— Рад, что вы приехали, Бэдбюри, — сказал Крейбель. — Еще минута, и вы бы меня здесь уже не нашли: я собираюсь бежать. Видите, я расплавляю свои аппараты, уничтожаю следы…
Он произнес все это скороговоркой, не подав Бэдбюри даже руки. Движения его были торопливы, но лицо невозмутимо, как всегда.
Покончив с бумагами, он заспешил к печи, снял огнеупорную крышку и, защищая лицо рукой, заглянул в раскаленное жерло.
— Теперь все! Едемте! — сказал он Бэдбюри, стоявшему в выжидательной позе у двери.
— Мне останется еще только один короткий визит, который, впрочем, и вам, наверное, будет интересен. А затем мы сможем поговорить.
Они спустились вниз к машинам почти бегом. Крейбель, хотя и шел налегке, неся на руке только дорожную куртку, заметно запыхался. Его ассистент, или секретарь, по знаку бросился в лабораторию, едва они вышли оттуда. Вскоре он появился с небольшим чемоданом и поставил его в автомобиль шефа. Бэдбюри поразило, что этот сильный с виду молодой человек на ходу качался и изгибал туловище, как будто волок непосильную тяжесть. Лицо его побагровело, на шее вздулись жилы.
“В чемодане — золото! — догадался Бэдбюри. — Ай-да Крейбель!”
Они быстро миновали рабочие кварталы, прилегавшие к заводу, и въехали в тихий зеленый пригород, растянувшийся на склоне огромного холма. Здесь, в парке, стоял домик Истера. Молчаливая экономка открыла им дверь. Истер был холостяком, и теперь в его доме царило безмолвие могилы.
Черный труп лежал еще на том самом месте, где его обнаружили накануне. Бэдбюри стало немного не по себе, когда он увидел это искаженное мертвое лицо, судорожно сжатые кулаки… А Крейбель присел над мертвецом и стал с силой давить на его пальцы, пытаясь их разжать. Бэдбюри передернуло.
— Приходили сегодня из полиции? — спросил Крейбель экономку.
— Нет, — ответила она. — Со вчерашнего вечера никого не было. Они говорят: “Нам сейчас не до покойников. Хороните его, и дело с концом”. В четыре часа его отвезут в крематорий.
Крейбель резко выпрямился.
— В крематорий?! — вскричал он. — Этого нельзя допустить! Весь город взлетит на воздух!
Было ли это шуткой? Бэдбюри не успел даже вдуматься в смысл услышанной им нелепой фразы. Новое движение Крейбеля вдруг отвлекло его внимание.
Внезапно подскочив к окну, Крейбель жестом подозвал Бэдбюри к себе. Из окна открывался вид на весь город, лежавший в котловине. По ту сторону его, на возвышенности, Бэдбюри заметил какую-то темную движущуюся массу: она шевелилась на дороге, спускавшейся в город.
— Немцы! — сказал Крейбель. — Германская моторизованная колонна…
Несколько секунд он молча смотрел вперед, о чем-то размышляя. Потом решительно отошел от окна и снова нагнулся над трупом.
— Вот что, Бэдбюри, — сказал он, — помогите-ка мне разжать ему руку. Объяснения после. Сейчас дорога каждая секунда. Поверьте, так нужно.
Преодолевая брезгливость, Бэдбюри прикоснулся к ледяной руке мертвеца. С полминуты они оба возились над ним, пытаясь раскрыть окоченелый кулак, но это было выше человеческих сил,
— Хорошо, — произнес Крейбель. — Остается один выход: повезти с собой. Я сам его похороню, слышите, — сказал он, обращаясь к экономке. — Но никому ни слова об этом!
— Делайте так, как вы считаете нужным, — ответила женщина. — Я знаю, вы не поступите дурно с телом господина Истера.
Но труп почти невозможно было сдвинуть с места. Он был тяжел, как свинцовая глыба. С огромным трудом они вытащили его в переднюю. Еще труднее было завернуть его в штору, которую Крейбель содрал в коридоре. Когда они приподнимали тело, Бэдбюри почувствовал, что у него обрываются внутренности: труп весил, по меньшей мере, втрое больше нормального человека!
На улице не было ни души.
— Теперь на аэродром! — сказал Крейбель, когда они управились с мертвецом. — Если вы полетите со мной, вы услышите величайшую сенсацию, которую когда-либо слышал журналист. О своей машине не беспокойтесь.
Англичанин молча кивнул головой. Его начинала интриговать эта почти кинематографическая ситуация.
