Тайная история лорда Байрона, вампира. Раб своей жажды - Том Холланд 11 стр.

Ну нет, думал я, никакие ужасы этих замков не сломят меня. Тогда, во сне, я потерялся в лабиринте лестниц, но паша каждый раз находил все новые ступени, по которым он мог взбираться. Поэтому я вновь взглянул вверх на заканчивающиеся в пустоте ступени, и тогда я увидел, что одна из лестниц не оканчивается в воздухе, как другие. Я поспешил к ней и стал подниматься. Вверх по спирали я ступал по узким ступеням, выбитым в колонне, и достиг края купола. На этот раз мне не встретился никто, никакие твари в черных одеждах, и ничто не могло преградить мне дорогу — я был один. Прямо передо мной ступени уходили в стену. Я опять посмотрел вниз, на огромный зал, простершийся подо мной, на эту головокружительную пустоту гигантского каменного мешка, и ощутил внезапное отвращение при мысли, что мне предстоит протиснуться в узенький проход, открывшийся передо мной. Тем не менее я склонил голову, вошел в него и начал взбираться все выше и выше в кромешной тьме.

Необычайное возбуждение, вызванное злостью и недоверием, овладело мною. Ступеням, казалось, не будет конца, я понял, что я — в башне, в той самой, красный огонь которой я видел прошлой ночью. Наконец я остановился перед дверью.

— Вахель-паша! — прокричал я, стучась в дверь своей тростью.— Вахель-паша, впустите меня!

Ответа не было. Я толкнул дверь, сердце стучало так, что готово было выпрыгнуть из груди от страха перед тем, что могло открыться моему взору. Дверь отворилась без труда. Я шагнул в комнату.

Никаких ужасов там не было. Я огляделся. Ничего, кроме книг на полках, на столах, стопки книг на полу. Я поднял одну из них и прочитал название. Книга оказалась французской: «Основы геологии». Я поднял брови в удивлении: совсем не этого я ожидал. Я приблизился к окну, там стоял прекрасный телескоп неизвестной мне доселе работы, нацеленный в небо; я открыл вторую дверь, за которой находилась другая комната, полная склянок и пробирок. Яркие разноцветные жидкости булькали в сосудах и текли по стеклянным трубкам, словно кровь по прозрачным венам. Баночки, наполненные порошками, выстроились на полках. Повсюду была разбросана бумага. Я взял один лист и взглянул на него. Он был покрыт непонятными мне письменами: впрочем, одну фразу на французском мне все же удалось разобрать: «Гальванизм и принципы человеческого бытия». Я улыбнулся. Выходит, паша у нас натурфилософ — последователь Просвещения, в то время как я погряз в глупых суевериях. Вурдалаки, вампиры! И как только я мог поверить в такую чепуху, хотя бы на мгновение? Я подошел к окну, качая головой. Надо было взять себя в руки. Я смотрел на чистое синее небо. Уезжаю отсюда, решил я, прочь из замка, и постараюсь как-нибудь изгнать фантомов из головы.

Не то чтобы я вдруг почувствовал себя вне опасности, далеко нет. Обычный он человек или нет, это еще не мешает ему оставаться чудовищем — мысль, что я узник паши, по-прежнему наполняла меня сомнениями и гневом. Как бы то ни было, внизу, в конюшнях, никто не помешал мне оседлать коня; ворота в стене замка были открыты, когда я миновал татарских стражников, чьи факелы я, очевидно, видел накануне ночью,— они наблюдали за мной, но преследовать не стали. Я скакал быстрым галопом по горной дороге — ощущение свежего ветра в волосах и солнца, слепящего глаза, было приятным. Я проехал под аркой с посвящением князю Тьмы, и в этот миг груз, тяготивший мои душевные силы, казалось, исчез куда-то, и я почувствовал всю полноту жизни, ее красоту и радость. Я уже было поддался искушению умчаться прочь по горным тропам и никогда не возвращаться сюда, но тут подумал о своем долге перед Висцилием и Флетчером и, самое главное, вспомнил клятву, которую я дал Гайдэ. Одной секунды раздумий хватило мне, чтобы понять, насколько невыносимо будет бросить девушку,— моя честь была поставлена на карту, да, еще бы! Но не только в этом было дело, честь — это всего лишь слово. Нет, я не мог признать то, в чем мне было трудно сознаться перед собой: я был банально, безумно и бесповоротно влюблен. Раб рабыни — но все же как нечестно было думать так о Гайдэ, ведь рабыня, которая отказалась признать себя таковою, ею не является. Я потянул поводья и залюбовался дикой красотой гор, подумав, что Гайдэ — истинная дочь этой страны. Ля, она должна быть свободной! В конце концов, разве не удалось мне бежать сейчас из замка без малейшей помехи, и к тому же было ясно, что паша — это всего лишь человек! Страх он внушал, но не потому, что был вампиром, не по этой причине. Ужас крестьян перед демонами не может меня удержать. Успокоив себя подобными размышлениями, я счел свой боевой дух достаточно крепким, чтобы противостоять паше до конца. И по мере того как солнце опускалось, я лишь укреплялся в своем решении.

