- И чем же закончилось это приключение? Его спасли? - поинтересовался сэр Ланселот.
- Ну да. Когда наступил отлив, мимо, по счастью, проходили какие-то странники. Они-то и помогли нашему рыцарю выбраться, хотя поначалу, конечно, испугались до потери сознательности. Что и немудрено: прилив принес массу водорослей, которые облепили коня и всадника плотной массой, превратив их в некое морское чудовище.
Без малого сорок лет назад (1978) в издательстве "Молодая гвардия", в серии "Эврика" вышла книга, подобно многим не потерявшая своей занимательности и полезности. Называется она "Парадоксы науки", ее автор - Анатолий Константинович Сухотин. "Книга рассказывает о парадоксальных состояниях науки, возникающих в ситуации когда обнаруживается неудовольствие старым знанием, а новое еще не настолько доказало свою жизненность, чтобы прочно войти в сознание большинства".
Почему мы вспомнили о ней именно сейчас? Ну, во-первых, не встречалось подходящего персонажа, а во-вторых, о котах, в том числе и сыплющих направо-налево парадоксами, написано немало, в отличие от последних (имеются в виду парадоксы), хорошие книги о которых можно пересчитать по пальцам.
Не раскрывая тайн книги, приведем маленький фрагмент, который, возможно, побудит любопытных читателей ознакомиться с ней целиком.
"Сначала, как учит народная мудрость, договоримся о словах. Если верно, что все познается в сравнениях, поищем их и для парадокса. Он рожден в семействе понятий, описывающих ошибки и противоречия познания.
Ошибки бытуют разные. Одни из них непроизвольны. Человек и не хотел бы ошибаться, да не получается. Как будто рассуждение логично, проведено правильно и тем не менее дает сбой. Такие непреднамеренные сдвиги мышления, случающиеся вопреки желаниям рассуждающего, называются "паралогизмами".
Этим словом характеризуют операции мысли, отклоняющиеся от правил логики, так сказать, "околологические" ("пара" - в греческом означает "около", "рядом", "вблизи"). Налицо отступление от норм мышления, однако они, эти отступления, не осознаются, и их можно обнаружить лишь специальным анализом. Возьмем, к примеру, такое рассуждение.
Все существительные меняют падежные окончания.
Слово "земля" меняет падежные окончания.
Следовательно, слово "земля" - существительное.
Правильно? Кажется, да. Земля действительно имя существительное. Вывод-то верен, только получен он неверным путем. Вкралась логическая погрешность. Мы обнаружим ее, подставив в схему рассуждения вместо слова "земля" другое, обозначающее не существительное, а, скажем, прилагательное. К примеру, слово "синий". Тогда получим следующее заключение:
Все существительные меняют падежные окончания.
Слово "синий" меняет падежные окончания.
Следовательно, слово "синий" - существительное. Но это вовсе не существительное. Отчего же произошла ошибка? Нарушено правило логики. Чтобы получить верный результат в рассуждениях подобной структуры, одна из посылок обязательно должна быть отрицательной. Вот пример.
Все существительные обозначают предметы или вещи.
Слово "синий" не обозначает предмета или вещи.
Следовательно, слово "синий" не существительное.
Однако в первом примере добытое следствие оказалось истиной, хотя умозаключение шло по такой же форме, что и во втором, когда мы получили ошибочный результат. В том и особенность паралогизмов, что иногда они могут давать верный вывод при логически неправильном рассуждении. В приведенном примере эта правильность случайная и потому вводит в заблуждение. Но здесь это не так страшно, потому что результат верен. Гораздо хуже, когда паралогизм дает ложное заключение, а мы, не замечая погрешности, считаем его истинным.
Другой вид ошибок - преднамеренные. Их допускают сознательно, с целью специально увлечь собеседника по ложному пути. Это софизмы. Они происходят также от греческого слова ("софизм" означает "измышление", "хитрость"). Их строят, опираясь на внешнее сходство явлений, прибегая к намеренно неправильному подбору исходных положений, к подмене терминов, разного рода словесным ухищрениям и уловкам.
