Лоуренс, спасая своего мичмана, выстрелил в того другого и попал ему в грудь. Лейтенант тем временем пошел на рискованный шаг: рассек собственные ремни, перескочил через Кварла и вцепился в руку капитана – и для поддержки, и затем, чтобы отвести пистолет.
– Браво, – невольно произнес Лоуренс, пораженный этим небывалым маневром. Француз вздрогнул, и на его покрытом кровью лице вдруг сверкнула мальчишеская улыбка.
Их поединок был, конечно, не совсем честным, поскольку французу не имело смысла убивать Лоуренса. Дракон в случае гибели своего капитана бросается на врага с удесятеренной яростью – неуправляемый, но крайне опасный. Лейтенант хотел захватить Лоуренса в плен и поэтому осторожничал, в то время как капитан мог убить его не задумываясь.
Легко сказать! Они балансировали на узком драконьем загривке, и лейтенант, выше Лоуренса ростом, держался за него мертвой хваткой, чтобы не сверзиться вниз. Они скорее напирали друг на друга, чем фехтовали. Клинки, раз сойдясь, больше не расцеплялись, и Лоуренс уже стал подумывать, что бой может завершиться лишь падением кого-то из них.
Он отважился развернуться немного, чтобы наблюдать за общей битвой через плечо лейтенанта. Мартин и Феррис вкупе с несколькими стрелками держались стойко, но французов было больше, и они угрожали прорваться на подмогу своему офицеру. Пара абордажников отражала низовых, пытавшихся взобраться наверх: на глазах у Лоуренса они закололи и сбросили вниз Джонсона.
– Vive l’Empereur! – ободряюще крикнул лейтенант своим людям, сам оглянувшись через плечо, и сделал выпад с намерением ранить соперника в ногу. Лоуренс, отразив удар, вдруг с изумлением понял, что дерется парадной шпагой, которую вчера надевал в Адмиралтейство: у него не было времени сменить ее на другую.
Теперь он вел себя более осмотрительно и старался принимать вражеские выпады только на среднюю часть клинка. Удар, нацеленный в его правую руку, он тоже отвел, но на сей раз шпага, как он и опасался, переломилась. Пять дюймов стали чиркнули его по лицу и улетели, отливая багрянцем при свете горящих судов.
Француз, видя это, вознамерился окончательно разоружить капитана. Еще один кусок лезвия отлетел прочь. У Лоуренса теперь осталось всего шесть дюймов. Поддельные бриллианты на серебряной рукояти сверкали, словно насмехаясь над ним. Он стиснул челюсти, решив не сдаваться и не отдавать Отчаянного французам. Будь он проклят, если уступит. Не прыгнуть ли за борт, оповестив криком Отчаянного? Тот, может быть, поймает его – а если нет, то он хотя бы не увидит, как Наполеон заберет дракона себе.
Но тут Грэнби влез наверх по хвостовой шлее без помощи карабинов, пристегнулся и напал на француза, оборонявшего левый бок. Когда тот пал мертвым, на спину тут же выбрались шестеро низовых. Абордажники сбились в тесную кучку, но исход боя был уже предрешен: либо они сдадутся, либо умрут. Мартин со шпагой наготове перебирался через убитого Кварла.
– Ah, voici un joli gвchis! – воскликнул лейтенант и предпринял последнюю отчаянную попытку: подцепил своим клинком рукоять Лоуренса и вырвал у него шпагу. Внезапно он пошатнулся, из носа у него хлынула кровь, и он повалился без чувств на руки капитана. Позади него, тоже пошатываясь, стоял юный Дигби: крыльман втихую покинул свой пост на плече и сразил врага ядром на конце мерной ленты.
– Молодцом, – похвалил его Лоуренс, поняв, что к чему, и мальчуган зарделся от гордости. – Мистер Мартин, переправьте, пожалуйста, этого вояку вниз, в лазарет. Он дрался как лев.
– Есть, сэр! – Мартин продолжал шевелить губами, но грянувший сверху рев заглушил все прочие звуки. Еще миг, и Лоуренс вовсе перестал что-либо слышать.
Очнулся он под громоподобный рокот Отчаянного. Глаза болели от света, одна нога не желала слушаться. Ощупав ее, Лоуренс обнаружил, что она запуталась в портупее. Одна из пряжек, прорвав бриджи, вдавилась в тело.
Уж не взяли ли нас, чего доброго, в плен, испугался он. Но нет, рядом кто-то кричал по-английски. Так ведь это же Барэм, изумленно сообразил Лоуренс.