Я полшил, что обещал Гайдэ повидать ее отца. Для побега нам были необходимы еда, оружие, лошадь для самой Гайдэ. Кто, как не ее семья, может снабдить нас всем этим? Я направился назад в деревню. Я не торопился — чем темнее небо, тем труднее будет меня заметить. Уже почти смеркалось, когда я достиг деревни и поехал по тропинке, безлюдной, как и раньше. На развалинах большой базилики сидел человек, который приветствовал меня вставанием; это был священник — тот самый, что убил тогда вампира у гостиницы; я подъехал к нему и спросил, как добраться до дома Горгиу. Священник выпучил на меня глаза и показал рукой. Я поблагодарил его, но он не проронил ни слова и тут же скрылся в тени. Я поехал дальше по тропе, деревня вокруг казалась абсолютно вымершей.

У дома Горгиу я увидел мужчину на скамейке. Это был Петро. Я с трудом узнал его, настолько озабоченным и измученным был его вид. Тем не менее, увидев меня, он поздоровался и поднял руку в знак приветствия.

— Мне надо увидеться с вашим отцом,— объяснил я,— он дома?

Петро прищурился и покачал головой.

— У меня для него новости,— сказал я,— послание,— я нагнулся в седле,— от его дочери,— прошептал я.

— Вам лучше зайти,— кивнул он наконец.

Он стоял, держа поводья моего коня, пока я спешивался, а потом проводил меня в дом. Он усадил меня возле двери, а старуха, по-видимому его мать, принесла нам вина. Тогда Петро попросил, чтобы я рассказал ему все, что мог.

Так я и сделал. Узнав, что Гайдэ до сих пор жива, Петро выпрямился и вздохнул с облегчением. Но когда я попросил его о помощи, цвет вновь исчез с его щек, мать же его, услышав мои слова, стала убеждать сына выполнить мою просьбу. Он на это лишь качал головой и жестами показывал свое отчаянное положение.

— Вам ли не знать, мой господин,— поведал он,— что дом наш теперь совершенно пуст.

Я поискал в своем плаще и извлек кошель с деньгами.

— Вот,— сказал я, кладя его Петро на колени.— Ступай куда угодно, будь нем как могила, но раздобудь нам снаряжение для побега. Иначе, боюсь, твоей сестре уже никто не поможет.

— Нам всем здесь никто уже не поможет,— сказал Петро простодушно.

— Что это значит?

Петро уставился себе в ноги.

— У меня был брат,— ответил он не сразу.— Мы с ним были клефти. Такого смельчака, каким он был, на земле не сыскать. Но люди паши и на него управу нашли, они казнили его.

— Да,— медленно кивнул я,— мне это рассказывали.

Петро не отрывал взгляда от земли.

— Мы не хотели смиряться, наш гнев лишь усилился. Наши нападения стали все более дерзкими. Отец объявил войну всем туркам. И я был с ним.— Петро бросил на меня взгляд и горько усмехнулся.— Вы и сами имели случай наблюдать наш промысел.— Улыбка сошла с его лица.— Но теперь всему конец, и все мы прокляты.

