— И чё?
— Да ничё! Нигде я не работаю, кроме стройки, и занимаюсь исключительно малярно-штукатурным трудом. Прости, что разочаровала, и можешь набить морду тому, кто просветил. Тебе нагло наврали.
— Так все говорят! Все врать не могут! — вот уж, неоспоримый аргумент.
— Остается предположить, что соврал тот, кто просветил всех, — подкинула я идею. — И у меня даже есть одна мысль по этому поводу. Так что, я, пожалуй, морду бить буду самостоятельно. А еще, яйца отрежу и в жопу ему затолкаю по одному, чтобы думал больше мозгом, чем тем, чем думает сейчас.
Теперь появилось и возмущение, и ненависть, но направлены они были вовсе не на Вована. Единственный, кто мог пустить обо мне такую сплетню — «скромник» Гена. Ни с одним другим мужчиной здесь я не была знакома достаточно близко, чтобы он настолько заинтересовался моей особой, чтобы пакости делать. Разве что, кто-нибудь увидел похожую на меня ночную бабочку, на самом деле. Только эта версия не выдерживает ни малейшей критики. Сейчас найду эту сволочь и прибью его. Разговоры, конечно, не прекратятся, меня ждут большие проблемы: каждому не объяснишь, что я чиста, почти как первый снег, и не каждый поверит. Очередная черная полоса? Интересно, белые мне вовсе не положены? И как не подумать, что хуже, чем мне никому не бывает? У кого еще столько проблем в кучу валится? Именно в этот момент я, в очередной раз, подумала, что хуже и быть не может. Меня опустили с небес на землю буквально в течении десяти минут. Может, еще как может!
— Лебедева! — прервал мои размышления грозный голос Сергеича. Чего это он такой суровый? Неужели, новости о моем неправедном образе жизни так его вывели? — А ну-ка пошли, поговорим! Наедине! — последнее слово было сказано с такой угрозой, что даже я, привыкшая к тому, что мне все время кто-то или что-то угрожает, вздрогнула и покорно пошла за непосредственным начальством в его вагончик. — Ты что себе позволяешь, Лебедева?! Ты с ума сошла?! Думала, никто не заметит?! Ты соображаешь, что всех, кто с тобой работал, подставила? Может, напряжешь фантазию и представишь, как к тебе после этого относится будут? Что молчишь? — грохотал Сергеич. А мне что делать, кроме как заткнуться и внимать? Оправдываться я точно не собираюсь, пусть перебесится, а потом объясню ему всю ситуацию. Только непонятно, с какой радости я кого-то подставила? У нас вроде времена, когда могли бороться за самую высокоморальную стройку прошли.
Сергеич помолчал, пытаясь взять себя в руки. Он всегда почти мгновенно переходил от дикого крика к полному спокойствию.
— Ты хоть понимаешь, что просто так это никто не оставит? Пусть для него двести тысяч и не деньги, только не спустит он историю на тормозах, не надейся.
— Какие двести тысяч? — вычленила хоть какую-то информацию из всей речи я.
— Ты еще спрашиваешь?! — снова заорал начальник. — Которые ты украла из сейфа! Тебя туда послали стены красить, а не воровать! От кого бы я мог такого ожидать, но не от тебя! Недаром говорят: «в тихом омуте». Как хочешь, чтобы через два дня деньги вернула и можешь написать «по собственному желанию»! Если, конечно, проблем не хочешь. Сама понимаешь: такой человек в полицию обращаться не станет, дадут тебе по башке среди бела дня, никого не стесняясь, и до свидания.
Нормально… Теперь я — не только проститутка, но еще и воровка? И сколько еще претендентов на мою несчастную голову? Многовато для одной маленькой меня. И что теперь? В очередной раз бежать в другой город и менять имя? И что интересно: что в прошлый раз, что в этот, я не при делах. Ни злополучной флэшки, ни злополучных денег у меня как не было, так и нет. Впрочем, нет, деньги, как раз имеются, и ровнехонько двести тысяч. Только я их не в чужом сейфе взяла, а отложила, экономя буквально на всем в течение двух лет.
Глава 3
Вот вам и очередная ситуация, в которой, как я ни зарекалась, просто тянет задать вопрос: «Почему я?». Нет, серьезно, сколько можно на одну мою несчастную голову? Надо же как-то равномерно распределять и счастье, и несчастье, чтобы все по справедливости… Да… похоже, в детство впадаю, уже о справедливости задумываться начала. Давно пора понять, что справедливость если и существует, то не для меня.
