— Как вы думаете, Фогель, где мог быть изготовлен этот механический человек? — спросил Ренке.
— Я думаю, его могли сделать только американцы.
— Возможно, — задумчиво покачал головой Ренке. — Распорядитесь подобрать тела убитых солдат, Фогель. Позаботьтесь о раненых.
— А как быть с этим? — спросил Фогель, кивнув на Барсука.
— Кстати, свидетели нам не нужны, — с этими словами Ренке дважды выстрелил в полицая. — Кроме мужицкой силы существует еще сила немецкого оружия!
Когда все формальности были закончены, Ренке и Фогель сели в машину, и колонна двинулась обратно в город. Фогель был чем-то обеспокоен. Он то и дело оглядывался назад, всматривался в голубое небо. Наконец, когда «опель-капитан» выехал на шоссе, Фогель полез правой рукой во внутренний карман кителя.
— Что там у вас, Фогель? — с улыбкой спросил Ренке. — Окопные вши заели?
— Оберштурмбаннфюрер, рядовой Грубер нашел в лесу вот эту странную вещь, — Фогель вытащил из кармана какой-то предмет и протянул его Ренке.
— Что это? — спросил Ренке, разглядывая отполированный до зеркального блеска пластмассовый параллелепипед.
— Не могу знать, оберштурмбаннфюрер.
— А Грубер? Где он его нашел?
— В лесу, в траве. Так он сказал.
— Далеко ли от нашего «скандинава»?
— Совсем в другом месте, — ответил Фогель.
— Ну-ка, дайте взглянуть, — сказал Ренке.
Он взял в руки черный блестящий, похожий на футляр, предмет и принялся рассматривать его со всех сторон. Потом он попытался его открыть, но предмет был монолитен, нигде не было и намека на швы или детали крепления. Сверху в пластмассу была вплавлена золотая змейка, кусающая свой хвост. С торца имелся круглый блестящий глазок.
— Да это шкатулка какая-то, — предположил Ренке. — Настоящее произведение искусства. Никогда не видел ничего подобного.
Предмет открылся, как пудреница. Открылся так неожиданно, что Ренке чуть не выронил его из рук.
— Как вам это удалось, оберштурмбаннфюрер? — удивился Фогель.
— Сам не знаю. По-моему, я нажал на змейку.
«Пудреница» оказалась напичкана таким количеством маленьких кнопок, что у Ренке глаза разбежались. «Зачем столько?» — подумал он в первую секунду. Кнопки были снабжены значками и надписями, сделанными на английском языке. Выше кнопок размещался крохотный цветной экран. На нем мерцал вращающийся глобус и время от времени вспыхивала надпись «НАЗАД?».
— Фогель, как вы думаете, что это? Телевизионный приемник?
— Теряюсь в догадках, оберштурмбаннфюрер. По-видимому, какой-то прибор.
— Интересно, кто бросил в лесу эту штуковину, — пробормотал Ренке, — «скандинав», или тот… железный человек?
— Может быть, надписи что-то объяснят нам? — пожал плечами Фогель.
— Тут куча цифр и целый алфавит. Головоломка какая-то, — Ренке внимательно посмотрел на Фогеля и вдруг захлопнул странный футляр у него перед носом. — Ладно, разберусь на досуге, — сказал он с усмешкой.
6
Дягилев лгал Берии, когда утверждал, что безоговорочно верит «Курту». Да, они с «Куртом» были знакомы с детства, сидели когда-то за одной партой, ну и что? С тех пор сколько лет-то прошло. Все меняется…
Поэтому, когда ему принесли первую радиограмму от «Курта», датированную семнадцатым июля, Дягилев не стал докладывать Берии, но и не проигнорировал сообщение. Он отдал команду собрать людей — недавних выпускников Новосибирской разведшколы, предупредил, что в ближайшее время их, возможно, ожидает срочное и опасное дело. Разведчики с восемнадцатого июля считали себя на задании и все время находились на основной базе Разведуправления.
Дягилев готовил диверсионную группу загодя, особенно тщательно. Материально-техническое оснащение десантников поручил своему первому заму. По нескольку раз все перепроверил и остался доволен сделанным. Будущее подтвердило, что генерал-лейтенант не ошибся в своих расчетах. Когда от «Курта» пришло подтверждение ранее переданной информации, и Берия дал согласие на операцию под кодовым названием «ГРАД», Дягилеву оставалось только дать команду людям майора Грома писать письма родным и сдать личные вещи на хранение лично ему. Он понимал, что посылает разведчиков на верную смерть. И они это тоже понимали.
