– Значит, будем беседовать между собой, чтобы не сидеть в надутом молчании, – возразил Райли.
Но надежды его не сбылись. Как только прибыли гости, воцарилось то самое молчание, которого он так опасался. Китайцы, несмотря на присутствие переводчика, ни слова не соизволили проронить. Лю Бао тоже не явился, а Шун Кай, единственный представитель посольства, ограничился формальным приветствием. После этого он только и делал, что изучал фок-мачту, расписанную желтыми полосами. Она проходила через потолок и середину стола; посол заглянул даже под скатерть, чтобы осмотреть уходящую под палубу нижнюю часть.
Райли выделил правую сторону стола исключительно для китайцев и проводил их на эти места, но они не пожелали занять их. Британцы, уже начавшие рассаживаться, замерли на полпути в самых разнообразных позах. Растерянный капитан повторил приглашение – ему пришлось сделать это еще несколько раз, прежде чем гости опустились на стулья. Начало было не из удачных и не побуждало к беседе.
Офицеры сосредоточились на еде, но хорошие манеры и здесь выручили их ненадолго. Китайцы принесли с собой лакированные палочки и пользовались ими вместо ножей и вилок. Британцы, завороженные этим искусством, невольно принялись наблюдать, как те управляются с каждым подаваемым блюдом. Большие ломти жареной бараньей ноги гостей несколько озадачили, но затем один молодой человек, опять-таки при помощи палочек, свернул свой кусок и съел его в три приема, подав пример остальным.
Трип, самый младший из мичманов Райли, толстый отрок двенадцати лет (его приняли на борт благодаря тому, что в их семействе числилось трое членов Парламента, и пригласили больше в воспитательных целях), стал подражать им, перевернув нож и вилку, но лишь причинил этим ущерб своим бриджам. Место на дальнем конце стола делало его недосягаемым для суровых взглядов, а соседи таращились на китайцев и не обращали на него никакого внимания.
Райли, силясь отвлечь Шун Кая от проделок мальчишки, поднял бокал и произнес, кося краем глаза на Хэммонда:
– Ваше здоровье, сэр.
Хэммонд перевел, и Шун Кай, учтиво кивнув, слегка пригубил свое вино (мадера, подкрепленная бренди, предназначалась как раз для долгих морских переходов). Застолье на какое-то время сделалось веселее: офицеры, вспомнив о своем долге, начали поднимать тосты за других гостей. Перевода это не требовало, и кивки с улыбками начали перелетать через стол. Хэммонд рядом с Лоуренсом чуть слышно перевел дух и впервые проглотил что-то.
Лоуренс сознавал, что плохо помогает хозяевам – но его больная нога упиралась в козлы, не позволявшие ее вытянуть, а голова, хотя пил он до неприличия мало, сильно отяжелела. Он тратил все силы на то, чтобы вовсе не оконфузиться, и намеревался потом извиниться перед Райли за свое несветское поведение.
Фрэнкс, третий лейтенант Райли, поднял свои первые три бокала в полнейшем неучтивом молчании, но вино мало-помалу развязало ему язык. Мальчиком, в мирные годы, он служил в Ост-Индии, где нахватался каких-то китайских слов. Сейчас он решил испробовать наименее непристойные из них на своем визави – молодом, худощавом и чисто выбритом. Китаец, которого звали Ю Бин, просветлел и попытался ответить ему на столь же скудном английском.
– Очень хороший есть… – начал он и остановился, не находя слов для завершения комплимента. Он лишь качал головой на самые вероятные предположения Фрэнкса – ветер, ночь, обед – и в конце концов обратился за помощью к переводчику.
– У вас превосходный корабль, – сообщил тот. – Он очень остроумно построен.
Сердце моряка не могло не отозваться на такие слова. Райли, оставив на время прерывистую беседу с Хэммондом и Шун Каем, сказал переводчику:
– Прошу вас передать джентльмену мою благодарность; надеюсь, что всем вам будет удобно на моем судне.
– Благодарю вас, сэр, – передал в ответ Ю Бин, склонив голову. – Мы и сейчас находим, что путешествуем гораздо удобнее прежнего. Сюда мы плыли на четырех кораблях, и один оказался до крайности тихоходным.
– Вам ведь уже доводилось огибать мыс Доброй Надежды, капитан Райли? – вмешался в разговор Хэммонд.
