайся.

Я уставился на нее и не сводил с нее глаз до тех пор, пока она не вздохнула и не взяла у меня из рук платье. Когда она, многозначительно топая ногами, прошла мимо меня в ванную, мою грудь наполнила единственная возникшая за весь день эмоция. Я почувствовал, как уголок моего рта слегка дёрнулся вверх. За всю свою жизнь я не был так близок к улыбке, как сейчас.

И только из-за нее.

Она всегда была яркой. Полной жизни. Задевала меня за живое.

Бросив на стул длинную черную куртку, которую специально для сегодняшнего дня купил мне мистер Эрншоу, я сел на кровать, опустил руку в карман жилета и вытащил часы. Я пробежал пальцами по циферблату и посмотрел, как подрагивают стрелки. Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так...

Дверь ванной открылась, и оттуда вышла Куколка, снова одетая в синее платье. Сбоку висела ее кукла Алиса. Куколка улыбнулась и развела руки в стороны, ожидая одобрения. Она знала, что очень нравится мне в этой одежде.

Только в этой одежде.

Моя ожившая, дышащая кукла.

Она подошла к своему туалетному столику, присела на стул и, взглянув на меня в зеркало, застенчиво улыбнулась. Она напевала про себя одну из песен с кассеты своей мамы. Я узнал эту песню. Она всегда пела и танцевала под эту песню. Снова и снова, каждый день. Мне было все равно. Мне нравилось смотреть, как она танцует.

Я поудобнее уселся на кровати, прислонившись головой к стене, выкрашенной в ярко-желтый цвет. Куколка потянулась к стоящему у нее на туалетном столике тюбику помады — к помаде ее мамы.

Розовая.

Она была ярко-розовая.

Она накрасила губы помадой, побрызгала духами себе на шею, а потом села рядом со мной. Когда мы с ней играли, она всегда наряжалась. Наряжалась и устраивала послеобеденные чаепития. Английский акцент и ярко-розовая помада. Сбоку возле кровати стояла фотография ее мамы. Было очевидно, что ей хочется выглядеть так же как она. С ее розовой помадой и длинными белокурыми волосами, ей это удавалось.

— Кролик? — Куколка легла рядом со мной.

— Да?

— Тебе грустно? — ее глаза были такими большими. Я увидел в них слезы.

— Мне не грустно, — твёрдо ответил я и, скользнув вниз, посмотрел ей в лицо. Куколка снова пахла розами — мой любимый аромат. Эти духи… её…

Куколка положила мне на руку свою ладонь.

— Умер твой папа. Это печальный день. Ты…, — она казалась взволнованной. — Если хочешь, то можешь поплакать. Все в порядке. Я никому не скажу.

Я нахмурился.

— Я не плачу.

— Никогда?

— Никогда, — я попытался вспомнить хоть раз, когда я плакал. Такого никогда не было.

— Ты не будешь скучать по папе?

Я задумался над ее вопросом. И честно ей ответил.

— Нет.

Куколка ахнула.

— Но ты ведь скучаешь по своей маме, да?

Я покачал головой.

— Нет.

Прищурив глаза, я пристально разглядывал потрясенное лицо Куколки. Я подумал о своей маме. Вспомнил, как она высадила меня у ворот поместья Эрншоу. Представил, как она наблюдает за мной на кухне, прежде чем меня бросить. Подумал о том, как она плачет по ночам, шепча мое имя.

И совсем ничего не почувствовал.

— Она ничего для меня не значит. Никто ничего для меня не значит.

Куколка порывисто втянула в себя воздух, я почувствовал, как что-то обожгло мне грудь.

— Я… я тоже для тебя ничего значу, Кролик? Даже я? Твоя Куколка? — из уголка глаза выскользнула слезинка и скатилась вниз по ее щеке. Я увидел, как упала капля, и что-то у меня в животе оборвалось. У нее задрожала нижняя губа.

Я выдернул руку из ее ладони и вытер слезу большим пальцем.

— Только ты.