— Да, ты все твердишь мне об этом, но что ты имеешь в виду под проклятьем?

— Это дело рук паши.

— Это всего лишь слухи,— вмешалась мать.

— Но откуда же идут эти слухи,— спросил Петро,— как не от самого паши?

— Если бы он так хотел, ему было бы довольно всадников, чтобы уничтожить нас,— сказала мать.— Ему это так же легко, как мальчишке муху прихлопнуть. Но где же эти всадники? Я что-то их не вижу.— Она крепко прижала к себе сына.— Не хнычь, Петро, будь мужчиной.

— Мужчиной? Конечно! Но не против мужчин мы сражаемся!

Наступила тишина.

— А что твой отец об этом думает? — спросил я.

— Он ушел в горы,— покачал головой Петро.

Он поднял глаза, созерцая пики гор, закрывающие садящееся солнце.

— Он не успокоится. Ненависть к туркам гонит его вперед. Уже десятый день, как его нет.— Петро запнулся.— Не знаю, увидим ли мы его еще.

В этот момент солнце наконец скрылось, и зрачки Петро расширились. Он медленно встал и подошел к двери. Он указал куда-то, и мать его приблизилась.

— Горгиу,— прошептала она,— Горгиу! Он вернулся!

Я выглянул из дверного проема. Это, несомненно, был Горгиу, и он шел по дороге.

— Да пребудет с нами милость Господня,— шептал Петро, следя за стариком полным ужаса взглядом.

Лицо Горгиу было таким же бледным, каким оно запомнилось мне в прошлую ночь: глаза его — такие же неподвижные, его шаг — столь же неумолимый. Он оттолкнул нас в сторону, проходя в дом, затем сел в самом темном углу и вперил взгляд в одну точку; волчий оскал начал появляться на его лице, кривя линию губ.

— Так, так,— сказал он хриплым глухим голосом,— хорошо же вы меня встречаете.

Никто поначалу ему не ответил. Затем Петро шагнул вперед.

— Отец,— окликнул он,— почему ты прячешь от нас свою шею?

Горгиу медленно посмотрел на сына.

— Я ничего не прячу,— сказал он таким же мертвым, как и его глаза, голосом.

— Тогда покажи ее нам,— попросил Петро, протянув руку к шее отца, чтобы сорвать ветошь.

Горгиу неожиданно оскалил зубы и зашипел на сына, вонзив свои ногти ему в горло и крепко сжав его так, что Петро закашлялся.

— Горгиу! — закричала его жена, кидаясь между ними.

Остальные члены семьи — женщины, дети — прибежали в комнату и помогли освободить Петро от отцовских объятий.

Сам Петро, глубоко дыша, смотрел на своего отца, взяв мать за руку.

— Нам надо сделать это.

— Нет,— закричала женщина.

— Ты знаешь, у нас нет другого выхода.

— Пожалуйста, Петро, нет!

Мать бросилась к его ногам, рыдая, а Горгиу начал хихикать. Петро обернулся ко мне.

— Мой господин, ради всего святого, уйдите!

Я склонил голову.

— Если я хоть чем-то могу быть вам полезен...

— Нет, нет, ничем. Я все для вас достану. Но прошу вас, мой господин, пожалуйста, вы же видите, уходите.

Я кивнул и протиснулся к двери. Сев на лошадь, я помедлил. Теперь из дома доносились лишь тихие рыдания. Я попытался разглядеть, что происходит внутри. Мать Петро плакала в объятиях сына, Горгиу сидел все так же неподвижно, уставясь в пустоту. И вдруг он поднялся на ноги. Он прошел к двери, и мой конь отпрянул назад и поскакал было по дороге в сторону замка. Я сдержал его и не без усилия развернул обратно. Горгиу уже шагал по тропинке по направлению к деревне; в сгустившихся сумерках был виден только его силуэт. Петро тоже вышел и стоял, провожая взглядом отца. Он хотел догнать его, но остановился, все его тело как будто опало. Он медленно двинулся обратно в дом.

