Старейшины честно отыгрывали панику: мол, как же вы пойдете через ущелье? По вам же будут стрелять! От селения камня на камне не останется! Пощадите! У нас полные дома женщин и детей!
Уже научившиеся воевать в горной местности федеральные войска уперлись в непреодолимую психологическую стену, зоркая мировая общественность чутко контролировала средства массовой информации, готовясь в случае чего устроить всемирную информационную бучу – мол, караул, русские опять мирных жителей обижают!
Войска встали.
Подавить огневые точки авиацией не представлялось возможным из-за близости Грузии, которая радостно ожидала любого бомбометания или ракетного обстрела с российской стороны, чтобы продемонстрировать миру заранее заготовленный мешок осколков, якобы оставшихся после «очередного налета русских» на ее территорию. Поэтому решено было давить позиции моджахедов артиллерией.
Но и это начинание разбилось о ту же самую психологическую стену – боевики, здорово получив по ушам в первую же ночь, заорали, что Каравьюрт пристрелян их артиллерией и они выкопают на его месте горное озеро, если русские не прекратят массированный артобстрел.
Прекратили. Деваться было некуда.
Наверное, ни одной армии мира не приходилось вести боевые действия в столь жутких условиях, когда за каждым действием строго следят, дабы чего незаконного не вышло. За американцами в Югославии тоже следили, конечно, вот только им на это было плевать – мало их останавливали возмущенные выкрики России о страдающих под бомбежками мирных жителях Белграда. Да хоть бы весь мир возмутился… Что им, сильным-то? Общественное мнение? Да сморкаться они на него хотели! Мирные жители? Да пусть они горят под бомбами и ракетами, вместе с посольствами как европейских, так и восточных стран. Отсвистятся, отмажутся. А воевать с ними из-за таких мелочей никто не станет. Ну, повякают немного, как китайцы, и что с того? И уж конечно, американцев не остановила бы такая мелочь, как Каравьюрт, – прошли бы и не заметили. И не испугало бы их предупреждение о расправе боевиков над мирными жителями – что это за фигня по сравнению с американскими стратегическими интересами? Они вообще не ведут переговоров с террористами. Это их кредо. А мы должны вести. Почему? Потому что они так решили. А мы, видимо, решили играть по их правилам.
И хотя стало уже совершенно ясно, что жители Каравьюрта поддерживают засевших в укрепрайоне моджахедов, рисковать их беззащитными жизнями российские военные не решались. Скорее даже не из-за всемирного шума, возможного по этому поводу, а по велению совести и укоренившейся морали. Безоружные люди не могут быть солдатами, говорила эта слегка устаревшая мораль – привычная, уже трещащая по швам в изменившихся мировых условиях, но все еще жизнеспособная, активно поддерживаемая той же самой Америкой в ее стратегических интересах. Мораль-зомби, двигающаяся и работающая, но уже остро пахнущая тухлятиной, заражающая трупными бактериями всё кругом.
Для Америки врагами являются все, кого она соизволит назвать таковыми, а вот для всего остального мира, а уж тем более для России, врагами могут быть только те, кого Америка позволит таковыми назвать. То есть лишь тех, кто сражается против России с оружием, да и то если они не отстаивают своими стволами Демократию, как, например, Армия Освобождения Косово. Их считать врагами Америка запретила, хоть оружие у них и было.
Пару раз Америка пробовала наклеить ярлык борцов за Свободу и на чеченских моджахедов, но на них он держался худо – отваливался. Слишком уж откровенно бандитскими были их действия.
Российское руководство никогда не признало бы, что идет на поводу у Америки, просто оно, как это ни печально, вынуждено играть по навязанным ему и всему миру правилам. Поэтому штурм укрепрайона откладывался день за днем, со стороны грузинской границы к боевикам подходили караваны с помощью и подкреплением. Обстановка складывалась критическая – жертвы со стороны федеральных сил могли стать очень большими, если штурм отложится еще на неделю.
