– Да ну вас… – отмахнулся подросток. – Что я, верблюд?
– Просим, просим! – хором захлопали в ладоши девчонки.
Парень усмехнулся, шумно набрал слюну вперемешку с соплями и плюнул вслед старику, расплескав пиво из бутылки. На этот раз мимо.
– Акела промахнулся, Акела промахнулся! – противненьким голоском заверещал один из его друзей. – Приз уходит к телезрителям!
Девушки дружно захохотали, а остряк забрал у неудачливого товарища полупустую бутылку пива.
– Вот как надо! – Он коротко плюнул, посадив тягучий снаряд прямо на воротник рубашки прохожего.
Дружные аплодисменты стали наградой за столь успешное поражение цели. Подростки хлопали и хлопали, поэтому Владислав Петрович даже не сразу понял, отчего один из них, картинно взмахнув руками, взвился в воздух и, дважды перевернувшись, рухнул на ближайшую клумбу. И только через долгую секунду из густого кустарника вихрем вырвалось что-то страшное, пятнисто-зеленое, совершенно босое и безостановочно разящее.
С невероятным изумлением следователь узнал Сашу Фролова. На его лицо было страшно смотреть, в глазах бушевало настолько безумное пламя, что, глянув в них, сразу становилось понятно – спасения нет.
Фролов бил уверенно, короткими скоростными сериями по два-три удара в цель, не оставляя за собой ни одного подвижного тела. Он не обращал ни малейшего внимания на получаемые со всех сторон удары, только один раз увернулся от брошенной в голову бутылки. Он не ставил блоков, не кувыркался, просто с невероятной скоростью, точностью и силой наносил удары, словно кий по бильярдным шарам. И как бильярдные шары один за другим разлетались его противники, непонимающие, до смертельной бледности перепуганные таким жутким натиском. В эти секунды в нем было больше от работающей машины, чем от живого существа, а забойный ритм ошалевшего магнитофона только усиливал и без того страшное впечатление.
Вскочившая с лавочки девчонка тут же получила четкий удар в объемистую грудь, перевалилась через дощатую спинку и с тихим стоном скрючилась в траве. Остальные, будто воробьи из-под ног, бросились в разные стороны. Но уйти Саша дал только девчонкам – в три прыжка догнал последнего подростка и, как провинившегося котенка, накрепко ухватил за шиворот. Джинсовая безрукавка на парне треснула, выпустив длинную белую бахрому, он дернулся пару раз и затих, под ногами на почерневшем асфальте разлилась большая вонючая лужа, взмокшие белые штаны неопрятно прилипли к ногам.
– Стоять! – тихо прошипел Фролов.
В его глазах медленно угасало безумное пламя.
– На колени!
Парень безропотно бухнулся штанами в собственную лужу.
Вокруг места побоища быстро собиралась толпа, со всех сторон неслись одобрительные возгласы, но Фролов их словно не замечал. Он отпустил разодранную безрукавку и деловито спросил:
– Твой магнитофон?
– Не… – бледными губами прошептал подросток. – Это Форса у бати на день взял.
– А… Жаль. Дорого небось стоит?
– Сто баксов.
– Врешь, наверное… Ладно.
Он, словно выполняя давно надоевшую работу, подошел к лавочке, выключил магнитофон, вдумчиво размолотил его о бордюр, подобрал свои шлепки и вернулся к пареньку, обходя разбитые бутылки.
– На четвереньки! – уже почти весело скомандовал он.
Мальчишка подчинился беспрекословно, в разлившуюся лужу, между его ладоней, начали падать крупные слезы.
– Может, не надо издеваться над парнем? – участливо спросила полная женщина лет сорока в ярком ситцевом сарафане.
На нее тут же зашикали, разъясняя случившееся, оттеснили из первых рядов.
В наступившей тишине назидательно прозвучал картавый детский голосок:
– Мама, ну где ты была? Тут так здорово! Дядя хулиганов побил, они во всех прохожих плевались, но теперь их заберут в милицию и посадят в тюрьму.
Владислав Петрович медленно приходил в себя после неожиданного потрясения. Фролов стоял всего в десятке шагов, но следователь словно боялся подойти ближе, ожидая незаметной другим пощечины за то, что сам не поставил на место распоясавшихся хулиганов.
