Следующий соперник – огромный громогласный парень из Манчестера, одетый в оливково-зеленую армейскую форму и большие тяжелые сапоги; на бедре у него – небольшой синий планшет летчика. Странно, но на планшете маркером выведена эмблема Движения за ядерное разоружение. Патрик проводит с ним собеседование с эдакой скупой учтивостью, как сержант с капралом, и в ходе разговора выясняется, что это студент третьего курса, изучающий политику. Он из Рочдейла, и зовут его Колин Пейджетт. Он обводит комнату взглядом, кивает, затем мы ждем в тишине и крутим в руках письменные принадлежности, сидя настолько далеко друг от друга, насколько позволяют законы геометрии; мы ждем десять минут, пятнадцать, пока не становится окончательно ясно, что больше никто не появится. Где же она? Она сказала, что придет. Уж не случилось ли с ней чего-нибудь?
Наконец Патрик-Астронавт вздыхает, встает к доске и говорит:
– Ну что ж, начнем? Меня зовут Патрик Уоттс, я из Эштон-андер-Лайна, изучаю экономику, и я капитан команды «Университетского вызова» в этом году… – (Погодите-ка, это кто еще сказал…) – Постоянные зрители викторины могут узнать меня по прошлогоднему турниру.
Точно, вот откуда я его знаю. Помню, я смотрел эту игру очень внимательно, потому что как раз заполнял анкету для поступления в университет и мне хотелось знать, на кого равняться. Помню, еще подумал тогда, что это весьма слабая команда. У этого Патрика наверняка еще не зажили эмоциональные шрамы, потому что, говоря о прошлогоднем выступлении, он с пристыженным лицом смотрит в пол.
– Конечно, это была не безупречная игра… – (Да если я не ошибаюсь, их вышибли в первом же раунде, а противник у них был не слишком сильный.) – Но мы полны оптимизма относительно наших шансов на этот год, особенно когда у нас так много… подающего большие надежды… материала.
Мы все трое смотрим на аудиторию, друг на друга, на ряды пустых парт.
– Точно! Итак, без лишней болтовни, давайте приступим к решению теста. Он составлен в письменной форме и содержит сорок вопросов по различным областям знаний – похожих на те, с которыми нам придется столкнуться в программе. В прошлом году мы были особенно слабы в области науки, – он бросает на меня быстрый взгляд, – и я хочу удостовериться, что на этот раз у нас не будет сильного гуманитарного уклона…
– А команда состоит из четырех человек, да? – трубит манчестерец.
– Верно.
– В таком случае тут без вариантов… мы и есть команда.
– Да, но нам нужно быть уверенными, что уровень отвечает приемлемым стандартам.
Но Колин не отстает:
– Зачем?
– Да потому что, если мы этого не сделаем… мы снова проиграем.
– Ну и?..
– А если мы снова проиграем, если мы снова проиграем… – Рот Патрика беззвучно открывается и закрывается, как у выброшенной на берег скумбрии.
Такое же лицо у него было в прошлом году по национальному телевидению, когда он никак не мог вспомнить ответ на совершенно простой вопрос по озерам Восточной Африки: тот же затравленный вид, и все зрители знают ответ и желают помочь ему: «Озеро Танганьика, Танганьика, идиот ты этакий».
И тут его отвлекает шум в коридоре: группа ухмыляющихся девичьих лиц на какой-то миг прижимается к стеклу, раздается приглушенный взрыв хохота, потасовка, и одну девушку заталкивают в комнату невидимые руки, она просто стоит в дверях и хихикает, глядя на нас и пытаясь вернуть себе самообладание.
Клянусь, в какой-то момент мне показалось, что все вот-вот встанут.
– Ой! Извините!
У нее немного заплетается язык, и она не вполне твердо держится на ногах. Не могла же она прийти на экзамен поддатой?
– Извините, я не очень опоздала?
Патрик приглаживает рукой свои волосы астронавта, облизывает губы и произносит.
– Вовсе нет. Приветствуем тебя на борту, э-э?..
– Алиса. Алиса Харбинсон.
Алиса. Алиса. Конечно же, ее зовут Алиса. Кем же еще ей быть?
– Хорошо, Алиса. Пожалуйста, садись…
Она осматривается, улыбается мне, затем подходит и садится за парту прямо за мной.