Жителям Каравьюрта было предложено покинуть селение в любом направлении, была предложена техническая и материальная помощь, обеспечена безопасность отхода, вплоть до задействования транспортных вертолетов, но старейшины отказались покидать «очаг предков».
Военная машина застопорилась. Пришло время политиков.
И тогда Россия пошла на беспрецедентный шаг, на очень смелое и ответственное решение, спасающее жизни десятков, если не сотен солдат. Было решено объявить Каравьюрт опасной зоной, проведя насильственную эвакуацию жителей в безопасный район средствами МЧС. Конечно, западная общественность при этом подняла такой шум, что границы завибрировали, эфир разрывался от обвинений, начиная от негуманности и заканчивая фашистскими методами, слышались выкрики об исключении России из ООН и всех мыслимых и немыслимых международных союзов. Но решение было принято. Приказ дан. Жизни русских солдат наконец-то были оценены правительством больше, чем членство в марионеточных европейских организациях с ниточками, ведущими в Белый дом.
Операция была назначена на одиннадцать часов утра, погода стояла солнечная, почти безветренная, склоны ущелья парили густым запахом прогретой травы. К Каравьюрту стянулись несколько частей специального назначения, в том числе и разведотряд морской пехоты ЧФ, в котором служил Фролов. Над селением нависла гнетущая тишина, только легкий теплый ветерок посвистывал в стеблях травы, все ждали прибытия транспортных вертолетов МЧС. Курили папиросы, рассказывали анекдоты, радисты не забывали слушать эфир, накинув наушник на одно ухо.
Саша с Андреем еще ночью заняли позицию вблизи одной из высот к югу от Каравьюрта, оттуда через прицел укрепрайон виднелся как на ладони. По темноте замаскировались тонкой маскировочной сеткой, прицепив к ней заранее пучки свежей травы, лежали почти не шевелясь – место слишком открытое. Только вылизанный ветрами камень старой серой костью выпирал из земли, давая прикрытие от возможного огня с восточного склона, поросшего редкими кучками низкорослых деревьев.
Время текло неспешно, приближаясь к одиннадцати – назначенному времени эвакуации жителей селения. Казалось даже, что вертолеты МЧС запаздывают, хотя все шло точно по плану.
Тонко пискнул таймер на руке у Андрея.
– Баритон, я Эхо. У нас все в норме, – сообщил Саша в микрофон шлема.
– Я Баритон. Принял. Работаете самостоятельно, без команды, в соответствии с поставленной задачей.
– Принял.
Тишина. Только пряный воздух парит над землей, пересвистываясь с травой редкими порывами ветра, только жаворонок шумно купается в сияющей теплоте небес. Солнце теплыми ладошками растирало солдатам спины под черной курткой и маскировочной накидкой, а наброшенная поверх тел защитная сетка разбила белый свет на сотню трепещущих солнечных зайчиков
Жарко… От этих гор до солнца – рукой подать.
Продолговатый коричневый жучок переполз с травинки Фролову на нос, снайпер сморщился и сдул насекомое на прогретую землю.
– В рюкзаке кофе… – сказал лениво, мечтательно.
Жучок упал на спину, попробовал перевернуться, но у него ничего не вышло – так и остался лежать, беспомощно задрав лапки. Саша помог ему сорванной травинкой.
– Обойдешься без кофе, – почесал щеку Андрей. – Тут надо лежать тише воды, ниже травы. Не дергаться.
– Да я так… мысли вслух, веришь?
Назначили маркеры, используя сооружения укрепрайона и заметные дома Каравьюрта. Хотелось курить, но нельзя. Андрей вздохнул и сунул меж зубов сорванную травинку. Горькая. Выплюнул.
– А вот и он… – обреченно вздохнул корректировщик, настраивая бинокль. – Не повезло. Маркер «воронка», двенадцать тысячных влево. Засек?