Сергеич мне так и заявил в ответ на мое предложение обратиться в полицию. «Правосудие», — говорит — «существует только для тех, кто на него имеет право». А такие, как я имеют право только на то, чтобы сидеть и не высовываться. Иногда еще можно улыбаться и кланяться таким, как тот, кто обвинил меня в краже.
Сейф я, конечно, видела, вот только на нем нет даже моих отпечатков пальцев, в этом я совершенно уверена — мне в голову пришло, что если я к нему притронусь, может сигнализация сработать, мало ли, как у них все это работает. Намучалась я с этой потайной дверцей, которую необходимо было сделать как можно более незаметной. И девчонкам жаловалась на нее… А что если это кто-то из них?! Они и о моем счете в банке знали, только не знали в каком, и о сумме. Так уж сложилось, что мы совсем недавно обсуждали этот вопрос, но тогда я говорила о сто девяносто двух. Округлили в большую сторону, или кто-то неизвестный гораздо лучше осведомлен о состоянии моего счета, чем я думаю?
Полная решимости разгадать ребус и выкарабкаться из очередной ямы, я спустилась в метро. Всего двадцать минут в тесных объятиях сограждан, которых в этот момент я люблю особенно страстно — и я в банке, в свое время со стопроцентной гарантией обещавшей хранить не только мои сбережения, но и информацию о них. Получив выписку, я убеждаюсь, что сейчас на моем счете пресловутые двести тысяч (не обращать же внимания на сто шестнадцать рублей довеска). Начнем с простого? И я направилась к ближайшему оператору с просьбой снять деньги и закрыть счет. Как вы думаете, что из этого вышло? Ровным счетом — ничего! Мне сказали, что сумма слишком велика, и получить ее я смогу только через два дня. Именно те два дня, которые мне дал Сергеич. Прямо совпадение на совпадении и все, как одно, совершенно случайные. Как и то, что девушка чуть ли не насильно пыталась вынудить меня написать заявку на получение. Вселенский сговор из-за подобной мелочи? Или очередное обострение паранойи?
Что бы то ни было, заявку писать я не стала и поспешила прочь из банка, пока не подключили к уговорам кого-нибудь посерьезнее, чем хрупкая девушка-оператор.
Следующим шагом был визит к нотариусу. Там я провела несколько часов. Сначала с помощницей составили завещание, в котором указывалось, что после моей смерти или исчезновения каждый месяц будет перечисляться оплата за обучение в его школе. До выпуска не хватит, но это — единственное, что я могу сделать. О том, что директор не отдаст Деньку на растерзание заботливым органам опеки, и он не попадет в детдом как можно дольше, я предусмотрительно договорилась сразу. Потом я долго ждала в очереди, чтобы мое завещание было заверено самим нотариусом. Все это вылилось мне в приличную сумму, и я еще раз пожалела о том, что честно заработала, но так и не получила. Вернее, получила, но не зарплату, а новую порцию проблем.
О Гене и заморочках со сплетнями я и думать забыла, пока в голову не взбрела очередная бредовая идея, что все это может быть связано. До чего докатилась! Обвиняю ни в чем неповинных людей во всех своих бедах! И начала, между прочим, с тех, кого совсем недавно считала, пусть и не близкими, но подругами. Наверное, лучше и не пытаться разобраться — все равно, ничего хорошего из этого не выходит, а вот опуститься в собственных глазах так, что ниже некуда, могу запросто.
Вернулась домой, на всякий случай, собрала вещи и легла спать. Какая любимая цитата большинства женщин? «Я подумаю об этом завтра»? Буду следовать косвенному совету классика американской литературы. Тем более, что я, как ни старалась, не смогла определиться, что делать дальше: бежать или сдаться и ждать, пока настигнет незаслуженная кара. Отдавать деньги я не стану, какими бы убедительными ни были аргументы, а для того, чтобы попытаться бороться мне недостает наивности — знаю, что проиграю в любом случае, причем с максимальными потерями для себя. Бежать уже нет ни сил, ни желания. Грустно, но, кажется, я готова сдаться на милость обстоятельствам в надежде хотя бы прикрыть собою брата.