Первые несколько вопросов достаточно простые: основы геометрии и какая-то фигня насчет Плантагенетов, просто чтобы усыпить нашу бдительность, но мне трудно сосредоточиться, потому что Алиса издает какой-то шмыгающий звук у меня за плечом. Я оборачиваюсь и вижу: она склонилась над вопросником с красным лицом и трясется от сдерживаемого смеха. Я возвращаюсь к своим экзаменационным вопросам.
В о п р о с 4: Как в древности назывался Стамбул до того, как его назвали Константинополем?
Это просто. Византий.
В о п р о с 5: Гелий, неон, аргон и ксенон – это четыре из так называемых благородных газов. Назовите еще два.
Без понятия. Может быть, криптон и водород? Криптон и водород.
В о п р о с 6: Каков точный состав аромата, исходящего от Алисы Харбинсон, и почему он так очарователен?
Что-то дорогое, цветочное, но легкое. Возможно, это «Шанель № 5»? Смешанный с ненавязчивым оттенком грушевого мыла, и сигарет, и пива…
Хватит, довольно об этом. Сосредоточься.
В о п р о с 6: Где находится место г-жи Тэтчер в парламенте?
Это просто. Это я точно знаю, но тут снова за спиной раздается шум. Я оборачиваюсь, и мне удается перехватить ее взгляд. Она корчит рожу, беззвучно произносит «извини», затем застегивает свои губы на воображаемую молнию. Я едва заметно, одним уголком рта, улыбаюсь, словно говорю: «Эй, да не обращай ты на меня внимания, я тоже серьезно к этому не отношусь», затем возвращаюсь к тесту. Необходимо сосредоточиться. Я закидываю в рот «Тик-так» и тру пальцами лоб. Сосредоточься, сосредоточься.
В о п р о с 7: Цвет губ Алисы Харбинсон можно сравнить с…
Не уверен, не вижу. Что-то из того сонета Шекспира. С дамасской розой или кораллами или что-то в этом роде? Нет. Не смей. Не смотри. Просто сосредоточься. Опусти голову.
8, 9 и 10 решены без проблем, но затем идет бесконечная вереница нелепо сложных математических и физических вопросов, и я начинаю немного плавать, пропускать по два – по три из тех, которые я просто не понимаю, но пытаюсь решить тот, который про митохондрию.
– Эй…
В о п р о с 15: Энергия, высвобождаемая при окислении продуктов цитоплазматического метаболизма аденозинтрифосфата…
– Э-э-э-э-эй…
Алиса наклонилась вперед и с круглыми глазами пытается передать мне что-то зажатое в кулак. Я проверяю, не смотрит ли Патрик, затем протягиваю руку назад и чувствую, как она вкладывает в сложенную лодочкой ладонь клочок бумаги. Патрик поднимает глаза, и я быстро продолжаю свое движение так, словно потягиваюсь. Когда горизонт снова чист, я разворачиваю записку. В ней говорится: «Твоя удивительная, неземная красота пленила меня. Сколько еще мне осталось ждать, пока я смогу почувствовать, как твои губы прижимаются к моим…»
А если точнее, то: «Эй, Зубрила! Помоги мне! Я очень БЕЗТОЛКОВАЯ и к тому же ДАТАЯ. Пожалуйста, спаси меня от ПОЛНОГО унижения. Подскажи ответы на вопросы 6, 11, 18 и 22! И № 4 – это Византий, верно? Не унывай, напарник, жду ответа, как соловей лета, глупышка у тебя за спиной. Чмокаю в щечку. P. S. Только настучи на меня учителю – я тебе потом устрою».
Она просит меня поделиться с ней моей эрудицией, и я не знаю, как еще это можно назвать, кроме как мошенничеством. Конечно же, списывание на экзаменах – ужасная вещь, и если бы это был любой другой, я не повелся бы на провокацию, но сейчас обстоятельства исключительные, поэтому я быстро проверяю ответы, затем переворачиваю бумажку и пишу: «№ 6 – Финчли, 11 – наверное, «Камни Венеции» Рескина, 18 – наверное, кошка Шродигера, 22 я тоже не знаю. Дягилев? 4 – да, Византий».