На заводском аэродроме их ждал самолет, готовый к отлету. Пока механики заводили мотор, они перетащили труп в самолет. Затем Бэдбюри пролез в кабину и уселся. Непрерывная гонка на автомобиле и эта возня с мертвецом утомили его. Он с нетерпением ожидал подъема в воздух, чтобы узнать, наконец, зачем он понадобился Крейбелю. “Похоже на детективный роман, — думал он. — Похищаем трупы, бежим с чемоданом золота…”
Крейбель, переодевавшийся у автомобиля, подозвал механика и велел ему убрать из-под колес самолета деревянные колодки. Затем он аккуратно натянул большие пилотские перчатки и направился к самолету. Взревел мотор, поднимая на невысокой траве аэродрома мелкие волны.
Вдруг Бэдбюри подскочил на своем сиденье и испуганно замахал рукой. Крейбель обернулся. По шоссе от завода мчалась кавалькада серых машин — броневик, грузовики с солдатами, несколько легковых автомобилей. Далеко вперед вырвался мотоцикл. Как пуля, проскочил он в ворота аэродрома и в мгновение ока очутился у самолета.
Мотоциклист — полный немец в черной форме со свастикой на рукаве — еще на ходу закричал, стараясь пересилить шум мотора.
— Мне нужен доктор Крейбель! Вы — Крейбель?
— Я, — спокойно ответил Крейбель.
— Следуйте за мной: вы арестованы!
— Кем?
— Гестапо…
— Я нахожусь на территории независимой республики, — сказал Крейбель, пожимая плечами, — и не признаю никаких гестапо.
Он повернулся к немцу спиной и шагнул к самолету. Полицейский соскочил с мотоцикла и грубо схватил доктора за рукав:
— Я приказываю вам следовать за мной!
Все, что произошло затем, промелькнуло перед Бэдбюри с потрясающей быстротой, нереально и ярко, как при вспышке молнии.
— Не валяйте дурака, господин гестапо! — сказал Крейбель и сильно толкнул немца.
Тот с перекошенным от злобы лицом выхватил маузер и, ощерясь, в упор — Бэдбюри почувствовал, как у него останавливается сердце, — выпустил все заряды в грудь доктора. Крейбель хладнокровно смотрел, как в его тело всаживают пули. Потом не спеша влез в кабину. Оттуда он помахал рукой ошеломленному гестаповцу, дал газ и поднял самолет в воздух. На подъеме было видно, как вся серая кавалькада несется к месту взлета, где неподвижно, с вытаращенными глазами и разинутым ртом стоял представитель тайной государственной полиции Германии.
Не в силах произнести ни слова, Бэдбюри с суеверным ужасом смотрел на доктора, деловито управляющего самолетом.
— Я вас предупредил, — прокричал Крейбель в переговорную трубку, — я вас предупредил, что вы услышите и увидите сегодня сенсационные вещи! На мне, мой милый Бэдбюри, надета броня, изобретение бедного Истера. Она не толще жести, но ее нельзя пробить даже бронебойным снарядом, а не то что пулями, которыми палил в меня этот полицейский осел. Когда Истера убили — это дело рук немцев, гестапо, можете не сомневаться, — когда его убили, я стал ожидать своей очереди и надел броню.
— А если бы вам выстрелили в голову? — спросил Бэдбюри.
— Тогда бы я, конечно, не летел сейчас в вами, — ответил Крейбель. — Впрочем, — добавил он, — броня — это, в сущности говоря, пустяки…
Он включил автоматическое управление, расстегнул куртку и вынул из-за пазухи маленький серый шарик, вроде орешка.
— Возьмите-ка, — сказал он англичанину, — подержите это, только смотрите, не уроните — он тяжелый.
Бэдбюри подставил ладонь и невольно закричал: страшная тяжесть навалилась ему на руку. Руку потянуло вниз, как если бы ее нагрузили гирей в полцентнера весом. Напружинив мускулы, он еле-еле удерживал на своей широкой ладони маленький шарик.
— Этот орешек начинен водородом, — сказал Крейбель. — Легчайшим из газов, которым наполняют воздушные шары и дирижабли, чтобы они могли подняться над землей.
— Вы смеетесь надо мной, — проговорил Бэдбюри, подпирая немеющую правую руку левой. — В нем не меньше пятидесяти килограммов веса!
Крохотный груз давил ладонь, растягивал мышцы; еще секунда — и Бэдбюри вынужден был бы уронить его на пол. Крейбель вовремя перетащил шарик к себе и подвесил на внутренней стороне своей куртки в особом бронированном гнезде.