Куколка затаила дыхание, всматриваясь мне в лицо. Я взглянул вниз, не понимая, что это за чувство у меня в груди, а теперь и в животе.

— Что? — шмыгнув носом, спросила Куколка. Она взяла мою ладонь и крепко сжала.

Я посмотрел на наши руки, лежащие между нами на матрасе, и попытался представить, какой будет моя жизнь, если Куколка меня бросит. Если я ее никогда больше не увижу, также как маму и папу. В этот раз я уже не почувствовал пустоты…Я почувствовал всё. Я ощутил у себя в крови такой неистовый огонь и гнев, что у меня защипало в глазах.

— Ты что-то значишь, — стиснув зубы, сказал я. — Ты не такая как все. Мне на всех насрать. На всех до единого…кроме тебя.

Дрожащие губы Куколки медленно расплылись в улыбке. Она обхватила меня руками и обняла. Я никому не позволял к себе прикасаться, никому кроме нее. А она только и делала, что ко мне прикасалась — держала меня за руку, обнимала. Она не отрывала от меня рук.

Никто и никогда ко мне так не приблизится.

— Хорошо, — вздохнула она. — Потому что ты мой самый любимый человек. Самый-пресамый, какой только существовал на всём белом свете.

Ноющая рана в животе исчезла.

Куколка легла на спину, положив руку под голову.

— Теперь ты будешь жить с нами, Кролик.

Я кивнул. Мистер Эрншоу сообщил мне об этом после смерти моего отца. Сказал мне, что теперь он мой законный опекун, и что это было согласовано с моим папой, как только я приехал сюда жить. Если с отцом что-нибудь случится, я буду принадлежать мистеру Эрншоу. Теперь я принадлежал ему. Он сказал, что подготовит для меня комнату.

Мне хотелось, чтобы моя комната была рядом с Куколкиной.

А еще больше мне бы хотелось просто жить с Куколкой в одной комнате. Я все равно почти не спал.

В дверь постучали. Мы сели только тогда, когда вошла Куколкина няня, миссис Дженкинс. Увидев нас, лежащих на кровати так близко, она прищурила глаза.

— Хитэн, — произнесла она. — Мистер Эрншоу хотел бы видеть Вас в своем кабинете.

Она посмотрела на Куколку и сложила руки на груди.

— Где Ваша траурная одежда, Эллис? В такой скорбный день неуважительно носить цветную одежду.

— Я велел ей переодеться, — сев прямо, сказал я. Мне не нравилась миссис Дженкинс. Не нравилось, как она разговаривала с Куколкой, как вертелась вокруг нее.

— Я хочу, чтобы она всегда ходила в цветном, — Миссис Дженкинс посмотрела на меня. Я взглянул на нее, и мои губы изогнулись в презрительной ухмылке. — И никогда не надевала черное.

Кровь отлила у нее от лица.

— Пойдёмте, мистер Джеймс, — нервно проговорила она и повернулась к двери. Я посмотрел на Куколку. Она сидела, опустив голову и ссутулив плечи. Я встал с кровати и приподнял пальцем Куколкин подбородок. Она медленно подняла голову, а затем, в конце концов, и глаза.

— Я скоро вернусь, — пообещал я и кивнул головой в сторону ее любимой книги, лежащей на тумбочке. — Как приду, почитаю тебе.

Она улыбнулась, и все снова стало хорошо.

— Мистер Джеймс!

Я резко повернулся к миссис Дженкинс, которая, постукивая от нетерпения ногой, ожидала меня у двери.

Сунув руку в карман, я провел пальцами по циферблату часов и последовал по коридору за миссис Дженкинс. Мы шли по служебному ходу в кабинет мистера Эрншоу.

Миссис Дженкинс оглянулась на меня. Встретившись со мной глазами, она быстро отвела взгляд.

— Сегодня здесь нет детей, — заметил я, когда мы остановились у частного лифта, который должен был отвезти нас в коридор, где располагался кабинет мистера Эрншоу.

Миссис Дженкинс застыла. Она медленно повернулась ко мне лицом.