За следующий день я прекрасно выспалась, и никакие тревоги мне в этом не помешали. Хорошо, что телефон выключила с вечера, иначе мне не дал бы расслабиться кто-то очень настойчивый с неопределившимся номером. Потом я приняла душ, тщательно вымыла, а позже и уложила волосы и, впервые за очень долгое время принялась за маникюр и педикюр. Как говорила одна моя знакомая: «Попадешь в реанимацию, а у тебя ноги небритые или лак отсутствует на ногтях — умрешь сразу от позора». А в моем случае: попадешь с неухоженными ногами и руками на тот свет, могут и в рай не впустить. Кто сказал, что у них там дрэсскод отсутствует?
Телефон зазвонил, но я не собиралась отвечать — приличные люди свои номера не скрывают. Впрочем, после третьей серии сигналов, плюнула и вызов приняла, решив, что неприличными людьми меня сейчас не испугаешь.
Приятный баритон вежливо поинтересовался, когда же я верну деньги, на что я ответила народным посылом в очень популярном направлении. Баритон вежливости не растерял, но пообещал мне наказание для непослушных девочек. Господи! Сколько можно?! Извращенцы не только в сети, но и в реальной жизни на каждом шагу. Пришлось посылать снова и отключать телефон. Какой мне смысл оставаться на связи, если хорошие новости не грозят ни с какой стороны?
Я сходила в магазин, накупила разных внеплановых вкусностей и устроила нам с тетей Тасей пир не по расписанию. А на завтра пообещала сама себе большую прогулку по Городу: живу рядом с такой красотой и ее не вижу. Полюбуюсь хотя бы перед смертью. Смешно умереть за двести тысяч, правда? Еще смешнее, что их с таким рвением пытается у меня отнять человек, для которого эта сумма вообще ничего не значит.
Город встретил меня свинцовым небом и черными водами рек, впрочем, в этом не было ничего необычного, самая распространенная погода здесь — плохая, переходящая в отвратительную. Скоро реки начнут покрываться слоем льда, а я этого уже не увижу… А может, зря я так впечатлилась? Может, попугают, поймут, что ничего от меня не получат, и отстанут? Ну, поколотят для острастки, ну, полежу в больничке пару месяцев, бесплатную медицину никто еще не отменял. Пусть она и не особенно эффективна, но тем, у кого организм сильный и болезнь не очень страшная, помогает. А я — девушка закаленная, жаль только, сегодня ночью снова замерзла и подцепила очередную ангину. Завтра-послезавтра она перерастет в мучительный бронхит… Если доживу, конечно.
Я зашла в Собор, подумав не о Боге, а о том, что приглашали для строительства архитектурных чудес итальянцев да французов, а ведь наш российский дядечка смог их если и не переплюнуть, то сделать ничуть не хуже. Редко хочу в церковь — не люблю весь этот поповский официоз, но сегодня меня потянуло сюда с непреодолимой силой. Более того, я даже свечки купила и пошла их ставить за упокой души. Ведь если есть загробная жизнь, и если души видят нас после своей смерти, то моим родителям точно нужны спецсредства для успокоения. А почему, собственно, только родителям? Вздохнув, я вытащила из недр сумки побольше наличности и набрала свечек на всех, кто покинул меня. Близкие и дальние родственники, друзья семьи, учителя, все, кого я знала, и кого никогда уже не встречу в этой жизни.
Из Собора вышла, имея в запасе несколько десяток и мелочь — недостаточно даже для того, чтобы купить билет на электричку. Почему-то пришла в голову очередная пессимистическая мысль: «Сегодня мне это и не понадобится». Во, как! Посещение храма вернуло меня к размышлениям о бренности существования. Отбросить грустные мысли! Никто меня не убьет из-за такой ерунды!
Я свернула на набережную, где было потише и не так суетно. Кто-нибудь более разумный и более осторожный, чем я, наверняка удивился бы моей беспечности: спряталась бы дома, заперлась на все замки и не высовывалась. Возможно, так было бы правильно, только я устала прятаться, меня прорвало на безрассудные поступки. Одна за другой возникали идеи все более и более бессмысленные и глупые: написать, все-таки, заявление в милицию, обратиться в прессу, явиться к тому, кто обвиняет меня в воровстве и «поговорить по душам».
