– Какая еще конгрегация? – заинтересовался Джордж. – Это название новой религиозной секты?
Уолтер пропустил вопрос друга мимо ушей. Пристально взглянув на Мэтью, он повернулся ко мне:
– И эта книга до сих пор у вас?
– Ее нет ни у меня, ни у кого-либо другого. Она вернулась в библиотеку и словно исчезла. Ведьмы ждут, что я сумею вновь заполучить ее, а потом отдам им.
– В таком случае вас преследуют по двум причинам. Одни хотят удержать вас от сближения с варгом, а для других вы служите необходимым средством достижения желанной цели. – Уолтер почесал переносицу и устало взглянул на Мэтью. – Ты, мой друг, словно магнит, исправно притягивающий беды. Причем в самое неподходящее время. До очередной годовщины восшествия королевы на престол осталось менее трех недель. Тебя ожидают при дворе.
– Забудь про годовщину королевы! Нам общество прядильщицы времен опасно. Она способна видеть судьбы каждого из нас. И более того: она способна нам будущее изменить, вплести туда несчастья и даже нашу смерть ускорить. – Кит, словно ужаленный, вскочил с кресла и замер перед Мэтью. – Ради всего святого, ответь, как мог ты это сделать?
– Похоже, Кит, твой хваленый атеизм тебя подвел, – спокойно ответил Мэтью. – Боишься: а вдруг потом придется отвечать за все свои грехи?
– Пусть, Мэтью, я – не в пример тебе – не верю во всемогущество и благость Божью, но мир куда обширней. В нем много есть такого, чего не сыщешь на страницах твоих философических трактатов. И этой женщине – сей ведьме – нельзя позволить вмешательство в дела наши и жизнь. Пусть ты и очарован ею, я не хочу, чтобы будущее мое попало в руки к ней! – с пафосом заявил Кит.
– Погодите, – махнул рукой Джордж. Его лицо с каждой секундой становилось все изумленнее. – Так ты, Мэтью, приехал к нам из Честера или…
– Нет. Мэтт, ты не должен отвечать, – сказал Том с уверенностью мудреца, получившего озарение. – Среди нас появился Янус, у которого свои цели, и нам нельзя вмешиваться.
– Том, нельзя ли пояснее? – дерзко усмехнулся Кит.
– Одно лицо Мэтью и Дианы смотрит в прошлое. Другое устремлено в будущее, – сказал Том, равнодушный к вмешательству Кита.
– Но если Мэтт не… – замолчал на полуслове Джордж.
– Том прав, – угрюмо произнес Уолтер. – Мэтью – наш друг, попросивший нас о помощи. Насколько помню, он впервые просит нас о помощи. И это все, что нам нужно знать.
– Он просит слишком много, – упирался Кит.
– Слишком много? А по-моему, мало и с запозданием. Мэтью заплатил за один из моих кораблей, спас поместья Генри от разорения и который год позволяет Джорджу и Тому наслаждаться книгами и предаваться мечтам. Что же касается тебя… – Уолтер оглядел Кита с головы до ног. – Всем, что в тебе и на тебе, начиная от твоих идей до этого кубка вина и шляпы на голове, ты обязан щедрой натуре Мэтью Ройдона. И создать для его жены надежную гавань в нынешние бурные времена – пустяк по сравнению с тем, что он сделал для нас.
– Спасибо, Уолтер, – с заметным облечением произнес Мэтью и улыбнулся мне.
Однако его улыбка была осторожной. Завоевать понимание друзей – в особенности Уолтера – оказалось труднее, чем он предполагал.
– Нам понадобится сочинить историю, объясняющую появление твоей жены в Олд-Лодже, – задумчиво произнес Уолтер. – Нечто такое, что отвлекало бы внимание от ее… непохожести.
– Помимо этого, Диане нужно кое-чему поучиться, – добавил Мэтью.
– Учтивости, манерам, поведению. Никак не лишне это, – проворчал Кит.
– Нет. Ее учительницей должна стать ведьма, – пояснил Мэтью.
Уолтер негромко хмыкнул:
– Сомневаюсь, что в двадцати милях вокруг Вудстока сыщется хоть одна ведьма. Особенно когда ты здесь.