Саша глянул в прицел Обманщика и весь напрягся, как всегда, когда видел по ту сторону матричной сетки чужого снайпера. Действительно не повезло. Кроме всего прочего, он наверняка не один.
– Отработаем? – спросил сквозь зубы.
– Опасно. Грохот сильный, кроме того, земля сухая, от дульного тормоза и сошки пыль поднимется.
– Да я с камня бабахну, а?
Чеченский снайпер лежал на животе и, судя по движению губ, пел песню. Одет в пятнистый комбез, борода лопатой, морда размалевана на манер штатовских коммандос, волосы стянуты широкой зеленой лентой. Красавец. Чтоб его… Саша добавил увеличение, разглядев затейливую арабскую вязь на ленте. Наверняка слова из Корана. Ну-ну… Рядом лежала СВДшка с каким-то особым, очень толстым прицелом. Иностранный, видать.
– Опасно, – повторил Андрей. – Услышат грохот, начнут колбасить из пушек по Каравьюрту. Отмазывайся потом. Просто наметь его себе как цель номер один в случае чего. А я пошарю пока, может, еще кого разгляжу. Но хорошо ведь маскируются, гады, научились.
Время стелилось по горам дообеденной жарой, в пузе начинало голодно порыкивать, напоминая о том, что война войной, а обед все же должен быть по распорядку.
– Коням хорошо… – задумчиво молвил Фролов. – Пожрали травы – и никаких проблем.
– Ты тоже попробуй, – усмехнулся корректировщик.
– Иди ты…
Снова тихо пискнул таймер, обозначая время выхода на связь.
– Баритон, я Эхо, – отрапортовал Саша. – У нас все в норме.
– Принял, – отозвалось в наушниках. – Не забывайте докладывать. Конец связи.
Воздух дрогнул далеким клекотом тяжелых вертолетных винтов.
– Начинается… – Андрей принялся осматривать укрепрайон в бинокль. – Летят наши птички. Ох и начнется же сейчас мясорубка!
– С чего?
– С того… Увидят, что эвакуируем Каравьюрт, и начнут колотить по селению из всех стволов. Хорошо, что наша артиллерия тоже не дремлет. Жарко будет, попомнишь мои слова.
– Лучше бы хорошее что-то предсказал…
– Разве на войне бывает хорошее? – искренне удивился Андрей.
– Бывает, – убежденно сощурился Фролов.
Корректировщик изумленно повернул к нему лицо, и Саша пояснил:
– На войне самое хорошее – это победа. Ее всегда ждут, веришь?
Андрей только вздохнул.
Посвист винтов слышался все отчетливей, словно озорные мальчишки вертели над головами длинные куски стальной проволоки. Только вертолетный клекот, в отличие от проволочного баловства, даже на расстоянии волновал воздух невероятной мощью, удерживающей над землей целые груды проклепанного металла. Страшноватой мощью, грозной, пропитанной запахом перегоревшего керосина и раскаленным духом свистящих турбин.
– На шесть минут раньше… – глянув на часы, сладко потянулся Андрей. – Молодцы. Раньше начнем, раньше закончим.
– Когда зависнут над Каравьюртом, можно будет грохнуть чечена, – мечтательно потер ладони Фролов. – За свистом винтов грохота не услышат. А?
– Поглядим… – неопределенно буркнул корректировщик. – Уснули они в укрепрайоне, что ли? Или оглохли?
– Чего ты бузишь?
– Да посмотри! Мы слышим вертолеты, а моджахедам без разницы, будто их не касается. Неужели дадут эвакуировать селение без бойни? Не верю…
– А ты верь в хорошее, – улыбнулся Саша. – И оно непременно наступит.
– Тут поверишь, как же… Наверняка какой-то подвох!
– Конечно! Война – это путь обмана. Помнишь, я тебе говорил?
– Нашел время умничать… Слушай… Тебе не кажется, что звук не с той стороны?