Рядом со стоящим на карачках парнем Саша был похож на пограничника с собакой – суровый защитник и в доску преданное существо, готовое лизать подошвы его пляжных шлепанцев.
Взгляд старого друга когтями впивался под ребра, выискивая скомкавшуюся от стыда душу, и Владислав Петрович с огромным трудом одолел этот десяток шагов.
– Слизывай то, что нахаркал… – сухо бросил парню Фролов и подкрепил слова ободряющим пинком.
Следователь покраснел от стыда, когда дрожащий язык хулигана принялся вылизывать задники его сандалий и низ испачканной брючины. Зрелище было не из приятных, но народу явно понравилось. Люди очень любят справедливость, особенно когда она утверждается чужими кулаками.
– Пшел вон… – сильнее пнул подростка Саша.
Тот рванулся вперед так, будто его пнул слон, а не тридцатилетний мужчина чуть выше среднего роста. Кое-кто из поверженных хулиганов со стонами начал приходить в себя, остальным явно требовалась медицинская помощь, а один уже начал захлебываться в собственной рвоте. Фролов рывком перевернул его лицом вниз, и тот задышал часто и болезненно, похрустывая сломанной челюстью.
Шоу окончилось, народ принялся расходиться.
Милицейский наряд из пяти бойцов примчался галопом ровно через четыре минуты. Интересно, на какие расстояния их теперь посылают пешком, а на какие все же выделяют машину?
Милиционеры выглядели грозно – черная форма, черные бронежилеты, вороненые стволы укороченных автоматов, серые перевязочные пакеты, забитые в рамки прикладов. Высокие штурмовые ботинки и лихо заломленные на ухо малиновые береты щедрыми мазками дополняли картину.
– Старший сержант Звягин! – гаркнул командир наряда, ни к кому особо не обращаясь. – Свидетели есть?
– Здравствуй, Миша… – поздоровался с ним Владислав Петрович. – Я, конечно, не свидетель, но рапорт напишу.
– Это тоже пойдет, Владислав Петрович, – кивнул сержант. – Но вы же знаете, нужен кто-то гражданский, а лучше двое. О, Сашка! Привет! Ты ведь не служишь? Напиши, а? Чего тут вообще случилось?
– И рад бы в рай… – невесело улыбнулся Фролов. – Да грехов столько… Я, Миша, больше в этом деле подозреваемый, чем свидетель.
– Это ты их так в одиночку? – уважительно покачал головой Звягин. – Во даешь… А нам звонят, говорят, групповая драка.
– Она и была групповая, – вспомнив старый анекдот, подтвердил следователь. – Перед тобой как раз группа потерпевших.
Сержант несколько заискивающе оглядел быстро редеющую толпу.
– Ну кто-нибудь что-нибудь видел? – почти безнадежно спросил он.
– Я все напишу, – тихо сказал оплеванный хулиганом старик с тростью, расправив плечи.
– И мы все видели! – поднял руку парень, ободряемый стоявшей рядом девушкой.
– Отлично! – Сержант, облегченно вздохнув, достал из под броника бланки объяснительных, три авторучки и вручил все это свидетелям. – Устраивайтесь, пишите.
С улицы в сквер, тихо фыркая выхлопной трубой, медленно въехала машина «Скорой помощи» и остановилась у самой лавочки. Замученный жарой врач вышел, хлопнул дверцей и хмуро оглядел валяющиеся тела. Некоторые уже были в состоянии двигаться.
– Допрыгались… – презрительно скривился он. – Грузите их в машину, а то в первой травме как-то пустовато. Не то что зимой. Тьфу… Обгадились все…
Он достал из кармана сигарету без фильтра, прикурил от спички и заинтересованно спросил, глядя на милиционеров:
– Это вы их так отметелили?
– Не, – отмахнулся Звягин. – Это вон Саня Фролов. Странно, что не поубивал.
Двое санитаров молча, одного за другим, усаживали в «скорую» постанывающих парней. По всему видать, здоровякам в белых халатах было без разницы – грузить людей или мешки с картошкой.
– Там еще девушка за скамейкой, – показал пальцем Фролов.