При этом широко и, надо сказать, умело используется гибкость понятий, их насыщенность многими смыслами, оттенками. Откуда появляется эта гибкость? Она имеет место потому, что понятия отражают изменчивость самих вещей. Но это может быть истолковано по-разному. Диалектик Гераклит, провозгласив знаменитый тезис "все течет", пояснял, что в одну и ту же реку (река - образ природы) нельзя войти дважды, ибо на входящего текут все новые и новые воды. Ученик Гераклита Кратил, соглашаясь с тем, что все течет, сделал из этого другие выводы. В одну и ту же реку, утверждал он, нельзя войти даже и один раз, ибо пока ты входишь, река уже изменится. Поэтому Кратил предлагал не называть вещи, а просто указывать на них пальцем: пока произносишь название, вещь будет уже не та.
Софистика и произрастает на искаженном понимании подвижности вещей, ловко использует гибкость отражающих мир понятий. Потому Аристотель называл софистику кажущейся, а не действительной мудростью, "мнимой мудростью". А вот ее образчики, оставленные также древними авторами.
- Знаешь ли ты, о чем я хочу тебя спросить?
- Нет.
- Знаешь ли ты, что добродетель есть добро?
- Знаю.
- Вот об этом я и хотел тебя спросить.
Софизм обескураживает: дескать, возможны положения, когда человек не знает того, что он хорошо знает.
Есть примеры и похитрее. Например, софизм Эватла.
Эватл брал уроки софистики у философа Протагора на условии, что плату за обучение он внесет тогда, когда, окончив школу, выиграет свой первый процесс. Окончил. Время шло, а Эватл и не думал браться за ведение процессов. Вместе с тем считал себя свободным и от уплаты денег за учебу. Тогда Протагор пригрозил судом, заявив, что в любом случае Эватл будет платить. Если судьи присудят к уплате - то по их приговору, если же не присудят - то в силу договора. Ведь тогда Эватл выиграет свой первый процесс. Однако, обученный софистике, Эватл возразил, что при любом исходе дела он платить не станет. Если присудят к уплате, то процесс будет проигран и согласно договору между ними он не заплатит. А если не присудят, то платить не надо уже в силу приговора суда.
Софизм построен на смешении двух моментов в рассуждении Эватла: один и тот же договор рассматривается им в разных отношениях. В первом случае Эватл выступает на суде в качестве юриста, который проигрывает свой первый процесс. А во втором случае он уже ответчик, которого суд оправдал".
Видя, что разговаривать с котом, только время терять, сэр Ланселот осведомился, как им попасть хотя бы в замок Мальбрука.
- Далеко ли нам идти?
- До него либо двадцать, либо тридцать миль, - ответил кот, сразу потеряв интерес к нашим путешественникам.
- Двадцать или тридцать... То есть, ты хочешь сказать, что к нему ведут две дороги?
- Нет. Одна.
- Как же так может быть, чтобы по одной и той же дороге было и двадцать, и тридцать миль? Ты что, сам не знаешь?
- Знаю. Потому и говорю: или двадцать, или тридцать.
После чего вскинул хвост трубой, прочитав в глазах рыцаря совершенно очевидное желание.
Сэр Ланселот, пробормотав что-то не достойное джентльмена, пусть даже и средневекового, демонстративно прошествовал дальше, не обернувшись. Владимир пошел рядом, искоса посматривая на него. Рыцарь двигался быстрым шагом, его губы также двигались. До Владимира изредка доносилось: "Двадцать... тридцать..."
Наконец, когда от дуба их отделало уже довольно приличное расстояние, сэр Ланселот резко остановился, словно упершись лбом в скалу, постоял так, развернулся, и в таком же быстром темпе зашагал обратно, незаметно для самого себя поправляя меч. Глаза его метали молнии, лицо наливалось краской величайшего гнева. "Только бы он оказался на месте, - твердил сэр Ланселот самому себе. - Он мне сейчас все растолкует".
Кот оказался на месте. Он беседовал с каким-то молодым человеком, возрастом приблизительно Владимира, одетым не то чтобы хорошо, но и не так, чтобы плохо. Владимиру он чем-то напомнил пажа, какими он их видел на картинках в книжках про рыцарей.