– Нет, сэр, ни шагу дальше, – твердо отвечал адмиралу Грэнби. – Если эти люди двинутся с места, Отчаянный, ты можешь сбить их с ног.
Лоуренс попытался сесть, и заботливые руки тут же поддержали его.
– Осторожно, сэр. Вам уже лучше? – Дигби сунул капитану пузырь с водой.
Лоуренс смочил губы, но пить из-за тошноты не решился.
– Помогите мне встать, – велел он хрипло, щурясь на свет.
– Нет, сэр, не надо, – зашептал Дигби. – Вы получили сильный удар по голове, а теперь вам грозят арестом. Грэнби приказал спрятать вас и подождать адмирала.
Лоуренс лежал на твердой земле. Передняя лапа Отчаянного охватывала его надежным кольцом, по бокам сидели на корточках впередсмотрящие Дигби и Аллен. С лапы стекали ручейки темной крови.
– Он ранен, – заметил Лоуренс, опять порываясь подняться.
– Мистер Кейнс уже пошел за бинтами. Пешер подранил нас сбоку, но не сильно – это просто царапины. – Дигби без труда удержал капитана: поврежденная нога не гнулась, а держать и вовсе отказывалась. – Не нужно, сэр. Бейливорт сейчас доставит носилки.
– Ну хватит. Я хочу встать, – резко бросил Лоуренс.
Отлеживаться не приходилось: Лентон не мог прибыть сюда сразу же после боя, а ситуация между тем принимала все более дурной оборот. Опираясь на хрупкие плечи крыльманов, он покинул свое укрытие.
Барэм стоял на лужайке с дюжиной морских пехотинцев – не тех лондонских молокососов, а закаленных солдат. Они притащили с собой пушку-перечницу – короткоствольную, правда, но на таком расстоянии дальнобойная и не требовалось. Барэм, лилово-красный, перестал спорить с Грэнби и свирепо уставился на капитана.
– Ага, вот и вы. Отсидеться вздумали? Уймите свое животное, а вы, сержант, арестуйте его.
– Никто из вас и близко не подойдет к Лоуренсу, – рыкнул Отчаянный, угрожающе приподняв когтистую лапу. Кровь, стекающая с шеи и плеч, делала его особенно страшным, жабо стояло торчком.
Солдаты дрогнули, но сержант сохранил спокойствие.
– Наводи, капрал, – скомандовал он и жестом приказал остальным поднять мушкеты.
– Отчаянный, стой! – воззвал Лоуренс. – Бога ради, не надо. – Но рассвирепевший дракон не слушал его. Ружейных пуль Лоуренс опасался не слишком, но перец, он знал, ослепит Отчаянного и разъярит еще больше – что будет иметь плачевные последствия как для дракона, так и для противостоящих ему людей.
Но тут деревья на западной стороне закачались, и над ними возникла огромная голова Максимуса. Медный регал встряхнулся и широко зевнул, показав устрашающие зубы.
– Разве бой не кончился? Из-за чего такой шум?
– Эй ты! – крикнул ему Барэм, указывая на Отчаянного. – Придержи этого дракона!
Максимус, как и все медные регалы, страдал дальнозоркостью. Чтобы рассмотреть происходящее, ему пришлось стать на дыбы. Он весил уже вдвое больше Отчаянного и был на двадцать футов длиннее. Крылья, которые он растопырил для равновесия, бросали вперед длинную тень и просвечивали красным на солнце.
Возвышаясь над всеми и вся, он запрокинул голову, всмотрелся и спросил Отчаянного:
– Зачем тебя надо держать?
– Не слушай его! – Отчаянный трясся от гнева, и кровь у него текла все сильней. – Они хотят забрать Лоуренса, посадить его в тюрьму и казнить. Я им этого не позволю! А тебя раздавлю, хотя Лоуренс и не велит, – свирепо добавил он, обращаясь к Барэму.
– Бог мой, – прошептал Лоуренс, только теперь поняв, чего по-настоящему боится Отчаянный. Тот уже однажды присутствовал при аресте, и вскоре арестованного предателя казнили на глазах у его собственного дракона. Это произвело крайне тяжелое впечатление на Отчаянного и других молодых драконов – неудивительно, что его теперь охватила паника.