Тротуар здесь достаточно узкий, впрочем, как я уже упоминала, и прохожих совсем немного: редкие влюбленные парочки и намного менее редкие собаководы со своими питомцами. Из-за обилия последних приходится периодически напоминать себе поглядывать под ноги. Кто-то рассказывал мне, что лет пять назад, когда за чистотой не следили с нынешним рвением, в подобных местах шага невозможно было ступить, чтобы не нарваться на «ароматные» неприятности. А сейчас еще ничего, хотя хозяев, убирающих за своими питомцами, доводится встречать крайне редко.
Становилось все холоднее, и я чувствовала себя все хуже (как и предполагалось, начала побаливать грудь, и уже пробивало на кашель, не пришлось даже ждать целый день), но продолжала идти вперед с маниакальным упорством. Будто впереди меня что-то или кто-то ждал. Не иначе как светлое будущее, что же еще?
Крупный молодой мужчина заслонил дорогу, нагло глядя мне в лицо, и я поморщилась: не хватало только попыток познакомиться. Я, конечно, мастер противостояния пик-апу, в последнее время такие образчики низов общества клеятся — закачаешься. Этот еще ничего, хотя бы одет прилично и дешевым спиртом не несет за версту. Но у меня нет настроения даже на то, чтобы отшивать его. Пожалуй, лучше будет просто убежать. Осматриваю окрестности, в поисках наиболее удачного пути к бегству и замечаю еще одного мужика, стоящего за моей спиной. Кажется, никто сегодня не собирался зариться на мою неописуемую красоту. Кажется, я попала. И, кажется, дела мои ооочень плохи…
— Вернешь, что взяла по-хорошему? — равнодушно спросил тот, что закрывал мне проход.
— Пошел на х**! — не менее спокойно ответила я. Люблю постоянство. Раз уж начала говорить с ними на определенном языке, стоит ли менять стратегию?
Мое показное спокойствие резко меня покинуло, стоило тяжелому кулаку встретиться с моим лицом, а спине, в тот же момент — с асфальтом. Я уже говорили, что не люблю боль? Пожалуй, я преуменьшила: я ее ненавижу. Особенно, когда болит все сразу. Били меня долго и со вкусом, без суеты, без спешки, можно даже сказать, с достоинством. А я, по непонятной причине, никак не могла закрыть глаза. Была уверена, что если я не буду всего этого видеть, так больно не будет, и не могла, как ни старалась. Поэтому, в мельчайших деталях, до оттенка глаз, до малейших изъянов на коже, до противно торчащих из носа волосков, смогла рассмотреть наклонившегося ко мне мужика.
— Верни флэшку, сука! — отчетливо сказал он, пнул меня на прощание под ребра и пропал. И тут же глаза закрылись сами, безо всяких усилий. На самом деле, сразу стало не так больно.
Глава 4
Я очнулась. Как-то сразу осознала, что вот она я, что я далеко не в раю, что не умерла, а вполне себе жива, хотя, если судить по боли сразу в нескольких местах, не вполне здорова. Впрочем, это меня сейчас не особенно волновало, гораздо важнее был другой вопрос: где я. Возможно ли, чтобы меня похитили? Маловероятно. Все это лечение, кормежка и так далее могут вылиться в нехилую сумму. Ее, конечно, можно приплюсовать к той, что я уже как бы похитила, только больно много возни, и еще неизвестно, какова будет отдача. Прежде всего, стоит определиться, где я. Но и глаза страшно открывать: вдруг рядом с моей постелью окажется та самая бандитская рожа, которая мастерски отделала меня на набережной. Не хотелось бы, чтобы эта картина была первым, что мне удастся лицезреть. Опять же, не уверена, что вторая встреча пройдет в более теплой дружественной обстановке, чем первая.
Итак, попробуем определиться с ситуацией, не спеша обнаруживать себя. Мне не холодно, вокруг явно светло, и лежу я не на бетонном полу и не на соломе, а на кровати, укрытая теплым, даже не колючим, одеялом. Не в каком-нибудь подвале, так что уже хорошо. На больницу тоже не похоже: пусть лекарствами и пахнет, но напрочь отсутствует «аромат» мочи и хлорки. К тому же, в муниципальных больницах не бывает такого мягкого белья, а кровати до сих пор в большинстве с сеткой, прогнувшейся посередине почти до пола. То, что я не дома, понятно и без обдумывания — мне ли не узнать место, в котором прожила последние пару лет? Хочешь, не хочешь, придется идти дальше. Надо рискнуть и открыть глаза. К тому же, за все время, пока я бодрствую, не было никаких признаков того, что я здесь не одна.