В 18.00 Дягилев приехал на базу и собрал группу в своем кабинете. Он кратко сформулировал задачу, показал на карте место десантирования и в заключение нарисовал им словесный портрет «Курта», с которым парашютисты должны были встретиться в районе заброшенного концлагеря.
— Вылет сегодня в 23.00, вы должны десантироваться до рассвета. Прыгаете без ориентиров.
— А если «Курт» не появится в точке встречи? — без обиняков спросил Гром.
В первый момент Дягилев не нашелся, что сказать, но потом уверенно произнес:
— Будете действовать по второму варианту, о котором поговорим позже. Без помощи «Курта» проникнуть внутрь ПОЛИГОНА вам будет практически невозможно.
— Насколько я понимаю, вся соль в том, чтобы отыскать и вывести из строя линию дистанционного управления пуском ракет? — снова спросил Гром. — Ну, а если найти пусковые шахты и слить из ракет топливо?
— На это вам лучше ответит специалист, — веско сказал Дягилев. — Я вам такого привезу — возьмете с собой. Только он ученый, человек гражданский. С парашютом прыгал всего три раза, да и то до войны в аэроклубе. Хорошо знает свою специальность, — он физик-ядерщик, — неплохо говорит по-немецки, а вот стрелять не умеет, вы уж его хотя бы проинструктируйте.
— С одной стороны — ученый, а с другой, как ни крути, — лишняя обуза! — довольно грубо резюмировал Гром.
— Не будем так говорить. Человек толковый, на лету все схватывает. К тому же, рекомендован товарищем Берия. Вопросы есть?
Вопросов не было.
— Цель операции предельно проста — не дать ракетам подняться в воздух. А уж как вы это сделаете — вам решать, — посуровел Дягилев. — Времени на все про все — до двадцати трех тридцати среды, чуть больше двух суток. Если уложитесь в срок — радируйте, если нет — Бог вам судья. Готовность к выезду на аэродром — через час.
Дягилев вышел, а разведчики приступили к сборам. Они молча переодевались в подогнанную под каждого форму войск СС. Каждому полагались «шмайссер» и пять магазинов к нему, пистолет «парабеллум», «лимонки». Сухой паек на двое суток: консервы, шоколад, сигареты — все американское, из прежних запасов. И по нескольку килограммов взрывчатки.
Дягилев переговорил с командиром разведгруппы. Было видно, что майор немного нервничает. Но держался Гром уверенно, соображения по ходу операции изложил толковые.
— Теперь о возвращении, — вздохнув, сказал в заключение Дягилев. — Сами понимаете, забрать вас оттуда мы не сможем. Вывод: будете пробиваться к линии фронта, если не придумаете ничего более оригинального. У вас в группе есть летчик. Кажется, Дегтев?
— Так точно, товарищ генерал, — отозвался Гром. — Он раньше летал.
— Значит, при необходимости опять полетит. Если сумеете позаимствовать у немцев бомбардировщик, у них там недалеко полк люфтваффе расквартирован…
…Через час десантники были готовы к отъезду на аэродром. В полевой форме СС, с армейскими вещмешками и ранцами они ничем не отличались от настоящих эсэсовцев. Гром приказал полчаса разговаривать между собой только по-немецки, для практики. Но мало кому хотелось говорить в этот вечер, тем более на чужом языке. Один только Лугин — зубоскал и балагур — продолжал забавлять товарищей анекдотами, которых знал множество. Импровизируя, он легко переводил их на немецкий, благо владел языком получше иного немца.
Текли минуты. Ждали возвращения Дягилева. Он пришел, и не один, а с высоким худым очкариком, тоже одетым в эсэсовскую форму. Но сразу было видно, что человек он гражданский. Никакой выправки, рассеян, сутул, комбинезон висит мешком. Очкарик рассеянно улыбался, было видно, что ему не по себе в компании мускулистых, подтянутых парней. То и дело поправлял пенсне. Одним словом, клоун, да и только. Гром скорчил кислую мину.
— Товарищи! — не обращая на это внимания, громко сказал Дягилев. — Я обещал вам специалиста по ракетам. Знакомьтесь: Гордеев Олег Осипович.