— Я нисколько не смеюсь, — сказал он. — Здесь, в свинцовой скорлупе, находится самый настоящий водород или — почти настоящий. Мы с Истером назвали его “БК” — это начальные буквы слов “белый карлик”. Они ничего вам не говорят?
Это странное сочетание слов показалось Бэдбюри знакомым, словно он где-то однажды уже слышал их. Но он не мог припомнить, где и по какому поводу.
— “Белый карлик”, — продолжал Крейбель, — это звезды, сравнительно редко встречающийся тип белых, сильно раскаленных звезд. Они очень малы по своим размерам, иногда не больше нашей маленькой Земли, но они обладают колоссальной массой.
Он запнулся. Серое облачко вдруг возникло под стеклянным полом кабины, и одновременно такие же облачка появились по бокам самолета. Кто-то невидимым железным кулаком ударил по фюзеляжу.
— Зенитки! — вскричал Крейбель.
“Самая подходящая обстановка для того, чтобы слушать лекцию по астрономии”, — подумал Бэдбюри. Самолет круто рванул кверху.
— Ловкие мерзавцы! — проворчал Крейбель, маневрируя рулями. — Уже успели пустить в ход свои дрянные хлопушки! Теперь я не стану удивляться, если через пять минут нам на хвост сядет немецкий истребитель…
Они благополучно выбрались из полосы обстрела и пошли на большой высоте. Плохо видя земные ориентиры, Крейбель вынужден был непрерывно следить за приборами. Не выпуская из рук штурвала, он то и дело оглядывался — видимо, опасался нового нападения. Все же он успевал время от времени, нагнувшись к трубке, прокричать англичанину что-нибудь о своем “белом карлике”.
Это странное вещество, имеющее какую-то связь со звездами, обладало, по его словам, громадной разрушительной силой.
Крейбель утверждал, что один грамм “БК” производит такое же действие, как хороший 150-миллиметровый фугасный снаряд. Один грамм — это ничтожная, почти невидимая пылинка! Ничего не стоит начинить ими обыкновенные пули, и тогда один простой пистолет мог бы заменить батарею мощных гаубиц.
Поистине “величайшая сенсация”! Следовало ли, однако, принимать это всерьез? Крейбель имел обыкновение подшучивать над своим другом журналистом за его невежество в естественных науках. Не шутит ли он и на этот раз? Вряд ли! Хотя Бэдбюри почти ничего не понял из его отрывистых замечаний о природе “белого карлика”, зато он держал это вещество в руках. Оно было в тысячу раз тяжелее железа, золота, свинца; почему же оно не могло быть в сотни тысяч раз разрушительнее нитроглицерина или аммонала?
— Представьте себе, — говорил Крейбель, — армию, имеющую в своем распоряжении много “белого карлика”. Это грозная армия, неправда ли? Каждый рядовой боец из винтовки или даже из пистолета бьет по противнику снарядами, не уступающими по своему действию шестидюймовым. Один единственный пулеметчик заливает позиции врага дождем таких снарядов — сто штук в минуту! А артиллерия этой армии стоит далеко в тылу и выбрасывает орешки с “БК” в стратосферу. Пролетев километров пятьсот, орешек падает где-нибудь в Эссене и одним махом стирает с лица земли какой-нибудь заводик вроде крупповского…
— Вы делали такие опыты? — недоверчиво спросил Бэдбюри. — Вы проверяли это?
— Нет, — сказал тот, усмехаясь, — на Круппе я, к сожалению, этого еще не проверял, а маленькие пульки с одним граммом “БК” мы испытывали… Но вам, кажется, сейчас представится возможность лично убедиться…
Он показал пальцем направо. Бэдбюри увидел немецкий самолет, круживший в нескольких сотнях метров над ними. Фашистский пилот высовывался из кабины, махал им рукой, очевидно, предлагая приземлиться. Чтобы не оставалось никаких сомнений, он направил на них пулемет и снова повелительным жестом указал на землю.
— Опустите-ка стекло, — сказал Крейбель англичанину. Оба самолета стали сближаться. В каких-нибудь ста метрах от фашистского истребителя Крейбель дал резкий крен. Продолжая управлять самолетом левой рукой, он правой достал из кармана пистолет, прищурился и выстрелил.
На одно мгновение вражеский истребитель заволокло облаком бледного синеватого пламени, потом оттуда вырвался еще столб пламени и книзу стремительно полетели дымящиеся обломки самолета.