– В смысле? – удивился Фролов:
– Вертолеты МЧС должны лететь с севера. А тут, кажется…
– Они что, рехнулись?! – Саша даже привстал на локтях. – Если идут с юга, то пройдут прямо над укрепрайоном! На минимальной высоте… Их же посбивают «стингерами», как щеглов из рогатки!
– Близко уже… – не отрывая бинокля от глаз, сказал Андрей. – Летят. Только за горой пока не видно. Неужели им не сказали, с какой стороны заходить? Ладно, гадать нечего… Давай, братишка, работаем.
– Командуй! – вжался в приклад Обманщика Фролов.
Сердце заколотилось было, но снова вошло в привычный ритм, успокоилось – в бою иначе нельзя. Саша глянул на показания прицельного дальномера – до укрепрайона тысяча восемьсот метров, с такой короткой дистанции можно и в муху попасть, если не очень мелкая. Вот только пуля до цели летит очень долго – больше двух секунд. Приходится брать поправки, а то и выполнять обязанности пророка, предсказывая, кто куда побежит, когда начнется паника.
Пискнул таймер.
– Баритон, я Эхо, – вызвал базу Андрей. – У нас ЧП! Вертолеты заходят с юга, пройдут прямо над укреплениями.
– Я Баритон. Принял. Прикройте машины от «стингеров». Мы пытаемся связаться – не отвечают.
– Я Эхо. Принял. Работаем.
– Конец связи, – шикнули наушники и замолкли.
Жаворонок перестал со свистом кувыркаться в лучах солнца и полетел по ущелью на север. Теперь только вертолетный свистящий клекот властвовал в воздухе, но самих винтокрылых машин по-прежнему не было видно.
– Эхо, я Баритон! – Голос радиста ударил в уши, будто неожиданный взрыв. – Мы связались с вертолетами МЧС! Они идут с севера, как и положено! С юга подходит кто-то другой! Осторожней, ребята.
– Принял, – зло шепнул в микрофон Саша, глядя на побледневшего корректировщика.
– Это ОНИ! – отложил бинокль Андрей. – Какие тут еще могут быть вертолеты, кроме американских? Что им тут вообще надо? Ну кто, если не враг, может вспарывать чужое небо винтами боевых вертолетов? Без спросу… Почему им всегда все сходит с рук?!
– На этот раз не сойдет, – сквозь зубы процедил Фролов. – Сколько можно? Министр обороны обещал их уничтожить в случае вмешательства, а нам это нечто вроде приказа. Так? Готовь бронебойные патроны!
– Есть, братишка! – потянулся к ящику корректировщик. – Не забудь, у тебя в стволе экспансивный!
– Годится! – Саша поймал в сетку прицела чеченского снайпера.
Тот лежал, щурясь от солнца, тоже пытался разглядеть вертолеты, винтовка расслабленно лежала рядом, зарывшись прикладом в густую траву. Фролов подождал, когда от вертолетного гула задрожат кишки, и выстрелил, целя в голову.
Грохнуло сильно, но ущелье не ответило эхом – противоположный склон чуть ниже позиции. Зашипели, распрямляясь, амортизаторы приклада. Нижний чуть отстает, надо будет прокачать после боя.
Действительно, от реактивных струй дульного тормоза поднялось заметное облачко пыли. Плохо. Надо переместиться на камень, но он светло-серый, почти белый, и на нем стрелка будет видно, как таракана на телеэкране. Уж лучше так… Усилился бы ветер, все бы было нормально.
Рычаг вниз, затвор на себя…
– Цель поражена! – довольно прокомментировал Андрей. – Пять баллов. Держи бронебойный.
Гильзу долой… Новый патрон…
Щелкнула безотказная цанга, обхватывая донышко патронной гильзы, затвор с патроном мягко скользнул в казенник, уткнулся. Рычаг на место. К бою готов.
Андрей левой рукой набил полный патронташ Хитрого Обманщика бронебойными патронами. Девять штук. Десятый уже в стволе.