Я читаю и перечитываю это несколько раз. Довольно сухо, если говорить о любовных письмах, а мне хочется сказать что-нибудь более возвышенное и провокационное, не написав при этом «ты очень красивая», поэтому я задумываюсь на минуту, делаю глубокий вдох и пишу: «Кстати, ты передо мной в долгу. Кофе после экзамена. С наилучшими пожеланиями, Зубрила!» – затем, не давая себе времени на размышления, я разворачиваюсь и кладу записку ей на парту.
В о п р о с 23: Киты подотряда беззубых имеют специальный нарост для питания, который называется…
Китовый ус.
В о п р о с 24: Какой французский стих, которым пользовались Корнель и Расин, имеет строку из двенадцати слогов, с цезурами после шестого и последнего слога?
Александрийский.
В о п р о с 25: Симптомами какого эмоционального состояния обычно являются ускорение сердечного ритма, холодный пот и чувство эйфории?
Ну давай успокойся, это же «Вызов», помнишь?
В о п р о с 25: Сколько вершин у додекаэдра?
Так, «додек-» означает «двенадцать», значит у него двенадцать плоских граней, значит, если его разобрать, будет 12 раз по четыре, а это будет 48, но потом еще нужно вычесть количество общих углов, которых будет сколько, 24? Почему 24? Потому что в каждой вершине сходятся по три плоские грани? 48, деленное на три, равняется 16.
16 вершин? А для всего этого нет, случайно, формулы? Что, если попробовать его начертить?
И я пытаюсь начертить разобранный додекаэдр, когда небольшой комок бумаги перелетает через мою голову и катится по моей парте. Я хватаю его, пока он не укатился за край, разворачиваю и читаю: «Ладно. Только пообещай, что не будешь танцевать».
Я улыбаюсь, но веду себя хладнокровно, то есть не оборачиваюсь, потому что, в конце концов, именно таков я и есть – достаточно хладнокровный парень, и возвращаюсь к разбору додекаэдра.
8
В о п р о с: Если накаливание – это свет, излучаемый горячим материалом, то какой термин используется для описания света, излучаемого сравнительно холодным материалом?
О т в е т: Люминесценция.
– Я не надеялся, что ты узнаешь меня без белого воротника!
– Что? А, нет. Начнем с того, что я и не узнала, – говорит она.
– Итак, Алиса!
– Точно.
– Как в Стране чудес?
– Угу, – отвечает она, кидая нетерпеливый взгляд в сторону выхода.
Мы сидим за мраморным столиком в кафе «Ле Пари матч», которое изо всех сил пытается быть похожим на французское: кругом «подлинные» деревянные стулья, пепельницы «Рикар» и плакаты с репродукциями Тулуз-Лотрека, а также croque monsieur в меню вместо «тостов с ветчиной и сыром». В кафе полно студентов в черных рубашках поло и «Левайсах 501», которые ведут жаркие споры над тарелками с pommes frites – картофель фри – и размахивают сигаретами, жалея, что это не «Житан», а всего лишь «Силк кат». Я никогда не был во Франции, но на самом ли деле там все выглядит именно так?
– В честь ее тебя и назвали – Алисы в Стране чудес?
– Так мне сказали. – Пауза. – А тебя почему назвали Гэри?
Я задумываюсь на секунду, пытаясь выдать какой-нибудь интересный и забавный анекдот о том, почему меня назвали Гэри, но потом решаю, что все-таки лучше раскрыть карты.
– На самом деле меня зовут Брайан.
– Ах да, конечно, извини. Я имела в виду – Брайаном.
– Без понятия. Не думаю, чтобы в литературе были какие-нибудь Брайаны. Или Гэри, если на то пошло. Хотя разве нет Гэри в «Братьях Карамазовых»? Гэри, Кейт и…
– И Брайан! Брайан Карамазов! – восклицает она и смеется, и я смеюсь вместе с ней.
Сегодня у меня действительно великий день, потому что я не только сижу вместе с Алисой Харбинсон и смеюсь над собственным именем, но и наслаждаюсь своей первой чашкой капучино. Разве во Франции пьют капучино? Как бы то ни было, кофе классный: немного похож на тот молочный кофе, который продают в кафешке на пирсе Саутенда по 35 пенсов, разве что вместо маленьких горьких гранул нерастворившегося растворимого кофе в этой чашке на поверхности плавает мускусная пенка корицы. Моя вина: я немного переборщил, думая, что это шоколадный порошок, поэтому кофе запахом немного напоминает горячую влажную подмышку. Но я решаю для себя, что этот капучино немного похож на секс, и я, наверное, получу от кофе куда больше наслаждения во второй раз. Хотя за него пришлось выложить 85 пенсов, поэтому я не уверен, будет ли этот второй раз. Снова немного похоже на секс.