— Вот, — невозмутимо сказал Крейбель, пряча пистолет. — Исследователю никогда не мешает лишний раз проверить свое открытие.
Он внимательно оглядел небо и, убедившись, что никто их больше не преследует, продолжал:
— Если хотите знать, это всего только третье испытание “белого карлика”, а в воздухе — даже первая проба. Мы с Истером добились решающих результатов только в самое последнее время, когда все кругом уже кишело немецкими агентами. Они сидели в дирекции, в конструкторском отделе… Всюду они совали свой нос, атмосфера была уже отравлена, и нам приходилось всячески изворачиваться, чтобы сохранить в тайне результаты работ. Но они кое-что все-таки разнюхали: и про разрушительное действие “БК” и про истеровскую броню. Это они забрались к Истеру третьего дня, чтобы выманить или похитить у него наши изобретения. Но Истер был не из тех, кого можно запугать или сбить с толку. Однако не находите ли вы, что нам следует приготовиться к новому визиту истребителей и надеть парашюты? Мало ли что может случиться…
Вероятно, чтобы сократить путь, Крейбель срезал угол и пошел над территорией Германии. Угроза вторичного нападения теперь была особенно велика, и Бэдбюри молча последовал примеру Крейбеля, подвязывавшего парашют. Впрочем, был ли в этом какой-нибудь смысл? Если бы им пришлось выброситься из самолета, то на земле их ждал бы не слишком хороший прием. Или, может быть, Крейбель надеялся со своим волшебным пистолетом пробиться к границе в крайнем случае пешком.
— Я не возражаю, — сказал Крейбель, покончив с парашютом, — если вы пустите теперь в большую прессу некоторый намек на то, что вы слышали и видели. Я потому и вызвал вас, когда убили Истера, что мне нужен был свидетель — благожелательный свидетель, понимаете, на всякий случай… В П. я все успел уничтожить перед бегством, там не осталось никаких следов. Кроме Истера и меня, никто ничего определенного не знал ни о “БК”, ни о броне. Те немногие килограммы “БК”, которые мы успели изготовить на лабораторной установке, я увез. Они вот здесь, в чемодане, и еще у него…
Он кивнул головой назад, туда, где лежал завернутый в штору труп Истера.
Так вот в чем было дело! Вот зачем надо было разжать его руки! Вот зачем они, надрываясь, похищали это мертвое тело! Чтобы “белый карлик” не достался немцам…
Бэдбюри вспомнил странный разговор о кремации, который происходил утром в доме Истера: “Этого нельзя допустить! Не то город взлетит на воздух…” Теперь все разъяснилось! Однако какое отношение ко всему этому имели звезды? И что, собственно, представлял собой этот чудовищно тяжелый “белый карлик”? Бэдбюри хорошо запомнил, но плохо понял ученую фразу Крейбеля: “Мы получали сверхмощные потоки протонов и уплотняли их с помощью новой силы, не подвластной еще ни одному другому физику в мире. Я имею в виду внутриядерные силы сцепления…”
Крейбель уверял, что все это “очень просто”. Но англичанин был на этот счет другого мнения. И, пристально вглядываясь в далекие холмы, синевшие на горизонте, он думал о том, что ему, пожалуй, и в самом деле придется скоро последовать ироническому совету Крейбеля и засесть за изучение точных наук.
— Видите ли, Бэдбюри, — сказал ученый, когда под ними замелькали заводы и шахты Рурского бассейна, — вы, конечно, никогда не предполагали, что Иосиф Крейбель — романтик. Но у каждого из нас бывают критические минуты, когда мы преображаемся и на момент становимся совершенно другими людьми. Могу привести яркий пример — смерть Эдуарда Истера. Это был величайший скептик и сухарь, какой когда-либо существовал в мире. Но он умер, как романтик, как настоящий герой. У него в квартире стоял наш первый аппарат для изготовления “БК”, первая несовершенная конструкция, работавшая на токе высокого напряжения, — впоследствии мы от нее отказались. Когда убийцы проникли к нему, он, очевидно, испугался, что они завладеют этим аппаратом и двумя шариками “БК”, которые он хранил у себя. И он предпочел убить себя, чем отдать их фашистам… По-видимому, он первым делом схватил вещество, зажал его в кулаках, а потом грудью бросился на включенный аппарат. Он уничтожил его током высокого напряжения, устроив короткое замыкание через свое собственное тело. Напишите об этом, Бэдбюри, — может быть, вы хоть немного разбередите совесть трусов…