— Разыскания Гранта завершились… правда, не так, как я предполагал, — улыбнулся Эллери.
— Да пребудет на нем благословение Божье! На них обоих. Я знаю, что он не помог вам, Эллери. Но я знала и другое: что вы найдете меня. Точно так же, как мистер Холмс нашел владельца футляра с хирургическими инструментами. Однако же мне интересно, как вам это удалось.
— Элементарно, бабушка Дебора. С самого начала было ясно, что у отправителя был какой-то личный интерес в судьбе этой рукописи. Я позвонил своему приятелю, который занимается генеалогией. И он без труда проследил ваш путь — ребенком вы покинули Ширский замок и попали под опеку той ветви вашей семьи, которая жила в Сан-Франциско. Я узнал имена четырех юных дам, которые были вместе с Грантом на той вечеринке, понимая, что одно из них приведет меня к цели. Выяснив, что в 1906 году вы вышли замуж за Барни Спейна, мой эксперт добрался до брака вашей дочери. А человек, за которого ваша дочь вышла замуж, носил фамилию Хагер. Что и требовалось доказать. — Он перестал улыбаться и посмотрел озабоченно. — Вы устали. Мы можем продолжить в другое время.
— О нет! Я себя прекрасно чувствую. — Ее глаза, не потерявшие блеск молодости, умоляюще смотрели на него. — Мой отец был удивительный, прекрасный человек. Добрый и мягкий. Он не мог быть чудовищем. И не был!
— Вы уверены, что не хотите прилечь?
— Нет, нет. Пока вы мне не расскажете…
— Тогда поудобнее устройтесь в кресле, бабушка Дебора. Расслабьтесь. А я буду рассказывать.
Эллери взял сухую старческую руку и под тиканье старинных дедовских часов в углу начал свое повествование. Маятник, подобно механическому пальцу, стирал секунду за секундой.
Время от времени маленькая хрупкая ручка, которую продолжал держать Эллери, вздрагивала, но потом замерла и лежала в ладони Эллери, как невесомый осенний лист.
В арке дверей дрогнула портьера, и появилась женщина средних лет в белом халате.
— Она заснула, — шепнул Эллери.
Он осторожно положил старческую руку на грудь бабушки Деборы и на цыпочках вышел из комнаты. Женщина проводила его до дверей.
— Я Сьюзен Бейтс, сиделка. Она все чаще и чаще засыпает таким образом.
Эллери попрощался, вышел из коттеджа, сел в машину и поехал обратно в Манхэттен. Он и сам чувствовал себя очень усталым. Даже старым.
Последняя запись в рукописи о деле Потрошителя, от 12 января 1908 года
Хотя меня беспокоила реакция Холмса, признаюсь, что, пользуясь его долгим отсутствием, я привел в порядок все свои записки о деле Джека-потрошителя. Уже прошло двадцать лет. Девять из них титулом герцога Ширского владел новый наследник, далекий родственник. Который, должен отметить, почти не бывал в Англии и весьма мало заботился и о титуле, и о его блистательной истории.
Я пришел к мысли, что пора уже поведать миру истину о деле Потрошителя, которое занимало выдающееся место — если можно употребить это слово! — в истории преступлений, и об усилиях Холмса положить конец кровавому разгулу этого монстра в Уайтчепеле.
По возвращении Холмса из-за границы я обсудил с ним этот вопрос, пустив в ход самые веские доказательства, какие только пришли мне в голову. Но убедить его мне не удалось — он был тверд, как алмаз.
— Нет, нет, Ватсон, не будем трогать эти кости. Мир не станет богаче, если опубликовать эту историю.
— Но, Холмс! Весь этот ваш труд…
— Мне очень жаль, Ватсон. Но это мое последнее слово.
— В таком случае, — сказал я, не скрывая огорчения, — разрешите мне подарить вам рукопись. Может, вы найдете ей лучшее применение — будете, например, раскуривать трубку.
— Я польщен, Ватсон, и тронут, — шутливо раскланялся он. — В обмен разрешите мне познакомить вас с подробностями небольшого дельца, которое я только что привел к успешному завершению. Вы можете сделать из него весьма интересную мелодраму и без промедления представить ее своим издателям. Мне пришлось иметь дело с брокером из Южной Америки, который едва не одурачил европейский финансовый синдикат, представив ему «подлинное» яйцо птицы Рух. Может быть, «История о Синдбаде-мореходе из Перу» в какой-то мере компенсирует ваше разочарование.
И эти его слова завершили дело.
Эллери объясняет
Эллери явился как раз вовремя. Инспектор Квин только что закончил читать повествование доктора Ватсона о деле Потрошителя и разочарованно вертел в руках «Дневник». Он поднял взгляд на Эллери:
— Очень хорошо, что она не опубликована. Холмс был прав.
— Я тоже так подумал.