– А что это за книга, госпожа Ройдон? – спросил Джордж. Сунув руку в карман своих штанов, формой напоминающих луковицу, он вытащил шнурок с болтающейся на конце заостренной палочкой. «Свинцовый карандаш», – догадалась я. Послюнив это орудие письма, Джордж привел его в боевую готовность. – Вы могли бы рассказать, как она выглядит и чему посвящена? Я поищу в Оксфорде.
– Книга может подождать, – сказала я. – Прежде всего мне нужно обзавестись одеждой надлежащего покроя. Я не могу выйти из дому в джеркине Пьера и юбке, которую сестра Мэтью надевала на похороны Джейн Сеймур.
– Выйти из дому? – скорчил гримасу Кит. – Полный бред!
– Кит прав, – извиняющимся тоном произнес Джордж и что-то черканул у себя в записной книжке. – В Англии ваша речь сразу выдаст в вас чужестранку. Я был бы счастлив давать вам уроки красноречия и риторики.
Едва представив Джорджа Чапмена в роли Генри Хиггинса, а себя – Элизой Дулиттл, я с тоской посмотрела на дверь.
– Ей лучше рот свой на замке держать. Втолкуй ей это, Мэтт, – дудел в свою дуду Кит.
– Кто нам действительно нужен, так это смышленая женщина, способная дать Диане толковый совет. Неужели ни у кого из вас не найдется дочери, жены или любовницы, пригодной на такую роль? – спросил Мэтью.
В гостиной стало тихо.
– Что скажешь, Уолтер? – игриво спросил Кит.
Все засмеялись. Казалось, по гостиной пронеслась летняя гроза, разрядив тяжелую обстановку. Даже Мэтью не удержался от смеха.
Под конец этой вспышки веселья в гостиной появился Пьер. Он шел, задевая камыш, разбросанный повсюду, чтобы впитывать влагу и уберегать дом от сырости. В воздухе запахло лавандой и розмарином, пучки которых тоже были разбросаны по полу. Снаружи донесся звон колоколов, возвещающих полдень. Подобно блюду с айвой, сочетание звуков и запахов перенесло меня прямо в Мэдисон.
Прошлое, настоящее и будущее встретились в одной точке. Я представляла время чем-то вроде катушки с медленно разматывающейся ниткой. Но сейчас оно словно остановилось совсем. Окружающий мир замер. У меня перехватило дыхание.
– Диана, что с тобой? – спросил Мэтью, держа меня за локти.
Что-то голубое и янтарное, странное переплетение света и цвета привлекло мое внимание. И это что-то было плотно засунуто в угол гостиной, где не могло быть ничего, кроме пыли и паутины. Заинтригованная, я попыталась двинуться в ту сторону.
– Никак у нее припадок? – спросил Генри, заглядывая через плечо Мэтью.
Колокола утихли, запах лаванды ослаб, а янтарно-голубое видение превратилось в серо-белое и исчезло.
– Простите. Мне показалось, будто я что-то увидела в углу. Скорее всего, просто игра света, – сказала я, прижимая руку к щеке.
– Возможно, на тебя подействовало несовпадение времен, mon couer, – тихо произнес Мэтью. – Я обещал тебе прогулку в парке. Хочешь выйти со мной и освежить голову?
Возможно, я страдала от последствий перемещения во времени. И свежий воздух действительно помог бы мне. Но мы только что появились в этой эпохе. Мэтью вновь встретился с друзьями, которых не видел более четырехсот лет.
– Побудь с друзьями, – твердо сказала я, хотя мои глаза тоскливо поглядывали на окна.
– Они никуда не денутся. Будут себе попивать вино, дожидаясь нашего возвращения, – улыбнулся Мэтью. Он повернулся к Уолтеру. – Хочу показать Диане ее дом и поводить по саду, чтобы запомнила расположение дорожек и не заблудилась.
– Нам с тобой еще надо поговорить, – напомнил ему Уолтер. – О важных делах.
– Дела немного обождут, – кивнул Мэтью и обнял меня за талию.
Мы оставили членов Школы ночи в теплой гостиной и направились к выходу. Том погрузился в чтение, утратив всякий интерес к перипетиям отношений между ведьмами и вампирами. Джордж предался собственным раздумьям, которые торопливо записывал в книжку. Кит пристально смотрел нам вслед. Взгляд Уолтера был настороженным, а глаза Генри – полны симпатии. Выражение лиц и темная одежда придавала им сходство со стайкой хищных воронов. Мне вспомнились слова Шекспира, которые он вскоре скажет об этой удивительной группе.