Лоуренс посмотрел на него с удивлением. Райли, тоже слегка опешивший, не успел ответить – его опередил Фрэнкс, который, следя за укладкой китайского багажа, два дня проторчал в дурно пахнущем трюме.
– Всего четыре судна? – воскликнул он с хмельной фамильярностью. – Странно, что не шесть. Вы ехали, должно быть, как сельди в бочке.
– Суда действительно были маловаты, – кивнул Ю Бин, – но на службе императору всякое неудобство лишь радует. Кроме того, у вас в Кантоне тогда не оказалось более вместительных кораблей.
– Так вы зафрахтовали суда Ост-Индской компании? – спросил лейтенант морской пехоты Макриди, малорослый, худой и жилистый. Он носил очки, казавшиеся нелепыми на исполосованном шрамами лице.
Моряки довольно заулыбались, расслышав легкий оттенок превосходства в этом вопросе. Французы умеют строить корабли, но ходить на них не умеют; «доны» вспыльчивы и недисциплинированны; у китайцев вовсе нет того, что заслуживало бы названия флота – все эти многократно повторяемые истины каждый раз доставляли им удовольствие и подкрепляли их дух.
– Четыре корабля, везущие обыкновенный багаж вместо фарфора и шелка! – не унимался Фрэнкс. – Они, наверно, обошлись вам в целое состояние.
– Странно, что вы упомянули об этом, – ответил Ю Бин. – Хотя мы ехали по прямому поручению императора, один капитан в самом деле потребовал платы, а затем попытался отплыть, не получив на то разрешения. Должно быть, злой дух овладел им и толкнул на такого рода безумство. Но ваша компания нашла для него врача, и ему позволили принести извинения.
– Так почему же они согласились везти вас, раз вы ничего им не заплатили? – вытаращил глаза Фрэнкс.
Ю Бин тоже уставился на него, изумленный таким вопросом.
– Корабли были конфискованы по указу императора – что же им было делать? – Китаец пожал плечами, как бы закрыв тему, и обратил все свое внимание на тарталетки с вареньем, которыми кок Райли сопроводил последнее перед десертом блюдо.
Лоуренс отложил свой прибор: его аппетит, слабый с самого начала, теперь совершенно пропал. Как небрежно они говорят о захвате британской собственности, о том, как британских моряков вынудили служить иноземному трону! Нет, он, вероятно, чего-то не понял. Все газеты в стране должны были поднять крик по этому поводу, а правительство – выразить официальный протест. Он посмотрел на Хэммонда – тот был бледен и взволнован, но не выглядел удивленным. Лоуренсу вспомнилось подобострастное поведение Барэма, вспомнилась попытка Хэммонда переменить разговор, и сомнения оставили его окончательно.
Та же мысль, по-видимому, посетила и остальных. На британской стороне перешептывались, и Хэммонду пришлось снова поднять вопрос, на который капитан так и не собрался ответить.
– Надеюсь, это было не слишком трудно? Не хотелось бы встретиться с непогодой в пути. – Но это не помогло делу, и тишину нарушало лишь чавканье юного Трипа.
Гарнетт, штурман, толкнул мальчика локтем, и тишина сделалась полной. Шун Кай, чувствуя, что над столом собираются тучи, поставил бокал. Хозяева пили много, хотя обед не дошел еще и до половины, и многие молодые офицеры побагровели от гнева. Военные моряки, оказавшись на берегу в годы мира, часто поступали на корабли Ост-Индской компании. Традиционно крепкие узы между британским флотом и его торговой сестрой делали оскорбление еще более нестерпимым.
Озабоченный переводчик встал, но другие китайцы еще не поняли, в чем тут дело. Кто-то из них рассмеялся в ответ на замечание своего соседа, и этот смех показался всем до странности громким.
– Ей-богу же!.. – крикнул Фрэнкс. Его схватили за руки с двух сторон и удержали на стуле, но ропот не прекратился.
– За нашим столом, – произнес кто-то, и его поддержали согласными возгласами. В каюте определенно назревал шторм. Хэммонд пытался что-то сказать, но никто не слушал его.
– Капитан Райли, – сказал Лоуренс, перекрывая всех остальных, – не расскажете ли, каким курсом мы будем следовать? Мистеру Грэнби было бы любопытно узнать.
Грэнби через несколько стульев от него, бледный под слоем загара, вздрогнул и тут же подхватил:
– Это так, сэр; буду вам очень признателен.
– Разумеется. – Райли обернулся назад, где лежали на шкафчике его карты, развернул одну на столе и стал объяснять несколько громче обычного: – На выходе из Канала мы сделаем крюк, чтобы обойти Францию и Испанию. Затем приблизимся к африканскому побережью и будем придерживаться его по мере возможности. Задержимся на Мысе до начала летних муссонов – от недели до трех, смотря когда прибудем туда, а после с попутным ветром пойдем к Южно-Китайскому морю.
Гнетущее молчание было прервано, и его мало-помалу сменили необходимые реплики. Но с китайцами никто больше не заговаривал, кроме Хэммонда, изредка обращавшегося к Шун Каю – да и тот под огнем осуждающих взглядов скоро сник и умолк. Райли велел подавать пудинг, обрекая обед на малопочтенную преждевременную кончину.
Офицерам прислуживали морские пехотинцы или матросы, стоявшие позади каждого стула. Когда Лоуренс, подтягиваясь на руках, вылез по трапу на палубу, слух уже разошелся по всему кораблю, и авиаторы переговаривались с моряками через границу.
Хэммонд, видя повсюду злобные взоры и стиснутые до боли зубы, состарился на глазах. Лоуренс вместо жалости испытывал одно лишь негодование: ведь Хэммонд намеренно пытался скрыть постыдное кантонское происшествие.
Подошел Райли с чашкой кофе, кипевшего, судя по запаху, на слишком сильном огне.
– Мистер Хэммонд, – сказал он тихо, но властно. Лоуренс ни разу не слышал, чтобы его бывший подчиненный говорил таким тоном: казалось, свойственный Райли легкий юмор бесповоротно покинул его. – Прошу вас передать китайцам, чтобы сидели внизу. Выдумывайте какие хотите предлоги. Я и пенни не дам за жизнь того из них, кто сунется в ближайшее время на палубу. А вы, капитан, – обратился он к Лоуренсу, – прикажите, пожалуйста, своим людям ложиться спать. Мне не нравится их настроение.
– Хорошо. – Лоуренс прекрасно понимал капитана: взбудораженные люди склонны к насилию, а там и до бунта недалеко. Первоначальная причина возмущения забывается быстро. – Отправьте ребят вниз, Джон, – сказал он Грэнби, отведя его в сторону, – и пусть офицеры позаботятся, чтобы все было тихо. Беспорядки нам не нужны.
– Есть, сэр, хотя, видит Бог… – Грэнби, тоже сильно рассерженный, покачал головой и ушел.
Авиаторы подчинились беспрекословно, и их пример оказал благотворное влияние на матросов, когда тем отдали такой же приказ. Кроме того, люди знали, что офицеры в этом случае им не враги: гнев кипел в каждой груди, все испытывали сходные чувства. Первый лейтенант лорд Парбек почти не встречал возражений, обходя палубу и распоряжаясь с аристократическим выговором:
– Ступайте, Дженкинс; и вы тоже, Харви.
Отчаянный ждал на драконьей палубе, сверкая глазами. Он слышал достаточно и просто сгорал от любопытства. Когда Лоуренс рассказал ему все в подробностях, он фыркнул и заявил:
– Сидели бы лучше дома, раз своих кораблей нет. – Поступок китайцев, впрочем, не вызвал в нем особого возмущения: драконы весьма легко относятся к чужой собственности, ревностно оберегая при этом золото и драгоценности, принадлежащие им самим. Отчаянный как раз полировал свою сапфировую подвеску, подарок Лоуренса, – он снимал ее с шеи только в подобных случаях.
– Это оскорбительно для Короны, – сказал Лоуренс, яростно растирая больную ногу; если бы не она, он сейчас расхаживал бы по палубе взад-вперед. Хэммонд курил сигару у поручней квартердека, и красный огонек время от времени освещал его бледное, блестящее от пота лицо. Лоуренс свирепо взирал на него через разделяющее их пустое пространство. – Я прямо-таки удивляюсь ему – и Барэму тоже. Замять такой возмутительный случай, избежав всякой огласки… это превыше моего понимания.
– Я думал, мы должны избегать войны с Китаем любой ценой, – совершенно резонно заметил Отчаянный. Ему долго это втолковывали, и сам Лоуренс тоже внес свою лепту.
– Если уж выбирать из двух зол, я предпочел бы договор с Бонапартом. – Лоуренс был слишком зол, чтобы рассуждать здраво. – У него по крайней мере достало приличия объявить нам войну, прежде чем захватывать наших подданных – а эти господа швыряют нам оскорбления прямо в лицо, заранее уверенные, что мы не посмеем ответить. Неудивительно, впрочем, когда наше правительство опрокинулось перед ними на спину, как стая дворняг. И подумать только, – продолжал Лоуренс, закипая, – что этот негодяй после всего случившегося уговаривал меня согласиться на коутоу…
Отчаянный, удивляясь негодованию своего капитана, нежно потыкал его носом.
– Пожалуйста, не волнуйся так – тебе вредно.
Лоуренс сконфуженно потряс головой и прислонился к нему. В самом деле, что пользы так бушевать. Вахтенные матросы могут услышать его и совершить что-нибудь необдуманное, да и Отчаянного расстраивать незачем. Однако теперь многое стало для него ясным. Правительство, проглотив столь тяжкое оскорбление, едва ли могло возражать против передачи китайцам одного-единственного дракона. Они только порадовались возможности избавиться от этого неприятного приобретения и окончательно все замять.
– Ты побудешь немного со мной на палубе? – спросил Отчаянный, ластясь к нему. – Посиди отдохни, успокой нервы…
Лоуренс и сам не хотел уходить. Биение могучего сердца под его ладонями удивительным образом возвращало утраченное спокойствие. Ветер был не слишком силен, а присутствие лишнего офицера на палубе могло быть только полезно.
– Да, хорошо. Помимо всего прочего, мне не хочется бросать Райли одного в такой ситуации. – И Лоуренс пошел, хромая, за одеялами.
Глава 4
Крепнущий норд-ост пронизывал холодом. Лоуренс проснулся, взглянул на звезды и увидел, что проспал всего пару часов. Закутавшись поплотнее, он попытался отвлечься от боли в ноге. На палубе царила странная тишина: вахтенные под бдительным оком Райли не смели переговариваться, и только со снастей порой доносился шепот. Луны не было, но фонари давали кое-какой свет.
– Ты замерз, – неожиданно промолвил Отчаянный, обратив на Лоуренса свои голубые глаза. – Иди в каюту и спи спокойно: я Райли в обиду не дам. И китайцев тоже, раз ты так хочешь, – без особого энтузиазма добавил он.
Лоуренс устало кивнул. Опасность, по его мнению, миновала, и не было больше необходимости оставаться на палубе.
– Тебе удобно?
– Да, снизу идет тепло. – Отчаянный говорил верно: Лоуренс чувствовал обогрев даже сквозь подошвы своих башмаков.
Приятно было укрыться от ветра. Ногу, пока он спускался на верхнюю каютную палубу, пару раз словно ножом пронзило, но Лоуренс перенес вес на руки и удержался на трапе.
В круглые окошки не дуло, а камбуз, успешно обогревавший Отчаянного, отапливал и его каюту. Кто-то из вестовых зажег висячий фонарь, книга Гиббона так и лежала открытой на шкафчике. Лоуренс, несмотря на боль, уснул почти сразу: легкое покачивание койки было ему милее любой перины, плеск воды за бортом убаюкивал.
Проснулся он от сильного крена и шума, который скорее ощутил, чем услышал. Выбросил руку, уперся в потолок. Крыса проехалась по полу, врезалась в сундуки и возмущенно шмыгнула в темноту.
Корабль выровнялся почти в то же мгновение. Ни шквального ветра, ни сильной волны – не иначе это Отчаянный поднялся в воздух. Лоуренс накинул на ночную сорочку непромокаемый плащ и босиком вышел наружу. Резкое стаккато барабанщика, бьющего тревогу, отражалось от деревянных стен. Плотник и его помощники бежали снимать переборки. В повторном грохоте Лоуренс распознал взрывы бомб. Рядом внезапно возник Грэнби, одетый несколько приличнее, поскольку спал в бриджах. Лоуренс без возражений оперся на его руку, и они вместе, протискиваясь сквозь толчею, поднялись на драконью палубу. Матросы бежали к помпам и поливали паруса из ведер забортной водой. На краю свернутого сейчас бизань-топселя трепетал оранжево-желтый огонь. Веснушчатый тринадцатилетний мичман, все утро бивший баклуши на глазах у Лоуренса, отважно взобрался на рей и сбил пламя собственной мокрой рубашкой.