Грэнби, используя отвлекающий фактор в лице Максимуса, сделал знак другим офицерам. Он, Феррис, Эванс, Риггс со своими стрелками – все выстроились в шеренгу перед Отчаянным с ружьями и пистолетами. То, что это было только бравадой – оружие они разрядили в бою, – нисколько не преуменьшало дерзости их поступка. Лоуренс зажмурился, сознавая, в какую переделку влип вместе с ним его экипаж. Еще немного, и все это заслужит справедливого названия «бунт».
Ружья морской пехоты не дрогнули, пушку спешно зарядили круглым перечным снарядом.
– Товсь! – подал команду капрал.
Лоуренс окончательно растерялся. Сказать Отчаянному, чтобы перевернул пушку? Но тогда получится, что они выступили против своих же солдат, повинующихся приказу. Непростительно – но простительнее ли будет, если эти солдаты причинят вред Отчаянному и его экипажу?
– Какого черта здесь происходит? – осведомился Кейнс, драконий хирург. Два тяжело нагруженных ассистента тащили за ним бинты и катушки шелковых ниток. Пользуясь оторопью, которую внушили солдатам его седины и забрызганный кровью сюртук, доктор выхватил запал из рук канонира, бросил его на землю и погасил. Яростный взгляд Кейнса не щадил ни Барэма, ни солдат, ни Грэнби с его людьми. – С ума вы все посходили? Он только что вышел из боя, а вы его бесите. Сейчас сюда не только этот красавец, – доктор кивнул на Максимуса, – весь запасник сбежится.
Любопытствующие драконы в самом деле уже выглядывали из-за деревьев, ломая ветки. Земля содрогнулась – это уличенный в нескромности Максимус вновь опустился на четвереньки. Барэму стало явно не по себе: драконов, как правило, кормят сразу после сражения, и окровавленные, хрумкающие костями пасти могли ошарашить кого угодно.
Кейнс тоже не давал чужакам спуску.
– Вон, немедленно вон! Я не могу работать, когда кругом такой цирк, а вы, – рявкнул он Лоуренсу, – извольте сейчас же лечь! Я распорядился, чтобы вас перенесли в госпиталь – один Бог знает, почему вы до сих пор скачете на этой своей ноге. Где Бейливорт с носилками?
Этого Барэм уже не вынес:
– Лоуренс, черт побери, под арестом, и прочих бунтовщиков я тоже намерен заковать в кандалы!
– Арестуете его утром, – не смолчал Кейнс, – когда он вместе с драконом получит врачебную помощь. Примерное, истинно христианское поведение – угрожать раненым! – В кулаке, которым хирург потрясал перед самым лицом лорда, был зажат десятидюймовый крючок. Барэм невольно отшатнулся, и пехотинцы, восприняв это как долгожданный сигнал, поволокли прочь свою пушку. Лорду не осталось ничего другого, как отправиться следом за ними.
Завоеванная таким образом передышка оказалась недолгой. Хирурги, сгрудившись над Лоуренсом, чесали в затылках. Кость не была сломана, раны, не считая обильных кровоподтеков, тоже отсутствовали, однако нога отзывалась мучительной болью на любые попытки прощупать ее. Голова тоже сильно болела. В итоге Лоуренсу предложили лауданум, от которого он отказался, и приказали не ступать на пострадавшую ногу – совет столь же здравый, сколь и бесполезный: ступить на нее он не мог бы при всем желании.
Раны Отчаянного, к счастью неглубокие, тем временем зашили, и Лоуренс, приложив большие усилия, уговорил его хоть немного поесть. К утру стало ясно, что Отчаянный поправляется. Лихорадки у него не было, и никаких поблажек ожидать больше не приходилось. Лоуренс получил от адмирала Лентона официальный вызов в штаб запасника. Провожая портшез, в котором он туда отправлялся, Отчаянный заявил:
– Если завтра утром ты не вернешься, я пойду тебя искать.
Отговорить его не удалось, да и какие тут можно найти слова? Дело явно шло к аресту, если только Лентон не найдет каких-то чудодейственных доводов против, а трибунал по совокупности правонарушений вполне мог приговорить капитана к смерти. Обычно авиаторов вешали разве что в случае государственной измены, но Барэм наверняка постарается, чтобы Лоуренса судила коллегия морских офицеров. Они подойдут к делу гораздо пристрастнее, и перспектива лишиться боевого дракона не остановит их: Отчаянный все равно потерян для Англии, раз Китай требует его назад.