Эллери подошел к бару.
— Черт бы побрал Гранта! Я забыл заказать шотландского.
— Как прошел разговор?
— Лучше, чем я ожидал.
— Значит, ты соврал, как настоящий джентльмен. Весьма благородно с твоей стороны.
— Я не врал.
— Что?
— Я не врал. Я рассказал ей всю правду.
— Значит, — холодно сказал инспектор Квин, — ты позволил себе гнусное предательство. Дебора Осборн любила своего отца и верила в него. Кроме того, она доверяла тебе. И ты вполне мог бы немного подправить истину — уж для этого-то ты достаточно жуликоват.
— Мне не надо было ничего подправлять.
— Как это? Что ты несешь! Хрупкая пожилая леди…
— А так, папа, — сказал Эллери, опускаясь в плетеное кресло, — что лорд Кэрфакс и Джек-потрошитель — это разные люди, и потому во вранье не было необходимости. Отец Деборы не был монстром. И она была права, все время веря в него. Она знала, и я знал…
— Но постой…
— …как и Шерлок Холмс.
Наступило долгое молчание. Pater пытался понять, что сказал filius, — и потерпел поражение.
— Эллери, но ведь тут все написано! — Инспектор похлопал ладошкой по «Дневнику».
— Да, написано.
— Ричард Осборн, он же лорд Кэрфакс, застигнут на месте преступления, когда с ножом в руке убивал свою последнюю жертву. Да ведь это же происходило на глазах у Ватсона, и он все описал!
— Насколько я понимаю, ты считаешь Ватсона добросовестным хроникером?
— Да, я так считаю. Кроме того, он лично видел все доказательства!
Встав, Эллери подошел к отцу, взял рукопись и вернулся к своему креслу.
— Кроме того, Ватсону не было чуждо ничто человеческое. Он был чрезмерно субъективен. Он видел то, что Холмс хотел ему показать. И сообщал то, что ему рассказывал Холмс.
— Ты хочешь сказать, что Холмс подвел его к такому выводу?
— Именно. К сожалению, в данной истории каждое слово из его уст звучало как истина в последней инстанции. Но самого главного он так и не сказал.
— Хорошо. Чего же он не сказал?
— Например, он никогда не называл Джека-потрошителя Ричардом Осборном или лордом Кэрфаксом.
— Не юли, — фыркнул инспектор.
Эллери полистал старую рукопись.
— Папа, неужели ты не заметил несоответствий в этой истории? Тебя же не устроил намек на шантаж?
— Шантаж? Дай-ка посмотреть…
— Напоминаю. Макс Клейн увидел возможность для шантажа, если он организует брак между Майклом Осборном и продажной девицей Анжелой. Учитывая, как герцог Ширский бережет честь имени, с точки зрения Клейна это имело смысл. Но не сработало. О браке и так стало известно, исчез повод для шантажа.
— Но Клейн сам признался Анжеле, что план провалился.
— Не совсем так. Через некоторое время после того, как он доставил пару обратно в Лондон, Клейн сказал ей, что брак как основа для шантажа теперь не важен, и хотел даже прикончить Майкла. Потому что ему, Клейну, привалила удача, он что-то узнал. И, выяснив, что новое оружие сработает куда убедительнее, он потерял всякий интерес к этим несчастным калекам.
— Но в рукописи нигде не говорится…
— Папа, кто такой этот Клейн? Кем он был? Холмс с самого начала понимал, насколько он важен, еще до того, как была установлена его личность, — он был для Холмса тем самым недостающим звеном. И, встретившись с Анжелой, он получил от нее исключительно важную информацию. Цитирую, что она сказала о Клейне: «О да, он здесь родился. Он знает тут каждый закоулок, в этом районе все его боятся, и мало кто осмеливается встать у него на пути».
— Ну и?..
— Так какой самый большой секрет узнал Клейн?
— Личность Джека-потрошителя, — медленно произнес инспектор. — Как человек, который доподлинно знает Уайтчепель и его обитателей…
— Конечно, папа. Так и должно было быть. А знание личности Потрошителя давало Клейну богатые возможности для шантажа…
— Лорда Кэрфакса.
— Нет. Вспомни, что лорд Кэрфакс даже и не пытался найти Клейна и Анжелу. Разве так ведут себя жертвы шантажа?
— Может, Кэрфакс все время знал…
— Тогда почему он не нанес удара раньше? Потому, что лишь той ночью в морге узнал, что Клейн и Анжела обитают в «Ангеле и короне»!
— Но Кэрфакс напал на Анжелу, а не на Клейна.
— Еще одно доказательство, что он не был объектом шантажа. Он просто решил, что жена его брата и есть то самое исчадие ада, причина всех несчастий семьи Осборн. И убил ее.
