В связи со сложившейся ситуацией восстановление казачьей власти, формирование новой Донской армии и бои за освобождение области от большевиков — все это шло параллельно и оказывало друг на друга взаимное влияние.
На Дону вспышка классовой борьбы привела к переходу казачества (в том числе и бедноты) в южных округах на сторону белых. В северных, более однородных в классовом и сословном отношении округах казаки были склонны к нейтралитету, но подчинялись в массе мобилизации против большевиков.
Подобный поворот событий замедлил политическое размежевание внутри сословий: «...Крестьянство на Дону единодушнее, чем где бы то ни было в России, было всецело на стороне Советов»378 .
Со своей стороны низовые казачьи станицы (Бессергеневс-кая, Мелеховская, Семикаракорская, Есауловская, Катальниц-кая и другие) выносили приговоры о выселении иногородних379. Так, казаки Кагальницкой станицы были озлоблены против крестьян соседних сел. «...Сожжение и разграбление станицы казаки приписывают только этим селам, считают их вредными соседями, которые смирились только благодаря тому, что побеждены». Они просили Войсковое правительство выселить крестьян или хотя бы наложить на них контрибуцию380. Беженцы с Дона сообщали советским властям, что «кадеты вырезают крестьянское население»381.
Были и исключения: некоторые крестьяне Мелеховской станицы (как сами они писали) «вышли на защиту так называемого родного края, потому [что] иного края мы не знаем»382 .
В мае — августе 1918 года 417 иногородних, участвовавших в борьбе против большевиков, были приняты в казаки, 1400 приговоров исключали казаков из сословия за деяния прямо противоположные и 300 приговоров было вынесено о выселении из пределов области383 . И все же война приобрела сословную окраску.
При всех боевых качествах казаки-повстанцы, как и во времена крестьянских войн, освободив свою станицу, не хотели идти дальше, и «поднять их на энергичное преследование противника не представлялось возможным. Все пока держалось на исключительной доблести и самопожертвовании офицеров, учащейся молодежи и особенно стариков, своим авторитетом влиявших на фронтовиков»384. Восставшие хотели бороться с большевиками, но ничего не имели против Советов385 . Как считали современники, «восставая, казаки меньше всего думали об устройстве своего государства. Восставая, ни на минуту не забывали того, что можно помириться, коль скоро советская власть согласится не нарушать их станичного быта»386 . Однако разрастание борьбы с донским крестьянством подтолкнуло колеблющихся. Восстание распространилось по всей области, и к концу мая 1918 года антибольшевистские силы заняли большую часть территории Дона.
Краснов строжайше наказал всех должностных лиц (капитан парохода и пр.), которые способствовали этому увеселению. Гущина арестовал на 30 суток, а о поведении Сидорина и Семилетова, почетных членов Круга 1-го Донского округа, было сообщено названному Кругу417.
«Степняки» апеллировали к общественности посредством прессы, указывая на свои старые раны. Краснов опубликовал их письмо в донском официозе со своими комментариями, озаглавив всю публикацию — «Блудный плач», а «злого и смелого» Тацына, участника «прогулки», вообще вышиб из Войска в 24 часа, отдав приказ № 709, что есаул Тацын 15 июня подал рапорт об исключении из казачьего сословия, так как не может служить с «такими» казаками, и был исключен, а затем «позволил себе совместно с генералами Сидориным и Семилетовым и полковником Гущиным ездить по станицам, вновь заинтересовавшись казачьими настроениями»418.
«Степняки» огрызались как могли. Вот образец их переписки с войсковыми структурами: «Начальник партизанских отрядов дежурному генералу
генерал-майор Семилетов штаба Всевеликого
1 июля 1918 г. Войска Донского.
На запрос Ваш, к кому перешли дела бывшего моего отряда, доношу, что они в настоящее время ни к кому не переходили, в будущем, надеюсь, перейдут в историю...
Генерал-майор Семилетов»419.
Однако, будучи ставленником зажиточных низовцев, Краснов не во всем выражал интересы выдвинувших его казаков. С самого начала, подыгрывая настроению Круга, атаман заявил, что «путь спасения Дона лежит в окончательном его отделении от матушки-России»420 , но «с первых шагов деятельности генерала Краснова намечается расхождение его с Войсковым Кругом по основным политическим вопросам»421.
Целью Краснова было втянуть казачество в затяжную войну с Советской Россией и в конечном итоге повести его на Москву. «Атаман чувствовал; что у него нет силы заставить пойти, и потому делал все возможное, чтобы пошли сами»422 .
Полного доверия со стороны Круга к Краснову не было. «Умник — это верно, но... дюже доверять ему опасно. Но мы по банку вдарили, пошли на пан или пропал — дали всю власть.
Что выйдет — не знаем», — говорили сторонники атамана423. И тем не менее Краснов — сторонник сильной единоличной власти — «ухитрился превратиться в самодержца “демократического” казачества»424 . Пытаясь установить авторитарный режим, Краснов писал, что у него было четыре врага: «...наша донская и русская интеллигенция, ставящая интересы партии выше интересов России, мой самый страшный враг». Затем шли: генерал Деникин, иностранцы — немцы или союзники — и большевики, которых атаман якобы боялся меньше всего425.