Разведчики задвигались, загудели. Ученый попробовал улыбнуться, скользя взглядом по хмурым лицам десантников. Сначала Гордееву показалось, что вокруг только каменные лица и серо-стальные безжалостные глаза, но, присмотревшись, он увидел во взглядах десантников интерес, участие и доброту.
— А что, никого помоложе не нашлось? — насмешливо спросил Лугин, обращаясь к новичку по-немецки.
— Знаете, — тоже по-немецки ответил Гордеев. — Мне сорок четыре года. В ракетной технике разбираюсь неплохо. Я несемейный и вообще одинок. К немцам в тыл лететь я не боюсь. Поэтому я сам предложил свою кандидатуру.
Лугин посерьезнел, закусил губу. Вот тебе и клоун! Не каждый военный на месте Гордеева смог бы похвастать подобной смелостью, граничащей с фатализмом.
— Время не ждет! — напомнил Дягилев. — Выходим по одному через запасный выход — во дворе крытая машина. Я сопровождаю вас до аэродрома.
В это время в кабинет, коротко постучавшись, вошел ординарец Дягилева.
— Товарищ генерал! Приехал! Сам приехал!
— Главком? — вскинул брови Дягилев, но тут же скомандовал. — Группа! В шеренгу по одному становись! Направо! Смирно!
Раздались гулкие шаги по коридору. В сопровождении четырех полковников НКВД в кабинет вошел Берия. На вожде было длинное пальто, на лоб надвинута широкополая шляпа, из-под которой сверкали стекла пенсне.
«Ну, все, Коля, — подумал о себе Дягилев. — Кончилась твоя карьера, да и жизнь, наверное, тоже. Утешься, что удостоился высшей милости — сам приехал за тобой товарищ Берия».
Тем временем Берии помогли снять пальто. Шляпу он снял сам и бросил на стол. Самый мрачный полковник из свиты с широким, изрытым оспой лицом пробасил:
— Товарищ Берия приехал лично напутствовать группу и пожелать ей успешно выполнить поставленную задачу.
Достав из кармана кителя сложенный вчетверо лист бумаги, полковник стал по списку выкрикивать фамилии десантников.
— Майор Гром! Лейтенант Маркин! Лейтенант Кислов!
А Берия подходил к каждому, неуклюже совал в ладонь свою узкую руку и говорил:
— Желаю удачи! Возлагаю на вас большие надежды!
Мрачный полковник продолжал:
— Сержант Рябых! Сержант Полонский! Сержант Дегтев!
— Верю в вас, товарищи!
— Сержант Лугин! Рядовой Зуев! Рядовой Пономарь!
— Желаю успеха!
— Сержант Арбатов! Рядовой Коробко! Инженер Гордеев!
— Родина надеется на вас, товарищи!
Берия говорил медленно, как будто его язык стал непомерно большим и не помещался во рту. Дягилев хорошо знал это его состояние: вождь изрядно принял на грудь. Другой на его месте давно бы уже отключился, а у Берии наоборот мышление только обострялось. Пожав руку Гордееву, Главком подошел к Дягилеву, пытливо посмотрел ему прямо в глаза. Это были томительные секунды. У Дягилева горький комок застрял в горле. Однако Берия ничего не сказал, кивнул головой и, не надев пальто, вышел из кабинета.
Дягилев ожил, отдышался, как после подъема по крутой бесконечной лестнице. Полковники переглянулись, подхватили вещи патрона и без слов удалились. Стало тихо. Тогда Дягилев скомандовал:
— Пора, товарищи!
Молча, отягощенные снаряжением, десантники прошли по узкому коридору, вышли во двор, один за другим запрыгнули в крытую брезентом «полуторку». Заурчал мотор дягилевской «эмки». Генерал проследил за посадкой десанта и уж было хотел садиться в машину, как вдруг заметил давешнего мрачного полковника, вышедшего из здания вслед за группой. Тот махнул рукой, чтоб подождали. У Дягилева опять екнуло сердце.
Полковник подошел, лениво отдал честь и доложил:
— Товарищ генерал, мне приказано сопроводить группу вместо вас. Вас ожидает Главком.
— Кому сдать оружие? — бесцветным голосом спросил Дягилев.
— Вы меня не так поняли, товарищ генерал, — улыбнулся полковник.