Я содрогнулся от холода. Уже становилось совсем поздно, не следовало мне отлучаться на столько. Я пришпорил коня и поскакал к воротам. Медленно захлопнулись они за мной. Лязгнул замок. Я был заперт в стенах замка.

Глава 5 

— Мне очень трудно, ваше превосходительство,— обратился я к паше тем же вечером,— стараться не чувствовать себя здесь узником.

Паша пристально посмотрел на меня. В его широко раскрытых глазах промелькнули веселые искорки.

— Узником, милорд?

— Мои слуги, где они?

Паша рассмеялся. Он был в превосходном настроении за ужином. На его пополневших щеках выступили красные сетки капилляров. Он взял меня за руку, теперь прикосновение его пальцев, как я заметил, не было таким холодным.

— Ваше превосходительство,— повторил я,— мои слуги, где они?

Паша покачал головой.

— Они были здесь не нужны. И я отослал их.

— Понятно.— Я глубоко вдохнул.— И куда?

— В место вашей встречи с Хобхаузом, в Миссолунги.

— И я найду их там?

Паша поднял руки:

— Какие могут быть сомнения?

Я улыбнулся невесело:

— Ну а я? Что же делать мне?

— Мой дорогой лорд Байрон,— паша взял мою руку, глядя мне пристально в глаза, словно собираясь сделать мне предложение,— вы — мой гость здесь. Все то, чем я владею,— ваше. Поверьте, вы сделаете здесь массу открытий для себя.

Он склонился надо мной и, едва коснувшись языком моей шеи, нежно поцеловал ее. Паша провел пальцами по моим волосам и вновь откинулся на подушки, разложенные на диване. Он небрежно махнул рукой.

— Не беспокойтесь о своих слугах. Я дам вам Янакоса.

Я посмотрел в дальний конец комнаты. Янакос, то самое существо, которое принесло мне воды прошлой ночью, неподвижно стоял там, только его кривая шея болталась из стороны в сторону, как у висельника.

— Но он... как бы это сказать? — Я повернулся к паше.— Он какой-то неживой, что ли?

— Он крестьянин.

— Я видел у вас много слуг, похожих на него.

Паша промолчал.

— В большом зале вашего замка,— продолжал я.— Они все похожи на Янакоса бессмысленным мертвым взглядом.

Паша коротко рассмеялся.

— Мне не нужны философы, чтобы мыть полы. От них никогда никакого толку.— Он снова рассмеялся, а затем долго сидел молча, наблюдая за мной прищуренными глазами.— Но вы должны сказать мне, милорд, что вы думаете о зале?

— Он изумительный. Изумительный и одновременно наводящий ужас.

— Вам известно, что это я построил его?

Я с изумлением уставился на пашу.

— Да?.. Но... как странно. У меня сложилось впечатление, что он намного древнее.

Паша не отвечал, взгляд его был словно остекленевшим.

— Видели ли вы остальную часть замка? — спросил он наконец.— Лабиринт?

Я кивнул.

— Вот он, милорд, действительно очень древний. Я отреставрировал его, но время его основания уходит в далекое прошлое. Возможно, вы слышали о Танатополисе. Городе мертвых.

Я нахмурился и отрицательно покачал головой.

— Это неудивительно,— произнес паша. — Я нашел всего лишь несколько упоминаний о нем в древних источниках. Однако он существует, вы сами убедились в этом. По преданию, эта гора была воротами в подземное царство, а храм, воздвигнутый здесь, был посвящен Аиду, повелителю Смерти. Лабиринт ведет в священное место, символизируя в камне, как я полагаю, таинство смерти.

Я сидел, погрузившись в молчание.

— Как завораживающе это звучит,— произнес я наконец.— Я никогда не слышал о храме Смерти.

Паша, сощурившись, смотрел на мерцающее пламя свечи.

— Видите ли, он был покинут и забыт всеми. Позднее здесь был построен византийский город, потом крепость венецианцев. Вы, наверное, заметили, какое смешение архитектурных стилей несет в себе замок. Однако ни одно из этих поселений не просуществовало здесь более одного поколения.— Паша улыбнулся.— Странно, что они так быстро исчезли.