— Ч-что Вы имеете в виду?

Я внимательно ее рассматривал. Кровь у нее под кожей прилила к ее обрюзгшему лицу, и от этого у нее раскраснелись щёки. Мне стало интересно, как эта кровь пахнет. Я задумался, как быстро она хлынет у нее из вены, если я перережу ей горло ножом.

— Этот коридор, — я замолчал, сфокусировав всё свое внимание на лихорадочно колотящемся пульсе у нее на шее… «Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так», — отстукивал он, заманивая меня. Он бился все быстрее и быстрее, словно в любой момент может взорваться у нее на шее. — Я видел, как по ночам по этим коридорам ходили дети, которых привозили к парадной двери под покровом ночи в фургоне с тонированными стёклами.

Она нервно сглотнула.

— Я видел, как Вы и Куколкины дяди забирали их в этот дом, а затем отводили на этот этаж. К служебному входу в кабинет мистера Эрншоу.

У миссис Дженкинс отпала челюсть, она попыталась было что-то сказать, но в этот момент раздался сигнал прибытия лифта, и двери открылись. Мы вошли внутрь, и когда двери закрылись, я добавил:

— И мальчики, и девочки. Я бы сказал, примерно моего возраста.

Миссис Дженкинс чуть сгорбилась и покачала головой.

— Ей Богу, Хитэн, у Вас такие странные галлюцинации. Вы не видели здесь ничего подобного, — она нервно рассмеялась до боли раздражающим смехом. — В этот дом посреди ночи приходят дети? Интересно, зачем это?

Она лгала.

Я не знал, почему.

Я их видел.

Я это знал.

И она тоже.

Дверь открылась, и я проследовал за ней в кабинет. Миссис Дженкинс постучала и, придержав для меня дверь, пропустила меня вперед. Затем она ушла и оставила меня там одного.

Я оглядел комнату. Мистер Эрншоу сидел за столом, а Куколкины дяди расположились у камина. Они всегда были здесь. Я так понял, что некоторые из них жили в этом доме — он был достаточно большим, и я редко видел, чтобы они когда-нибудь покидали поместье.

Всего было шесть дядь, и пока я там стоял, все они глазели на меня.

— Хитэн! — Мистер Эрншоу встал из-за стола. На нём как всегда был черный костюм в тонкую полоску. Его темные волосы были гладко зачесаны назад, и он держал в руке сигару.

Он остановился передо мной и положил руку мне на плечо. Я замер. Он не был Куколкой. Никто, кроме нее, не смел ко мне прикасаться. Я уже было собрался отбросить его руку, как он вдруг ее убрал и присел на край стола.

— Ну, как ты, сынок? — он покачал головой. — То, что случилось с твоим отцом, это такая трагедия. Несчастный случай. Мне очень жаль. Жизнь порой так несправедлива.

Я не ответил. Вместо этого я взглянул на Куколкиных «дядь» — я знал, что на самом деле они ей никакие не дяди, а только деловые партнеры ее отца, которых она знала всю свою жизнь.

— Как ты относишься к тому, чтобы теперь пожить здесь? В этом доме, вместе с нами? — я снова сосредоточил свое внимание на мистере Эрншоу.

— Хорошо.

Мистер Эрншоу улыбнулся, протянул руку и провел пальцем по моей щеке. От его прикосновения у меня по спине пробежали мурашки. Мне не хотелось, чтобы он меня трогал. Мистер Эрншоу опустил руку и подошел к небольшому бару в дальней стороне комнаты.

— Мы приготовили для тебя комнату. Она будет на этом этаже, недалеко от моего кабинета…

— Я хочу жить рядом с Куколкой.

Мистер Эрншоу повернулся и подошел ко мне с бокалом спиртного в руке. Я нахмурился.

— У тебя был трудный день. Ты это заслужил, сынок. Виски всегда улучшает настроение, — он сунул напиток мне в руку.

— Я хочу быть рядом с Куколкой. Я хочу жить с ней в соседних комнатах.