Но Дягилев понимал все достаточно четко. Теперь его судьба зависела от судьбы разведгруппы. Сколько процентов он отвел на успех? Возможно, его падение — дело нескольких дней или даже часов.
7
Самолет шел высоко в облаках. Болтало. Над Волгой попали в грозу. Гордеев глубоко дышал, сдерживая позывы тошноты, оглядывался на невозмутимых десантников, ощупывал тяжелое снаряжение, то и дело поправлял ремень «шмайссера», врезавшийся в шею. Хотелось спать, и вместе с тем невероятной силы психическое напряжение не отпускало уставший организм. Светящийся циферблат часов показывал два часа ночи. На рассвете самолет будет над Брянском.
Большинство привычных ко всему десантников дремало, кто-то переговаривался между собой, стараясь перекричать рев моторов. Сидящий рядом с Гордеевым сержант Дегтев разъяснял ученому азы: как скрытно и быстро добираться до места сбора, как вести себя в случае обнаружения противником, как обращаться с автоматом и пистолетом и экономно расходовать боеприпасы. Гордеев кивал головой, его память фиксировала любую мелочь, самую незначительную деталь. Так губка впитывает воду.
— Ну а с парашютом ты справишься? — наконец спросил Дегтев.
— Три раза до войны прыгал, и все неудачно. Первый раз думал, убьюсь — в стропах запутался. Уцелел чудом. А два раза ноги ломал. Приземлиться правильно не мог: плоскостопие у меня. Но это еще полбеды. Я вообще — неудачник по жизни. Как что плохое скажу — обязательно сбудется. Теперь стараюсь не каркать. Научен горьким опытом. А раньше…. Как ляпну что-нибудь, допустим, «не попасть бы под машину!», на тебе — сбили меня. Вечером скажу: «Как бы не простыть!», а наутро готово — температура! Однажды подумал: «Наверно, жена от меня уйдет!», и что ты думаешь?.. Ушла!
— Ну, ты даешь! — усмехнулся Дегтев.
— Спасибо ей, что хоть два года меня терпела. А мы с ней не сошлись… ну, физиологически. Женщина была знойная, нашла себе командарма, а я возьми да и ляпни: «Лагеря по нему плачут!» Ну и забрали обоих: и командарма, и жену мою бывшую. Больше я их не видел и не слышал… А потом мне одна цыганка попалась, сказала: «Наладится у тебя жизнь, если языку воли давать не будешь. А еще оттого она у тебя наперекос, что ты жизни боишься». Послушал я ее, последние годы живу по-новому. Пытаюсь свой страх подавить, первый это враг человеку. И за языком слежу, чтоб, не дай Бог, опять чего не ляпнуть.
— Так ты все-таки боишься?
— А ты думал, нет. Боюсь, но лечу. Если судьба мне завтра умереть, так и дома в постели умру, а если не судьба — так и пуля мимо пролетит.
— Дай Бог! Однако, странная у тебя философия. Я вот раньше летчиком был. Согласись, профессия рисковая. А я опасность за версту чуял, из любых передряг выбирался. Пару раз в полете мотор глох! Летишь, а он чихать начинает. Почихает и глохнет. Тогда тишина сразу, только ветер свистит. И ничего — садимся.
— В тебе страха нет, смерти не боишься. Есть же такая поговорка: смелого пуля боится.
За разговором прошли еще три часа. Светало, когда бомбардировщик пошел на снижение. Летчик дал предупредительный сигнал.
— Вставай! — сказал Дегтев Гордееву. — Прыгать будем в бомболюк.
Ученый поднялся и сразу почувствовал, как былой страх когтистыми лапами вновь вцепился в его внутренности. «Наверно, это мой последний прыжок! — подумал Гордеев и запоздало спохватился. — Ох, язык мой!»
Загремели открываемые створки, внутрь самолета ворвался холодный ветер. Замигал сигнальный огонь, и десантники по одному стали нырять в люк. Гордеев прыгал предпоследним. Впереди — Дегтев, позади — Гром. И вот забытое ощущение свободного полета. Гордеев глянул вниз: там на фоне черного негостеприимного леса уже распустились пятнистые шелковые зонты парашютов.
Земля приближалась. Гордееву показалось, что ветром его относит в сторону от других парашютов. Но тут же все его внимание сконцентрировалось на том, как правильно держать ноги, чтобы в очередной раз их не сломать.