Один санитар подхватил ее на руки и немного бережней, чем остальных, посадил в машину. Врач сделал глубокую затяжку, и через секунду окурок полетел мимо рядом стоящей урны.
– Все, погнали!
Доктор махнул водителю, сел на свое место, и машина, подвывая задней передачей, медленно, как большой угловатый зверь, вылезла из сквера на улицу.
– Ладно, – весело сказал командир милицейского наряда. – Разнимать тут некого, задерживать тоже, значит, мы пойдем. А то жарища невыносимая, да еще в брониках. В управе хоть чуть-чуть, но прохладнее, по крайней мере, солнце не шпарит. Витек, ты, как самый молодой, останешься ждать объяснительные, только смотри, чтоб все было указано, а то вечером пойдешь к свидетелям по домам, с милой улыбкой выпрашивая писать на бис. Понял?
– Так точно… – вяло протянул боец, устраиваясь на лавочке.
– Автомат давай, – забрал оружие сержант. – А то ещё повесишь на дерево, чтоб не мешал…
Отдыхающие в сквере уже словно забыли о происшедшем, только трое свидетелей вдумчиво свивали в строчки объяснений разрозненные мысли вперемешку с еще не остывшими чувствами. Владислав Петрович обошел всех троих, подсказывая совершенно необходимые вещи, например то, что нужно обязательно указать название улицы и время происшествия.
– Ты как тут оказался? – освободившись, спросил он у Фролова. – Явился, как злой джинн из арабской сказки… Сдурел, что ли? Нашел, на ком свои умения демонстрировать! Это же дети, понимаешь? Дети! Несмышленые, глупые… Ты же не избиваешь ребенка за то. что он вазу с комода уронил?
– Но я бы ему попробовал объяснить, что вазу не следует трогать.
– Вот бы и этим объяснил! Ты хоть попробовал? А то сразу с кулаками… Ты же взрослый человек, Саша…
– Что я им должен был объяснить? – пожал плечами Фролов. – Что плеваться в прохожих нехорошо?
Владислав Петрович не нашелся с ответом. Было что-то странное в Сашином вопросе, но в то же время нечто откровенно правильное, лежащее на поверхности, но втоптанное в пыль обыденности несметной поступью поколений.
– Ну… – растерянно протянул следователь. – Все же принято сначала поговорить, разъяснить, и уж если не доходит, тогда в бубен. Вся система законности…
– Только не надо чушь пороть! – зло сверкнул глазами Фролов. – Система законности… Ты в ЭКО шел? Пойдем вместе, я хочу пулю поглядеть, заодно и поговорим по дороге.
– Ты что, от управы за мной шел?
– Ну! Заскочил к дежурному, он говорит, что ты минуту назад вышел в ЭКО. У меня к тебе пара дел есть, а тут эти ублюдки подвернулись…
Они вошли в густую тень тутовой аллеи и медленно двинулись в сторону моря, черные ягоды шелковицы расплющились на асфальте, собрав мух и пчел со всей округи.
– Видел я, как они тебе подвернулись… – скривился Владислав Петрович. – Эдак уж лучше под паровоз подвернуться, честное слово.
– Нет, ну ты отбрось заготовленные фразы, – перебил его Фролов. – Отбрось и попробуй сказать своими словами, что я им должен был объяснить.
– Ну… Я же говорю, хотя бы попробовал остановить словами!
– Да? И как это выглядело бы? Типа – мальчики, не надо плеваться в прохожих? Еще, блин, знаки развесьте в скверах. С перечеркнутым красной линией плевком на белом фоне. «Плеваться в прохожих запрещено»! Идиотизм… Плакаты развесьте, на троллейбусах напишите… Нельзя плеваться в людей, нельзя резать сиденья, бить фонари и кидаться яйцами с балконов. Думаешь, поможет? Напишешь «яйца», станут кидаться помидорами, напишешь и про помидоры, выдумают что-то еще, может, даже похуже.
– А ты в детстве не кидался яйцами с балкона?
– Кидался. И если бы не кидался, то не распинался бы сейчас перед тобой. Поверил бы старшему и более опытному. Но я кидался и помню, как дрожал от возможности разоблачения. И если бы мне тогда хорошо надрали задницу, то я это воспринял бы как должное наказание.