– Помнишь, как там у него? – тихо спросила я. «Черный есть преисподней цвет»?
Мэтью с грустью посмотрел на меня:
– «Черный есть преисподней цвет. Застенков цвет и школы ночи».
– Правильнее было бы сказать – цвет дружбы, – возразила я.
Я видела, как Мэтью управлял сознанием читателей Бодлианской библиотеки, но никак не ожидала, что он способен влиять на ум таких людей, как Уолтер Рэли и Кит Марло.
– Скажи, Мэтью, есть что-то, чего бы они не сделали для тебя?
– Моли Бога, чтобы мы этого не узнали, – без тени улыбки ответил он.
Глава 3
В понедельник меня с утра отвели в кабинет Мэтью. Он находился между апартаментами Пьера и комнатой поменьше, используемой для хозяйственных нужд. Из окон открывался вид на караульную будку у ворот и Вудстокскую дорогу.
Наши парни – узнав их получше, я решила, что это слово точнее подходит для их определения, нежели величественное Школа ночи, – наши парни собрались в комнате для завтраков, как Мэтью называл это помещение. Попивая вино и эль, они выдумывали красочные подробности для моей предыстории. По заверениям Уолтера, когда плод их совместного творчества окончательно созреет, сия легенда объяснит любопытным жителям Вудстока мое внезапное появление, а также мою странную речь и манеры.
Все, что они сотворили до сих пор, выглядело крайне мелодраматичным. Ничего удивительного, если главными «закройщиками» сюжета выступали местные драматурги Кит и Джордж. Они наворотили и умерших французских родителей, и алчных аристократов, стремящихся поживиться за счет беспомощной сироты (меня), и престарелых распутников, угрожавших моей нравственности. Далее следовало эпическое повествование о моих духовных испытаниях и переходе из католичества в кальвинизм, что привело к добровольному изгнанию. Так я оказалась на берегах протестантской Англии, где несколько лет прожила в ужасающей бедности. Финалом истории была случайная встреча с Мэтью, коренным образом изменившая мою жизнь. Джордж (он и впрямь был когда-то школьным учителем) обещал упрочить в моей памяти все важные моменты этой мелодрамы, но не ранее чем господа драматурги наложат на словесное полотно завершающие мазки.
Я наслаждалась тишиной кабинета, что было редкостью в этом перенаселенном доме Елизаветинской эпохи. Словно капризный, избалованный ребенок, Кит выбирал самые неподходящие моменты, чтобы отвлечь внимание Мэтью от меня. Он то приносил почту, то являлся сообщить, что обед готов, а чаще просто просил у Мэтью помощи в решении какой-нибудь проблемы. Я хорошо понимала Мэтью. Ему хотелось насладиться обществом друзей, которых он уже не увидит.
Сейчас он что-то обсуждал с Уолтером. Я дожидалась его возвращения, вертя в руках записную книжку с чистыми листами. Мэтью оставил ее у себя на столе вместе с мешочками очиненных гусиных перьев и стеклянными пузырьками, полными чернил. Тут же лежали и другие канцелярские принадлежности эпохи: брусок воска для запечатывания писем, тонкий нож для их вскрытия, свеча и серебряный предмет с мелкими отверстиями. Посчитав последний обыкновенной солонкой, я посыпала оттуда на яйца, поданные к завтраку, и очень удивилась, когда на зубах заскрипел мелкий песок.
Такая же песочница стояла и на моем столе. Чернильница была всего одна. Пытаясь освоить росчерки и завитушки почерка Елизаветинской эпохи, я опустошила четверть ее содержимого и извела три пера. А ведь составление списка дел должно было бы занять у меня всего несколько минут. Будучи историком, я годами читала старинный почерк разных людей и точно знала, как должны выглядеть буквы, какие слова употреблялись тогда чаще всего. Грамматика того времени еще не обросла словарями и правилами, и ошибочность написания была мне вполне простительна.