— Значит так, сынок, — он помолчал. — Я вижу всё, что между вами происходит. Поэтому поселить вас рядом было бы… не совсем уместно.

Он улыбнулся, и мне захотелось выдрать ему все его белоснежные зубы.

— Эллис всего девять лет. Совсем скоро ей исполнится десять, — он мне улыбнулся, и от этой улыбки у меня зашевелились волосы на затылке. — Не успеешь и глазом моргнуть, как она станет старше, уже не ребенком, а скорее юной женщиной, и будет проводить больше времени наедине с собой и с кем-то другим. Ты ведь понимаешь, что я имею в виду, да? Тебе уже одиннадцать, почти двенадцать. Ты уже юноша, и поэтому я хочу, чтобы ты был ближе ко мне. Чтобы защитить тебя.

Я почувствовал, как мои брови поползли к переносице, но не успел я открыть рот, чтобы с ним поспорить, как мистер Эрншоу меня обнял.

— Давай, выпей с нами, — он подвел меня к расставленным в круг креслам, и я сел на свободное место рядом с ним. Я встретился глазами с каждым из мужчин. Они все смотрели на меня.

Меня раздражало то, как они на меня смотрели. От этого у меня в жилах застыла кровь… став ещё холоднее, чем была.

— За Дерека Джеймса, — мистер Эрншоу поднял бокал в честь моего мертвого отца. Дяди повторили его слова и выпили виски. Мистер Эрншоу приподнял мой бокал и подтолкнул его к моему рту. Я помотал головой, не желая пить — мне никогда раньше не приходилось пробовать алкоголь — но он не отставал до тех пор, пока край бокала не уперся мне в губы. Он его наклонил, и виски полилось мне в горло. Он не опускал бокал, пока я не почувствовал жуткое жжение и не закашлялся. Бокал упал на пол, не разбившись. Я вытер рот и потрясённо уставился на мистера Эрншоу. Он обхватил ладонью моё лицо.

— От этого ты сразу почувствуешь себя лучше, сынок. Поверь мне. Это поможет тебе… расслабиться. Тебе очень быстро начнёт нравиться и его вкус, и производимый им эффект, — пауза. — Мы хотим, чтобы ты стал с нами менее напряженным. Мы теперь твоя семья.

Вдруг у меня закружилась голова и комната начала вращаться. Меня это бесило. Мне не понравилось то, как действовал на меня алкоголь. Мне не нравилось терять контроль над ситуацией.

После этого я, видимо, отключился. Когда я открыл глаза, то обнаружил, что миссис Дженнингс грубо тащит меня в мою новую спальню. Она располагалась всего через две комнаты от кабинета мистера Эрншоу. Миссис Дженнингс открыла дверь, и я вошел внутрь.

Комната закружилась, я упал на кровать и заснул.

Я так и не вернулся к Куколке и не почитал ей.

***

Услышав стук в дверь, я поморгал и открыл глаза. Потом поднял голову и потер лицо рукой. Снова раздался стук в дверь, затем ручка повернулась, и в комнату вошла миссис Дженкинс.

— Я хочу увидеть Куколку, — прорычал я, как только она встретилась со мной взглядом.

— Мистер Эрншоу ждет Вас в своем кабинете. Эллис занята.

Я стиснул зубы, и провёл рукой по прикроватной тумбочке. Стоявший рядом стакан воды упал на пол и разбился, ударившись о тонкий ковёр. При движении руку пронзила боль. Всю эту неделю мистер Эрншоу каждый вечер приглашал меня к себе в кабинет провести время вместе с ним и «дядями». И каждый вечер он заставлял меня пить его виски, пока у меня не начинало всё плыть перед глазами, всё время повторяя, что мне нужно расслабиться. С тех пор я днями напролёт не мог толком разлепить глаза. Я чувствовал слабость. Я плохо помнил, что происходило в кабинете после того, как я пил, но на следующий день у меня всегда болели некоторые части тела. Части, которые, как я знал, болеть не должны…У меня в голове постоянно всё путалось, и мне было трудно сосредоточиться.

Назад Дальше