Владислав Петрович вспомнил, как задержанные подростки, бывшие такими крутыми на улицах, на допросах заливались слезами и соплями, бегали по школам, выклянчивая положительные характеристики, водили сердобольных родителей, чтоб замолвили слово. Лишь бы отмазаться… И куда с них девается спесь? До чего же легко у них разухабистое «эй, старикан» превращается в «дяденька, я больше не буду».
– В чем-то ты прав… – усмехнулся следователь. – Я тоже выцарапывал в подъезде: «Владик + Света = Любовь» – и тоже боялся, что меня за этим застанут. Да, пожалуй не нужны слова, чтоб уяснить – портить стены нехорошо. Но я бы тогда не понял, если бы меня избили. Не понял бы и озлобился на всю жизнь.
– Это немного разные вещи… – уверенно сказал Саша. – Ты никого не унижал этим выцарапыванием. Тебя нужно было поймать за шиворот, дать банку краски, кисть и заставить выкрасить весь подъезд. Это бы помогло. Веришь?
– Пожалуй…
– Вот видишь! Твои действия не преследовали своей целью конкретно испортить стену, не было в тебе злого умысла. Хотелось писать, а бумаги под руками не было. Ты знал, что плохо царапать гвоздем, но очень уж хотелось показать, как ты любишь эту Свету. Вот и наказание для тебя должно было быть адекватным.
– Наказание всегда должно быть адекватным!
– Ой ли? – недобро сощурился Фролов. – На мой взгляд, адекватность наказания – это самая большая ошибка современного правосудия. Такое положение вещей формирует в душах людей, особенно не очень стойких, целую систему ценностей. Вроде ценников на рынке. Это зло я могу себе позволить, а это мне не по карману. Сорвать трубку с телефонного аппарата могу, это всего пятьдесят гривень штрафа, родители отбашляются, а вот избить своего преподавателя в ПТУ не могу, потому что за это могут вкатить пятнадцать суток – сидеть неохота. Легче сделать домашнее задание.
– Ну ты сказал… – искренне рассмеялся Владислав Петрович, сорвав с клумбы длинную травинку. – По-твоему, за разбитую трубку надо сажать в тюрьму?
– Нет… – без тени иронии ответил Фролов. – За это надо расстреливать. А еще лучше вешать публично,
– Ты давно у «психа» обследовался? – покрутил у виска следователь.
– Я там на постоянном учете, – отшутился Саша. – Вот давай ты попробуешь выбросить из головы вдолбленные тебе с детства «истины» и мы попробуем разобраться во всем этом непредвзято.
– Ну, – заинтересованно глянул на друга Владислав Петрович.
– Система наказаний, – начал Фролов, – стоит у нас на адекватности. Мелкое нарушение – нестрогое наказание, страшное преступление – государство и кровью руки замарать не боится. Верно?
Следователь согласно кивнул.
– Казалось бы, все логично и правильно. Но только на первый взгляд! Законодательство, творя законы, прикрывается таким понятием, как общественная опасность деяния. Чем выше опасность преступления для общества и государства, тем строже должно быть наказание. Вот с этим я согласен на все сто! Но именно этот принцип не соблюдается при адекватности наказаний.
– Сам себе противоречишь…
– Нетушки! Никакого противоречия нет, просто преступление само по себе является общественно опасным деянием.
– Но степень опасности разная, – ввернул Владислав Петрович. – Поэтому разная строгость наказания. Всё верно!
– Не перебивай, с мысли сбиваешь! Тогда скажем так, что общественно опасной является склонность к совершению преступлений.
– Это тоже учтено в законодательстве! – победно улыбнулся следователь. – Повторное совершение преступлений наказывается намного строже.
– Ты мне мысль не даешь выразить! – обиделся Фролов. – Можешь пять минут помолчать?
– Ну ладно, ладно, говори. А то лопнешь с натуги.
Они прошли по ступенькам и начали спускаться к морю по полого убегавшему вниз тротуару. Зелени вокруг становилось все больше и больше, а ласковый морской ветерок выгонял из парка засевшую в пятнах света жару.