— Но ничто из твоих слов не имеет под собой достаточно доказательств…
— Значит, поищем их. Последуем за Холмсом и Ватсоном в ту последнюю ночь. Ты уже знаешь, как описан ход событий. Давай посмотрим, что произошло на самом деле. Придется признать, что той ночью по следам Потрошителя шел не только Холмс, но и еще кто-то. Кто? Я уверен, что лорд Кэрфакс, у него уже возникли подозрения.
— Почему ты считаешь, что и Кэрфакс шел по следу Потрошителя?
— Я рад, что ты задал этот вопрос, — учительским тоном сказал Эллери. — Ты помнишь, как Холмс с Ватсоном зашли в бордель мадам Леоны, который стал для Холмса последним этапом в поисках? И сразу после этого они с Ватсоном прямиком двинулись в «Пакуин»…
— Где Холмс сказал: «Если это логово Потрошителя, он скрылся».
— Холмс этого не говорил. Это слова Ватсона. А Холмс вскрикнул: «Тут кто-то был до нас!» Между этими двумя фразами огромная разница. Одна — просто замечание романиста. Вторую произнес человек, умеющий фиксировать место происшествия с фотографической точностью.
— Ты прав, — признал Квин-старший.
— Это очень важно. Но есть и другие указания…
— На то, что Холмс и лорд Кэрфакс нашли логово Потрошителя практически в одно и то же время?
— Да. Кэрфакс видел, как Холмс и Ватсон появились в «Пакуине». Он ждал на улице и проследовал за ними до морга. Все должно быть именно так.
— Почему?
— Кэрфаксу требовалось узнать две вещи: личность Потрошителя — и он получил подтверждение своим подозрениям в «Пакуине» — и место, где находится Анжела со своим сообщником, — он подслушал это в морге.
Инспектор Квин взял рукопись, нашел соответствующее место и прочитал вслух:
— «А это чудовище, Джек-потрошитель?» Данный вопрос Ватсон задает Холмсу. А тот отвечает: «И лорд Кэрфакс тоже погиб». Что ты на это скажешь?
— А ты прочти это место целиком, — ответил Эллери. — Все сходится.
— Хорошо. Читаю дословно: «Серые глаза Холмса подернулись дымкой печали. «И лорд Кэрфакс тоже погиб. И тоже в силу несчастного стечения обстоятельств. Как и его брат».
— Уже лучше. Теперь скажи мне, стал бы Шерлок Холмс печалиться из-за смерти Джека-потрошителя?
Инспектор Квин отмахнулся и прочел дальше:
— «Естественно. Он предпочел смерть в огне петле палача».
— Слова Ватсона, а не Холмса. А вот что сказал Холмс: «Давайте будем уважать решение благородного человека».
— На что Ватсон ответил: «Благородного? Никак вы шутите? Ах да, понимаю. Вы имеете в виду моменты, когда он был в ясном рассудке. А что герцог Ширский?»
— То есть из слов Холмса Ватсон сделал собственный вывод, для которого не было никаких оснований. Снова процитируем Холмса: «Выбравшись из огня, я прямиком направился в его, — имея в виду герцога Ширского, — особняк на Беркли-сквер… Но мы опоздали. Он уже знал печальные новости о лорде Кэрфаксе. И упал на меч, рукоятку которого держал в руках».
— А Ватсон воскликнул: «Настоящая смерть патриция!»
— И снова Ватсон был введен в заблуждение своими предубеждениями. Он не видел и не понимал, что Холмс сознательно уклоняется от прямого ответа. Посмотри, папа. Когда Холмс добрался до особняка герцога, то нашел его мертвым. И он — то есть герцог — «уже знал печальные новости о лорде Кэрфаксе». И я спрашиваю тебя, каким образом герцог уже мог узнать «печальные новости о лорде Кэрфаксе»? Совершенно ясно, что он столкнулся с сыном в том своем логове в «Пакуине», после чего отправился домой и покончил с собой.
— Потому что Потрошителем был герцог! А его сын, узнав об этом, взял вину и позор на себя, чтобы спасти отца и его репутацию!
— Наконец-то ты все понял, — мягко сказал Эллери. — Еще раз вспомни, что Кэрфакс крикнул напоследок. Он кричал, что он и есть Джек-потрошитель. Лорд Кэрфакс хотел быть уверенным, что вина падет на его голову, а не на отца.
— Значит, Холмс был прав, — пробормотал инспектор Квин. — Он не хотел, чтобы самопожертвование лорда Кэрфакса пропало втуне.
— И Дебора хранила веру в отца без малого три четверти столетия.
— Да, провалиться мне!
Эллери взял у отца рукопись и открыл ее на «Последней записи».
— Дело «Синдбада-морехода из Перу», — пробормотал он. — Что-то о яйце птицы Рух… — Глаза его блеснули. — Папа, как ты думаешь, Холмс мог изложить Ватсону и эту историю тоже?