Я быстро убедилась: мало теоретически знать особенности письма той эпохи. Нужно самой уметь писать, как писали жившие тогда. Я потратила немало лет, чтобы стать профессионалом в своей области, но сейчас снова превратилась в студентку. Только теперь моей целью было не получение знаний о прошлом, а умение в нем жить. Письмо гусиным пером быстро сбило мою ученую спесь. Какие там успехи! Глаза бы мои не смотрели на отвратительные каракули, покрывавшие первую страницу записной книжки. Сегодня утром Мэтью вручил мне эту книжку, сказав:
– Вот тебе эквивалент ноутбука Елизаветинских времен. Ты женщина грамотная, а значит, тебе найдется, что́ сюда записать.
Я похрустела переплетом этой не слишком толстой книжицы, насладилась резким запахом старинной бумаги. Благочестивые женщины елизаветинских времен часто записывали в такие книжечки молитвы.
Диана
Первая буква моего имени получилась отвратительно жирной, а когда я дошла до последнего «а», в пере не осталось чернил. Я добросовестно старалась подражать лучшим образцам наклонного почерка того времени. Моя рука двигалась гораздо медленнее, чем рука Мэтью, когда он писал письма своим волнообразным «секретарским» почерком. Так писали юристы, врачи и другие профессионалы, но для меня сейчас эта манера письма была слишком трудной.
Бишоп
Фамилию свою я написала уже красивее. Я улыбнулась, однако тут же погасила улыбку и зачеркнула написанное. Я же вышла замуж. Обмакнув перо, я написала другую фамилию:
де Клермон
Диана де Клермон. Это словосочетание превращало меня из историка в графиню. И тут, как назло, с пера на страницу упала чернильная капля. Я чуть не выругалась, увидев свежую кляксу. К счастью, она не попала на фамилию де Клермон. Но я находилась в Англии, и эта фамилия никак не могла быть моей. Я размазала кляксу, закрыв недавно выведенные буквы, хотя при желании их можно было прочитать. Положив руку поудобнее, я вывела правильную фамилию.
Ройдон
Теперь я именовалась так. Диана Ройдон, жена одного из самых малоизвестных и загадочных фигур, связанных с таинственной Школой ночи. Я критически оглядела написанное. Мой почерк был хуже некуда. Он даже отдаленно не напоминал аккуратный круглый почерк химика Роберта Бойля или почерк его талантливой сестры Кэтрин. Я надеялась, что в конце XVI века женский почерк был более неряшливым, чем столетие спустя. Еще несколько слов, завитушка в конце, и для первого раза, пожалуй, хватит.
Ее книжка
Снаружи послышались мужские голоса. Я отложила перо и, морща лоб, подошла к окну.
Внизу разговаривали Мэтью и Уолтер. Оконные стекла заглушали их слова, но разговор явно был не из приятных. Я это поняла по измученному лицу Мэтью и ощетинившимся бровям Уолтера. Когда Мэтью махнул рукой и собрался уйти, Уолтер его задержал.
Мэтью был чем-то удручен. Это состояние охватило его с утра, едва ему принесли первую порцию дневной корреспонденции. Мэтью впал в прострацию. Он держал сумку с письмами, не торопясь ее открывать. Мне он объяснил, что это всего-навсего обычные письма, касающиеся его владений, однако я не слишком поверила его словам. Похоже, там были не только требования своевременно оплатить счета и налоги.
Я приложила теплую ладонь к холодному стеклу, словно оно было единственной преградой между мною и Мэтью. Разница температур напомнила мне о контрасте между теплокровной ведьмой и вампиром с холодной кровью. Я вернулась за стол и снова взяла перо.
– Ты все-таки решила оставить свой след в шестнадцатом веке, – сказал Мэтью.
Он появился так быстро, словно прошел сквозь стену. Мэтью улыбался уголком рта, но не мог полностью скрыть владевшего им напряжения.
– Я до сих пор сомневаюсь, стоит ли оставлять вещественное доказательство моего пребывания в этом веке, – призналась я. – Будущим исследователям оно может показаться весьма странным.
Кит сразу заподозрил, что со мной что-то не так.
– Не беспокойся. Твоя записная книжка не покинет пределов нашего дома, – сказал Мэтью, разглядывая письма у себя на столе.
– Ты не можешь за это поручиться, – возразила я.