Эту ситуацию, и без того непростую, для Лоуренса отягощало сознание, что он поставил под удар своих офицеров. Грэнби и другим лейтенантам – Эвансу, Феррису, Риггсу – придется ответить за неподчинение Барэму. Их могут уволить со службы – для авиатора, которого обучают летать с раннего детства, страшнее наказания не придумаешь. Даже мичманов, которые в лейтенанты так и не вышли, не принято увольнять в отставку. Для них всегда находят места в питомниках и запасниках, обеспечивая их обществом сослуживцев.
Нога за ночь стала чуть получше, но Лоуренс, самостоятельно взойдя на штабное крыльцо, побледнел и покрылся потом. Он постоял, перебарывая дурноту, и вошел в небольшой кабинет адмирала.
– Бог мой! Я думал, лекари вас отпустили! – воскликнул Лентон вопреки нетерпеливой гримасе Барэма. – Садитесь, пока не упали; держите, – продолжал он, сунув в руку Лоуренса стакан бренди.
– Благодарю, сэр. Меня действительно отпустили. – Лоуренс пригубил спиртное только из вежливости – голова у него и без бренди неважно работала.
– Довольно с ним нянчиться, – прервал Барэм. – В жизни не видел, чтобы офицер вел себя столь вопиющим образом. Честное слово, Лоуренс, я никогда не питал любви к виселице, но вас бы повесил с большой охотой. Лентон клянется, что тогда ваш зверь станет неуправляемым, а по мне он и теперь строптив дальше некуда.
Лентон сжал губы, выслушав этот презрительный отзыв. Лоуренс мог лишь догадываться, сколько сил и нервов потратил воздушный адмирал, убеждая Барэма. Ни заслуги Лентона, ни только что одержанная победа не имели решающего значения в высоких сферах. Барэм мог безнаказанно унижать его, в то время как любой флотский адмирал пользовался достаточным влиянием, чтобы требовать к себе уважения.
– Вас, бесспорно, следует отправить в отставку, – продолжал Барэм. – Но животное, столь же бесспорно, следует отправить в Китай, и здесь нам, к великому сожалению, требуется ваше содействие. Уговорите его как-нибудь, и покончим на этом; но если вы снова вздумаете упорствовать, будь я проклят, если в конце концов вас не вздерну. Зверя застрелим, а китайцы могут убираться ко всем чертям.
Лоуренс, забыв о контузии, едва не взвился со стула, но Лентон надавил ему на плечо.
– Вы заходите чересчур далеко, сэр. У нас в Англии драконов расстреливают разве только за людоедство, и мы не станем менять эту традицию ради вас. Недоставало мне только бунта в воздушном корпусе.
Барэм пробурчал себе под нос что-то насчет отсутствия дисциплины. Лоуренс счел это хорошим признаком, зная, что лорд хорошо помнит большой мятеж 1897 года, когда восстала половина королевского флота.
– Будем надеяться все же, что до этого не дойдет. На Спитхедском рейде стоит транспорт «Верность», который может выйти в море через неделю. Вопрос, как погрузить на него дракона, который не желает ехать по доброй воле.
Лоуренс не находил слов для ответа. Неделя – очень короткий срок. В голову лезли безумные мысли о бегстве. Из Дувра на континент можно перелететь без труда, а в Германии сохранилось немало лесов, где драконы – только мелких, правда, пород – до сих пор живут на свободе.
– Нужно подумать, – сказал Барэму Лентон. – Позволю себе заметить, сэр, что дело с самого начала велось из рук вон плохо. Дракон взбудоражен, а их и в спокойном состоянии непросто уговорить сделать то, что им не по вкусу.
– Я сыт по горло вашими отговорками, Лентон, – начал Барэм, но ему помешал стук в дверь.
– Сэр… – успел промолвить испуганный мичман и тут же отскочил прочь: китайские солдаты попросту смели его, расчищая путь принцу Юнсину.
Пораженные англичане не сразу вспомнили об этикете. Лоуренс все еще пытался встать, когда принц уже вошел в комнату. Юнсину поспешно придвинули стул лорда Барэма, но он отмахнулся, из-за чего остальные тоже не могли сесть. Лентон незаметно взял Лоуренса под руку, но комната продолжала кружиться, и яркий наряд принца резал капитану глаза.
– Так-то вы проявляете свое уважение к Сыну Неба? – заговорил принц, обращаясь к Барэму. – Вы снова бросили Лун Тен Сяна в бой, а теперь тайно сговариваетесь с целью оставить при себе краденое.
Барэм, пять минут назад готовый послать китайцев ко всем чертям, побледнел и залепетал: