Водитель достал из кармана пропуск и прилепил к, лобовому стеклу над приборной панелью, инспектор хмуро пригляделся и качнул полосатым жезлом: мол, проезжайте.
– Первый, я пятый… – зашипел динамик рации голосом дежурного. – Прошу связи!
– Что там? – буркнула портативная японская рация голосом Деда.
Ага, значит, уже не в машине. Черт старый… Владислав Петрович был из тех, кто не жаждет встречи с начальством. Хорошее начальство в первую очередь не должно мешать работать.
– Первый, загляните в Управление, с вами Киев просит связи.
– Конкретнее! – теряя терпение, рявкнул генерал.
– Представитель посольства известной вам страны.
– Принял. Сейчас буду.
Водитель приткнул «Волгу» к самому бордюру между спецназовским автобусом и областным бронированным лимузином.
– Черт… – вслух ругнулся Владислав Петрович. – Сейчас начнется… Не хватало нам только международных обид. Интересно, как бы отреагировали американцы на ноту нашего правительства по поводу гибели в их стране наших граждан?
– Никак, – неожиданно отозвался водитель. – А наши сейчас будут извиваться, как угри на раскаленной сковороде. Удивляться нечему… Слабый всегда извивается перед более сильным, слуга перед господином. Ничего не изменилось со средних веков. Как и тогда, сейчас существует только одно международное право – право сильного. А еще кто-то заикается о цивилизованности Запада…
– В смысле? – удивился следователь. – Чушь какая… Существуют международные законы, ООН, Совет Безопасности…
– А их спросили, когда бомбили Югославию и вводили натовский миротворческий контингент в Чечню? – чуть слышно произнес водитель и заглушил двигатель.
Больше он не сказал ни слова, молчал. Он действительно был на своем месте, а разговоры о политике не входили в круг его обязанностей.
Владислав Петрович открыл было дверцу, но замер, занеся ногу над мокрым от росы асфальтом. Спросонья до него не сразу дошло, но теперь мысль ударила в голову с такой ясностью, что даже дрожь по спине пробежала. Кто бы мог подумать, что ошибка может стать такой приятной…
Саша! Он ведь в клетке сейчас! В клетке… Значит, не мог он быть ночным стрелком, не мог никак, хоть сотню доказательств приведи против него. Другого столь же железного алиби на момент убийства просто невозможно придумать! Если только…
Следователь испугался собственной догадки, но в Сашиных способностях сомневаться не приходилось. Вот же черт!
Он захлопнул дверцу и севшим голосом сказал водителю:
– В райотдел. Быстро!
– Но мне приказано…
– Это напрямую связано с делом! – не выдержал Владислав Петрович. – Скорее!
Он и сам от себя не ожидал такой эмоциональности, а водитель и вовсе смутился, запустил двигатель и выехал со стоянки. Райотдел был совсем рядом, метров четыреста, и уже через две минуты тормоза «Волги» скрипнули перед зарешеченными окнами. Из-под закрытых по инструкции черных штор светомаскировки пробиваются узкие щели света.
Тихо.
Следователь выскочил из машины с неподобающей возрасту и солидности быстротой, палец упруго вдавил белую кнопку звонка над массивной деревянной дверью с круглым окошком. Кнопка была гладкая и прочная, как отглаженный морем камушек, даже чуть влажная, но это не от моря, скорее от легкого налета предутренней росы.
Тихо.
Рука дернула дверь, но с той стороны только глухо и упрямо звякнул запертый изнутри засов. Владислав Петрович несколько раз пнул дверь и снова позвонил, холодея от навалившейся тревоги.
Водитель тоже вышел из машины и теперь глядел поверх раскрытой дверцы с явным недоумением.
– Что там, заснули все? – Его голос разорвал утреннюю тишину настолько неожиданно, что Владислав Петрович вздрогнул.
– Хорошо если так… – тихо ответил он, но водитель услышал.
Первый дежурный троллейбус прогудел мимо, лязгая штангами по проводам, и снова по улице расползлась предрассветная тишина. Лишь рация шипит в машине.
Вдруг за толстым стеклом круглого дверного окошка мелькнула неясная тень, и следователь весь напрягся в недобром предчувствии. Захотелось отскочить от двери, но разум возобладал над инстинктами тела.
Лязгнул, отпираясь, засов, скрипнули петли.
– Чего вы тут буяните, Владислав Петрович? – сонно выглянул дежурный, щурясь после яркого света.
– Спите? – с подступающей злобой спросил следователь.
– Да какой там… В туалет заскочил.
– А помощник?
– Я его отправил отдыхать… Да вы заходите, заходите!
– Ну спасибо… – Владислав Петрович шагнул в вестибюль, даже не пытаясь скрыть злость и сарказм. – Где задержанный Александр Фролов?
– Где и положено… В пятой камере.
– Вы уверены? Ведите!
– А что случилось? – Сонное лицо дежурного быстро обрело ясность.
– Посмотрим.
Они прошли по коридору мимо окованных дверей камер, над пятой висела под потолком не прикрытая плафоном лампочка, а ее раскаленная нить бросала на стены желтый мерцающий свет.
– Тут, – пожал плечами дежурный, украдкой заглянув в окошко.
Владислав Петрович бесцеремонно его оттолкнул и посмотрел сам. Фролов мирно спал на деревянных нарах у стены, с другой стороны развалился лицом вниз здоровенный детина в шортах и белой футболке с надписью «No» на спине.
– Владислав Петрович! – позвал из вестибюля водитель. – Вас дежурный на связь!
– Сейчас!
Следователь сжал губы и широким шагом направился в дежурку, пихнул дверь, уселся в кресло. Рука сорвала с пульта телефонную трубку, палец вдавил нужную кнопку.
– Дежурный по управлению! – ответили почти сразу.
Да, им там не до сна.
– Рыжков, – представился Владислав Петрович. – Вызывали?
– У нас ЧП. Вы в Ленинском? Почему не в гостинице?
– Проверяю догадку по делу. Мне нужен эксперт для снятия парафинового теста. Срочно.
– В Ленинский прислать? Что, уже есть подозреваемый?
– Что-то вроде того. Зацепка. Докладывать рано.
– Это уж не нам решать! Сейчас пришлю к вам группу. Знаете, что случилось?
– Вот черт… Что-то еще?
– Это не что-то, это беда… Мы не сразу узнали, но полчаса назад нам позвонили из пожарной охраны и сообщили, что при пожаре погиб жилец дома номер восемь по Керченской – Серж Дадик. Гражданин Америки. Охранник из офиса Фонда Сороса. Телекс уже в Киеве.
Владислав Петрович попытался умерить дыхание, но волосы на затылке зашевелились все равно. Керченская, номер восемь… Знаменитый «американский особняк», местная достопримечательность. Это ведь почти на Толстовской горке, оттуда он виден как на ладони – огромный, красивый, яркая черепица, стены из бута, бассейн, охрана… Шутки кончились.
– Причина возгорания? Туда ведь не подойти! Собаки, охрана…
– По показаниям охранника, в доме послышались три негромких взрыва. Пожарники предполагают, что стреляли зажигательными пулями большого калибра. Остались следы.
Следователь прикрыл глаза. Вот вам и ночной стрелок, вот вам и заголовки в газетах. Очень вовремя… Что же это за псих? На Сашу думать не хочется.
– У нас тут такое творится в управе… – Дежурный понизил голос до глухого телефонного шепота. – Прибыл командир одного из американских десантных кораблей, сейчас они заперлись с Дедом. Два джипа пригнали, десять десантников в полной снаряге оцепили управу, ну прям как в кино… Командир говорит, что получил приказ на эвакуацию всех американских граждан из города, требует оказать содействие.
– Требует?
– По тону переводчика именно так. Нам вообще запретили выходить из дежурки, одного из своих коммандос поставили вместо сержанта на дверях.
– Кто запретил? – Владислав Петрович открыл глаза и попробовал продышаться.
– Переводчик.
– А Дед?
– Ну… Подтвердил. Сейчас мы готовим сведения по всем американцам, зарегистрированным в городе.
– Сколько их?
– По нашим данным, шестнадцать человек. Точнее, уже тринадцать.
– Так много?
– Да, может, есть еще те, кто отдыхает тут без регистрации. Их разве заставишь?
– Ладно, давайте сюда эксперта, – вздохнул Владислав Петрович и положил трубку.
Рядом стоял дежурный по райотделу, преданно вытаращив глаза.
– Будить помощника? – осторожно поинтересовался он.
– Нет, черт вас возьми, – вспылил следователь. – Кофе ему в постель принести! Давайте Фролова в комнату для допросов. И осторожнее с ним. Кстати, есть у нас кофе?
– В термосе на подоконнике.
Дежурный скрылся в комнате отдыха, а Владислав Петрович налили себе кофе в расписанную цветочками чашку. Понюхал. Дрянь растворимая, да еще остывшая в придачу. Все равно сойдет.
Он выпил теплую жижу в четыре глотка, отставил чашку и прошел через вестибюль на улицу.
Рассвет над домами набирал силу, проявляя в небе редкие серые облачка. Скоро они станут розовыми, как стая летящих фламинго, а затем и солнце медленно выползет на безбрежный голубой луг. Городская тишина таяла, как предрассветный туман на реке, начинали гудеть троллейбусы, все чаще проезжали машины, уже не включая фар. Редкие прохожие спешили по своим ранним делам, но никто еще не знал о том, что сегодня город будет жить другой жизнью. А может, никто Этого не заметит?
Издалека прокатился грозный рокот мощного дизеля, он приближался, как неотвратимый рев шторма, и Владислав Петрович невольно повернул голову на звук. По улице, не соблюдая никаких правил, прямо по средней полосе мчался огромный «хаммер», пятнистый от маскировочного окраса и плоский, как жаба. Он пронесся, будто символ наступающих перемен, – первый увиденный следователем знак американского присутствия. За рулем сидел морской пехотинец в форме не менее пятнистой, чем сама машина, квадратный подбородок нагловато выпирал из-под ремешка обтянутой тканью каски. На заднем сиденье устроился офицер в синей форме американских ВМС – нашивки яркие, вызывающие. Наверняка не из низших чинов, хотя кто их там разберет с незнакомыми знаками различий?
Стекла домов чуть дрогнули от моторного рева, редкие прохожие проводили военную машину недоуменными взглядами. В некоторых была тревога, в некоторых ожидание запаздывающих перемен, но многие из этих людей совсем не так представляли себе свежий ветер западной цивилизованности. Владислав Петрович тоже.
Хиросима, Ирак и Югославия были где-то очень далеко, действия американцев в пересказе средств массовой информации выглядели спорно. Некоторые их даже поддерживали, правда очень немногие. Но русские, видать, так устроены, что им надо положить кусок дерьма прямо под нос, чтоб они поняли – не повидло. Надо все пощупать, попробовать на зуб. Беда лишь в том, что с силой шутить не стоит, она под видом пробы может накормить этим дерьмом под завязку, даже не спрашивая, хочется или нет. «Это как свистеть на море, – вспомнил Владислав Петрович древнюю мудрость. – Можешь получить больше, чем хотел». Вот и дождались…
Он всегда старался относиться к чужой культуре со всей возможной объективностью, и, хотя американцы во многом его раздражали, он и думать не думал переносить гнев на всю нацию. Везде есть люди хорошие и не очень. Но этот проехавший бронированный джип что-то в нем надломил. Что-то очень важное, сидящее глубоко.
Этот образ прочно засел в голове – бронированная, мощная, почти неуязвимая Свобода и Справедливость, не соблюдающая никаких правил, попирающая грубым протектором колес чужую землю. Вот он, корень зла… В несоблюдении правил.
Странная аналогия пришла в голову… Европа ведь тоже небезгрешна – тоже воюет, тоже нарушает временами права человека. Но если уж сравнивать, то ее можно сравнить со старыми ворами в законе, имеющими хоть воровской, но все же кодекс чести, а Америка больше похожа на бандюков-беспредельщиков начала девяностых годов – ни чести, ни совести, только жажда наживы. Сегодня поддерживают какой-то режим, а завтра закидывают бомбами, если те мявкнули что-то не то.
Видимо, Фролов все же прав… Какой-то момент в американской истории сделал их такими. Чушь, конечно, что в Новый Свет приехали одни неучи да бездари, тут дело в другом. Есть ведь и Канада, и Австралия – вполне нормальные страны, сплошь состоящие из бывших европейских эмигрантов. Но разве можно сравнить трудолюбивых канадцев с наглыми американцами? Все дело в том, что Америка изначально формировалась как страна беззакония. Не было там никаких законов – только право сильного. Они впитали его с генами, с молоком матерей. А провозглашенная Конституция давала кучу прав и почти никаких обязанностей, вот и потянулись на новый континент толпы тех, кому европейский закон был в тягость. Да любой закон, по большому счету. У них ведь до сих пор нет единого Уголовного кодекса – каждый штат принимает свой. А это формирует чувство, что всякий человек сам себе закон. Нечто вроде эйфории величайших возможностей, переходящей в эйфорию величайшей вседозволенности.
Владислав Петрович вспомнил нашумевший в конце девяностых американский фильм о «Титанике». Там вполне нормальный, в какой-то мере даже положительный европейский бомж, которого играл Ди Каприо, кричал, раскинув руки над палубой: «Я властелин мира!!!» Вот она – эйфория. Что же тогда говорить о тех, кто бомжами не был? Кто ехал туда с огромными деньгами, накопленными дворянскими династиями? Ведь даже безработному, бездомному художнику запах беззакония и вседозволенности сладко щекотал ноздри! Он может стать, кем захочет, никто не назовет его бомжом, никто не спросит родословную… Он властелин мира, черт подери! Вот в чем корни «американской мечты».
На стоянку зарулил белый «рафик» экспертного отдела, приткнувшись возле черной «Волги», и следователь тяжело вздохнул – сейчас предстояли несколько очень неприятных минут. Труднее всего, наверное, будет посмотреть Саше в глаза…
А как можно иначе? Что можно сделать? Действительно, что? Наверное, то, что требует закон, а в глаза, на крайний случай, можно и не смотреть.
«Ладно, пусть Фролов действительно во многом прав насчет Америки. Не во всем, но во многом, тут уж ничего не попишешь… Допустим даже, что американцы только и думают над тем, как нам насолить и заграбастать наши ресурсы вместе с территорией. Хотя это чушь, скорее всего. Ладно. Но коль это допустить, то все равно нельзя убивать мирных граждан, пусть даже враждебного государства. Они не солдаты. Может быть, действительно против нас идет необъявленная война, но, во-первых, оборона – это дело государства и военных, а не одиночек с надорванной психикой, вроде Фролова, а во-вторых, сражаться надо с теми, кто сражается против тебя, а не с их соотечественниками. Иначе это уже банальный и ничем не оправданный терроризм. Все, надо идти проверять Сашины руки. И если стрелял именно он, то я посмотрю в его глаза… Так посмотрю, что он запомнит надолго».
– Здравствуйте, Владислав Петрович! – поздоровался выскочивший из «рафика» эксперт с чемоданчиком.
Следователь никак не смог припомнить его имени. Да и черт с ним. Ходили бы в форме, можно было бы называть по званию, а так хоть знакомься заново.
– Здравствуй… – неопределенно кивнул Владислав Петрович. – Сними парафиновый тест с обеих рук задержанного. Он в комнате для допросов. Результат мне устно, а потом составишь отчет и передашь дежурному по управе, скажешь, я направил.
– Ага… Что, поймали ночного стрелка? – У эксперта даже глаза загорелись.
– Вот и выясни. Я не сторонник навешивания ярлыков.
Эксперт скрылся за массивной райотделовской дверью, а следователь так и остался стоять, прислушиваясь к звукам просыпающегося города. Идти внутрь не хотелось, почему-то все происходящее слишком сильно задевало за живое, прямо рвало душу в болезненные клочья. Это потому, что связано с Сашей… А может, не связано?