Не тратя понапрасну слов и не замечая присутствия постороннего, сэр Ланселот прошествовал прямо к коту и в довольно грубой форме потребовал объяснения. Тот, хоть и не испугался, меры предосторожности все же предпринял, привычно задрав хвост трубой.
- Э-э-э, позвольте мне, сэр, разъяснить ваше недоумение... - учтиво произнес молодой человек и поклонился. - Из ваших слов я понял, что вас беспокоит якобы разное расстояние от этого дерева до замка. Видите ли, ситуация складывается таким образом, что вы правы, этого не может быть...
Услышав слова поддержки, рыцарь непроизвольно милостиво обратил взгляд в его сторону.
- Вместе с тем, нельзя полностью отрицать, что кот тоже прав, - продолжал тот.
- Это как? - не понял сэр Ланселот, начиная краснеть. - Как могут быть правы два человека, утверждающие противоположное?
- Сейчас я вам все разъясню. На какое расстояние вы отошли отсюда, прежде чем вернуться?
- Ну, миль на пять...
- Пять туда, пять обратно - это будет десять. А отсюда до замка - двадцать. Следовательно, чтобы попасть отсюда в замок, отстоя от него на двадцать миль, вам понадобится пройти тридцать, с учетом уже пройденных.
Сэр Ланселот оторопел. Владимир - тоже.
- Во-о-от! - протянул между тем кот, изогнув хвост таким образом, чтобы тот указывал на молодого человека. - Видали, какого спутника я вам нашел? Особенно если учесть, что он такой же бездельник, как и вы.
Наглости ему, по всей видимости, было не занимать.
- Разрешите представиться, - напыщенно произнес юноша, и сразу стал чем-то похож на павлина. - Студьозус Игнорамус...
При этом он попытался изящно поклониться, одновременно отступая назад и делая элегантный полукруг воображаемой шляпой, но был прерван на полудвижении шарахнувшимся назад сэром Ланселотом, который, с громким криком: "Так ты колдовать?", потянулся к мечу.
- Ни в коем разе, - сообщил сверху кот. - Это у него фамилия такая. Иного зовут, например, Иван Федорович Крузенштерн. Или, вот, пастух тут недавно проходил, так его звали Прощай Лошадь. А этого, наоборот, Игнорамус. А студьозус - это его... гм... призвание.
Сэр Ланселот недоверчиво смотрел на молодого человека.
- Ну да, - подтвердил тот. - Игнорамус, что значит - мудрейший. (Кот как-то странно хмыкнул.) Можно просто Рамус. А студьозус, это потому, что я обучался в самых лучших университетах: в Саламанке, Сорбонне, Гейдельберге и прочих. Нигде, правда, дольше пары месяцев не задерживался, но сути дела это совершенно не меняет, ибо совершенству нет предела. Ars longa vita... Обрел выдающиеся практические и научные познания в тайнах природы, и вот теперь нахожусь в творческом поиске, куда б пристроиться.
Услышав, что перед ним "грамотей", сэр Ланселот скривился так, будто случаем присел в заросли чертополоха.
- Стало быть, все-таки колдун, - задумчиво протянул он.
- Не то, чтобы, - пробормотал Рамус. - Но и не то, чтобы... Это с какой стороны посмотреть. Если с одной стороны посмотреть, то, конечно, оно как бы так, но если с другой, то как бы и не так...
- Ты не виляй, а отвечай прямо: можешь сделать, к примеру, так, чтобы дождь пошел?
- Это мне раз плюнуть, - заверил Рамус, что, в подтверждение своих слов, сразу же и сотворил.
После чего, приняв соответствующую позу, размахивая руками в такт произносимому, произнес: "Айн, цвай, драй..."
- Это на одном из забытых языков, - тут же пояснил он. - Совершенно безвредно для окружающих. Абрра-кадабб-рра!..
Он театрально выбросил руки вперед, после чего все, как по команде, - разумеется, кроме него, - уставились в небо. Откуда, как и следовало ожидать, не упало ни капельки. После чего дружно перевели глаза в том направлении, куда указывал неудавшийся фокусник. И впали в ступор.
- Ма-ма! - отчетливо произнес кот, оказавшийся самым стойким к чудесам.