Ну вот, опять. Секс и Деньги. Хватит думать о сексе и деньгах. Особенно о деньгах, это просто ужасно, ты здесь с очаровательной женщиной, а все, о чем ты можешь думать, – это о цене чашки кофе. И сексе.
– Умираю с голоду, – говорит она. – Может, немного перекусим? Картофель фри или что-нибудь в этом роде?
– Конечно! – соглашаюсь я и смотрю в меню. Что? Фунт с четвертью за несчастную тарелку картошки? – Хотя я на самом деле не голоден, но ты можешь поесть.
Алиса машет рукой официанту, тщедушному парню с челкой а-ля Моррисси, по виду – студенту, он подходит и говорит с ней через мою голову, поприветствовав громким дружеским «приветик!».
– Привет, как дела сегодня? – спрашивает она.
– Да нормально. Только лучше бы я сегодня дома остался. Две смены подряд!
– О боже. Бедняжка! – говорит Алиса, сочувственно поглаживая его руку.
– А у тебя как дела? – спрашивает он.
– Спасибо, очень хорошо.
– Не обидишься, если я скажу, что ты сегодня прекрасно выглядишь?
– Ой да ладно тебе, – смущается Алиса и прикрывает лицо рукой.
Zut alors!
– Так что принести тебе? – спрашивает хиляк, наконец вспомнив, зачем он здесь.
– А можно нам заказать только тарелку pommes frites, как ты думаешь?
– Absolument! — отвечает гарсон и относительно быстро идет на кухню, чтобы начать приготовление драгоценной позолоченной жареной картошки.
– Откуда ты его знаешь? – спрашиваю я, когда он уходит.
– Кого? Официанта? Первый раз вижу.
– О!
И наступает тишина. Я отпиваю кофе и стираю коричную пыль с ноздрей тыльной стороной ладони.
– Итак! Я не был уверен, что ты узнаешь меня без белого воротника!
– Ты это уже говорил.
– Разве? Со мной иногда такое случается: в голове путается, что я говорил, а что – нет, а иногда замечаю за собой, что говорю вслух вещи, которые хотел сказать про себя, если ты понимаешь, о чем я…
– Я точно знаю, о чем ты! – вдруг восклицает она, хватая меня за руку. – Я вечно все путаю или просто болтаю лишнее… – (Это так мило, что она пытается найти общий язык со мной, хотя я ни капли ей не верю.) – Клянусь, в половине случаев я просто сама не знаю, что делаю.
– Я тоже. Как танец вчера вечером…
– Ах да… – говорит она, прикусывая губу, – танец…
– …Да, очень сожалею об этом. По правде говоря, я немного перебрал.
– Нет, все было нормально. Ты классный танцор!
– Вряд ли! – говорю я. – Знаешь, меня даже удивило, что никто не попытался вставить мне карандаш между зубов!
– Зачем? – Она удивленно посмотрела на меня.
– Ну… чтобы я перестал откусывать себе язык? – (По-прежнему никакой реакции.) – Знаешь, как… эпилептик!
Но она ничего не говорит, лишь делает еще один глоточек кофе. Боже мой, наверное, обиделась. Возможно, среди ее знакомых есть эпилептик. Возможно, эпилепсия есть даже в ее семье! Может быть, она эпилептик…
– А тебе не жарко в этой спецовке? – спрашивает Алиса, а тем временем гарсон возвращается с изысканным картофелем фри – около шести кусочков заботливо разложены в большой рюмке для яиц – и начинает слоняться вокруг, довольный собой, явно намереваясь начать новый разговор, поэтому я говорю без остановки:
– Знаешь, если жизнь и научила меня чему-нибудь, то это двум вещам. Первая – не танцевать пьяным.
– А вторая?
– Не пытаться газировать молоко в сифоне. – (Она смеется, а гарсон, признав поражение, отступает. Не останавливайся, продолжай…) – …Не знаю, чего я ожидал, просто подумал, что получится такой замечательный газированный молочный напиток, но у газированного молока есть название… – Пауза, глоток. – Оно называется йогурт!
Иногда я на самом деле могу такое выдать! Этого у меня не отнимешь.