Перед ними стояла коза, точнее, почти совсем коза. Премилое животное, с большими глазами и длинными ресницами, как у какой-нибудь кинодивы, с аккуратной ромашкой во рту, цвета фламинго, и широкой желтой полосой вдоль всего необыкновенно изящного тела. Вот только вместо хвоста у нее торчала пятая нога, украшенная на копытце устрашающе торчащими рожками.
- Эт-то что? - непонимающе осведомился сэр Ланселот.
Было совершенно очевидно, что и сам волшебник поражен не менее прочих.
- Как, что? Ну, вы же сами просили? Вот и получите. Я вас сразу предупредил, что я этого делать не умею, - опровергая сказанное им минуту назад, заявил Рамус. - Или заклинание какое-то нестандартное.
- Так, - снова начал закипать сэр Ланселот. - А ну-ка, возверни все, как было раньше. Колдун... этот, как его... нестандартный.
- Му-у-у, - добавила коза.
Рамус пожал плечами и начертил в воздухе букву "Х", перечеркивая ею свое создание. Слабо полыхнуло красным, животное исчезло.
- Обошлось, - выдохнул Рамус. - Тут вот тоже было. Заглянул я в посудную лавку, чашку хотел... гм... присмотреть. Хозяин товар показывает, - больше, правду сказать, за мной присматривает, чтобы чего не пропало ненароком, - тут входит хозяйка, утюг у нее куда-то запропастился. Кто меня только за язык дернул? Сейчас, говорю, будет вам утюг. Самой последней ковки. Сказал, что надо, а вместо утюга - свинья какая-то огромная образовалась. С крыльями, вместо ушей - розовые кусты. С двумя хвостами. Один - надо полагать спереди - толстый, и с дыркой. С другой стороны - так себе, веревочка. Зато размером как раз во все помещение. Она только один раз и повернулась всего, как я уже понял, нечего мне в этой лавке делать. За полным отсутствием товару. Истребил ее и удрал, пока хозяева спохватились вдогонку бежать... Так что, возьмете меня к себе в попутчики? - вдруг спросил он. - Я вас не стесню, а может быть даже и пригожусь когда.
- Берите, берите, - поддержал его кот. - У вас такого в любой инквизиции с руками оторвут. Или в рабство там, если с деньгами туго придется. Главное - отсюда подальше...
Сэр Ланселот напряженно соображал.
- Ну, разве до ближайшего... - наконец, пробормотал он. И, в общем, было совершенно непонятно, что имелось в виду под словом "ближайший". Владимиру очень хотелось верить, благородство рыцаря послужит защитой Рамусу до того места, где тот вознамерится остаться, до замка или города. Но в то же время, он не мог полностью исключить вариант, что какое-то из предложений кота пришлось ему по душе.
Впрочем, как бы то ни было, а какое-то время им предстояло провести втроем.
...Что собой представляет Рамус, выяснилось практически после первых же шагов. Если считать, что достоинства человека являются продолжением его недостатков, то Рамус был соткан сплошь из одних достоинств. Трепло, но веселое, совершенно беззлобное и без царя в голове, обладающее потрясающим количеством причудливо перемешанных начатков знаний, с руками, росшими откуда угодно, кроме как из того места, откуда им расти полагается. Он постоянно противоречил самому себе, и это его нисколько не напрягало. Он был готов посмеяться над кем или чем угодно, но столь же охотно смеялся над собственными похождениями. В общем, как решил про себя Владимир, этакий средневековый рубаха-парень. И еще решил всеми средствами воспрепятствовать сэру Ланселоту поступить с ним в соответствии с советами кота.
Рамус разглагольствовал, не умолкая. Он излил из себя массу похвал бродячему рыцарству, заявив при этом, что если бы его происхождение ему позволило, сам непременно стал бы таковым, но, увы, максимум, на который он может рассчитывать, это сделаться оруженосцем без какой бы то ни было надежды повышения по службе. Правда, зачастую оруженосец оказывается для рыцаря важнее, чем даже рыцарский конь (сэр Ланселот при этом нахмурился), а если правду сказать, то оруженосец и рыцарь - великая сила. Чему есть масса примеров. Да вот, хотя бы...